#Сталкер (СИ) - Килина Диана. Страница 8

Ночью рассортировывала бусины по коробкам, прозвенел дверной звонок. Вздрогнула, застыла – несколько шариков выпали из рук и звонко прокатились по полу.

В замке послышались царапающие звуки – пытается открыть. Громкий хлопок ладонью с той стороны – тело забилось от страха. Снова звонок, настойчивый, долгий. Если не открою, уйдёт. Ведь уйдёт же, наверняка. Должен.

А потом неразумные ноги сами понесли к двери.

Отпихнул с порога, сжал плечи руками. Пристально посмотрел карими глазами в самое нутро, глубоко вздохнул. Отпихнул ногой пакеты из магазина, которые не стала разбирать днём; прижал к стене и прижался телом к моему. Сильно. Жарко.

Поцеловал грубо, вторгся языком в рот, как будто изголодался. Я вторила ему в такт, цеплялась руками за тонкий пуховик, царапала ткань ногтями. Сжал тонкий шёлк халата в руке, дёрнул поясок – прикоснулся холодными от мороза руками к голому телу. Кажется, застонала, хрипло и томно, когда приподнял вдоль стены. Обхватила ногами, вцепилась пальцами в шею – не изменился.

Перенёс на комод – расстегнул ширинку на брюках, толкнулся резко и болезненно. Вскрикнула, сжала бёдра, чтобы удержать его. Задвигался, трахал жёстко, быстро, без лишних нежностей. Глубоко, как и всегда, порывисто. Кричала и билась, пыталась оттолкнуть, но не сильно – так хорошо было ощущать на себе его запах. Сжимал спину, будто пальцами под кожу пробирался; дёргал за волосы; рычал в лицо, как бешеный.

Резко вынул член, похожий на биту – деревянный, горячий, влажный от моих соков. Опустил руки по обе стороны от меня, уронил голову. Дышал часто и прерывисто, покачал головой.

– Не уходи, – прошептала, давясь слезами, погладила по чёрной колючей макушке, – Останься, прошу.

– Не могу, – выдавил из себя, – Не имею права.

Поднял голову, мягко погладил мой подбородок. Усмехнулся уголком губ, провёл носом по щеке.

– Как же ты пахнешь, – прошептал в мою кожу, – А вкус, – осторожно собрал влагу между ног пальцами, облизал их и предложил мне, – С ума сводишь, – прорычал, когда я прикусила костяшки, взяла в рот и начала посасывать.

Снова вошёл в меня, на этот раз осторожно. Медленно задвигался, в том же темпе, как мои губы смыкались вокруг его пальцев. Простонал, когда я взяла их глубоко, почти до горла, убрал руку и поцеловал, кружа языком в рту, лаская.

– Ещё, – прошептала ему в рот, – Ещё.

Он задрожал, сжал мои бёдра и потянул их на себя. Спиной упала на комод, пятая точка зависла в воздухе, поддерживаемая только его руками. Задвигался, как сумасшедший, проникая так глубоко, что мои стоны превратились в отчаянные вопли – будто хотел целиком войти в меня и не отпускать.

Мы кончили одновременно – я, завывая и вырывая себе волосы, со слезами на щеках. Он – взревев, как раненное животное, трахая меня так жёстко, что я уже ничего не чувствовала, кроме боли. Завибрировал внутри и снаружи, навалился сверху, укусил в плечо, и остановился.

Слезы текли по щекам не от его грубости, а от того, что скучала. Тосковала. Ждала. Думала, придёт и исчезнет наваждение, угаснет похоть, пропадёт желание. Но нет. Каждая эмоция, связанная с ним, стала ярче, едва ноздрей коснулся его терпкий аромат. Как будто до этого в костре тлели угли, но кто–то плеснул на них бензина. Разгорелось ярче, горячее и нетерпеливее, сжигая всё на своём пути.

Он молчал, и я тоже. Только коротко всхлипывала, безнадёжно стараясь не издавать звуков. Медленно выдохнул в мою шею, подхватил за спину и поднял в воздух. Обняла ослабевшими руками, и простонала, когда поняла, что между ног всё горит и ноет.

Опустил на кровать, включил ночник и стал осматривать причинённый ущерб. Я не жалуюсь, нет – руку бы себе сломала кувалдой, лишь бы он был рядом. Боль физическая ничто по сравнению с болью одиночества; с болью осознания того, что никому не нужна – даже психу, маньяку, насильнику.

