Я подарю тебе любовь - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 20
— А «Россиниада» — это же ансамбль спальный, еще столики прикроватные, трюмо, два стула. Где они?
— Я ж на заказ ее делал. А у заказчика какие-то заморочки с деньгами случились. Он выкупил только малые формы, а за кровать расплатиться не смог. Правда, деньги, потраченные на материалы, требовать обратно не стал. Вот я ее и оставил себе.
Где-то в отдалении, наверное в большой гостиной, начали бить напольные часы. Ленка сделала страшные глаза, проворно соскочила с кровати и заметалась бестолково по комнате.
— Лен, ты чего? — приподнялся на локте Денис.
— Сколько времени? — запричитала она.
— А, черт! — сообразил Арбенин и одним движением выскочил из кровати. Совершенно и напрочь позабыв про ногу и необходимость ее прикрывать.
С их неплавным перемещением в кроватку под названием «Россиниада», телефоны остались неизвестно где, а часов в комнате не наблюдалось. Денис натянул джинсы и босиком пошлепал из комнаты.
— Половина девятого! — прокричал откуда-то он.
— Блин! — ругнулась Ленка, торопливо одеваясь.
Прощаться он тоже не умел.
Теоретически догадывался, что положено поцеловать, сказать какие-нибудь нежные и приятные слова, хоть как-то выразить благодарность великую мужскую за то тепло, приятие, понимание, которое она ему подарила.
Но не знал и не умел.
И маялся, чувствуя себя неуклюже большим, неуютным и неправильным совсем. Конечно — и обнять, и поцеловать, и сказать, да после того, что и как у них было!
И ничего!
Денис распахнул для нее ворота, Ленка выехала, остановила машину в паре метров… И спасла его от всех «драконов» — выскочила, подлетела, обняла с разбегу. Денис подхватил, оторвав от земли. Ленка поцеловала его коротко в губы, присмотрелась и еще раз поцеловала:
— Пока!
— Пока, — глухо отозвался Денис. — В субботу с Василием Федоровичем сможешь приехать?
Вот и все, что смог сказать! Хотел многое, и расцеловать по-настоящему, и поблагодарить, и удержать, если получится.
— Смогу! — сверкнула глазами Ленка. — Все!
Пока!
Еще разок чмокнула и бегом вернулась в машину, быстренько уселась, взялась за ручку дверцы, выглянула, обернувшись к нему, и прокричала:
— А насчет татуировочки подумай!
Денис усмехнулся. Легко и свободно, первый раз не ощутив неловкости от обсуждения запретной для всех и навсегда темы.
Лена захлопнула дверцу, уехала, махнув напоследок из открытого окна рукой.
Он долго стоял, засунув руки в карманы джинсов, и смотрел вслед даже тогда, когда, мигнув задними тормозными фарами, машина завернула за угол и скрылась из вида.
Он все стоял, смотрел в темноту.
Выехав с проселочной дороги на шоссе, Лена свернула на обочину, остановила машину и выключила двигатель. Со всей силы сжала пальцы на руле.
«Растреклятая жизнь! — У нее дрожало все внутри противной мелкой дрожью от переполняющих эмоций. — Растреклятая, гребаная жизнь! Что же ты вытворяешь с самыми лучшими, с самыми замечательными людьми?!»
У Ленки клокотало в горле