Скрежещущий вдох вырвался из его горла, когда я вскрикнула от прикосновения к воспалённой плоти и схватилась за его запястье мёртвой хваткой, чтобы убрать руку. Он отстранился, отодвинулся и сел на край кровати, обхватив голову руками. Слёзы высохли, быстрая мысль о том, что он сейчас уйдёт, придала сил. Подползла сзади, обхватила широкие плечи руками – по–прежнему в куртке, на которой были капельки растаявшего снега.

– Останься. Пожалуйста, – хрипло попросила в затылок, вдыхая его запах.

Он накрыл мои руки ладонью, прерывисто вздохнул и повернул голову. В приглушённом свете настольной лампы его профиль был мягче, на скулы падала тень от ресниц, губы чуть припухли от поцелуев. Руки, против воли начали стаскивать куртку, он ухмыльнулся, но останавливать не стал. Раздела, потянула вверх джемпер из тонкой кашемировой шерсти, прижалась грудью к обнажённой спине.

Повернулся, обнял и устроил мою голову на своём плече. Погладил по волосам, поцеловал в макушку, и хрипло сказал:

– Спи.

***

Только ночью, не могу уснуть

Странный холод, в сердце прячется

Что случилось – скажите мне, кто–нибудь

Только осень в окно мне расплачется

Уматурман «Проститься»

Он стал приходить по ночам, но больше не касался меня так, как прежде – осторожничал. Просто лежал рядом, гладил мою спину, перебирал рёбра и позвонки пальцами, вдыхал запах моих волос.

Он не говорил много, не называл своего имени, хотя я рассказала всю свою подноготную. Рассказала о своей семье – маме, которая растила меня одна; о муже, который предал и ушёл к другой; о своих мечтах и желаниях. Он улыбался, хмурился, иногда заливисто смеялся забавным историям из моей, в общем–то, ничем не примечательной молодости. С интересом наблюдал, как нанизываю бусины на нитку и леплю их из полимерной глины.

Я готовила нам ужины, каждый раз что–то новое и необычное: лазанью со шпинатом и соусом бешамель, гриль овощи и мраморную говядину, тайскую рисовую лапшу с креветками в сливочном соусе, ризотто с крабовым мясом и шампиньонами. Он всегда жадно ел, чуть ли не облизывал тарелку и улыбался. Помогал помыть посуду, благодарил за еду искренне и с нежностью – целуя в макушку и сжимая в объятиях.

Иногда мы пили кофе по ночам, и потом смотрели глупые французские комедии – мои любимые – до самого восхода.

А наутро я просыпалась одна, всегда разбуженная запахом свежезаваренного кофе и тостов.

Затем он пропал. Я не находила себе места, перестала готовить и судорожно ждала по ночам того момента, когда повернётся его ключ в замке. Днём стала уходить, сначала на пару часов, затем почти на всё время – надеялась, что придёт неожиданно.

Мобильный трезвонил без устали: звонила мама, Светка, бывший муж – я редко отвечала на их звонки. Одиночество снова навалилось суровой реальностью – холодное, жалкое, беспросветное и жестокое. Слёзы текли по щекам, когда засыпала и просыпалась одна; хотелось кричать от душевной боли, которая разрывала на части.

Мне не хватало его сильных, умелых рук; жадного рта и мягких губ, которые мгновенно краснели и опухали от жарких поцелуев. Не хватало синяков по всему телу – прежние пожелтели и почти исчезли с моей кожи. Не хватало его колючих волосков, и запаха. Запаха, пожалуй, не хватало больше всего.

Понимала, что влюбилась. Вот так – глупо, наивно, в совершенно незнакомого человека, но влюбилась. Потеряла себя, растворившись в воспоминаниях. Вздрагивала от жара, когда проходила мимо стены в прихожей, где он взял меня в первый раз; обливалась холодным потом, когда стояла, опершись ладонями о кухонную столешницу; жевала губы, смотря на комод в прихожей. Пыталась довести себя до оргазма в душе, под одеялом, но свои собственные руки предавали – пальцы не были такими шершавыми и грубыми, как у него.

Ждала, как побитая, брошенная собака, своего хозяина. И постепенно теряла веру – веру в то, что он снова придёт.

– Выглядишь совсем неважно, – осторожно сказала Светка за чашечкой кофе в кафе, куда вытащила меня в один из первых тёплых весенних дней, – Не приходил?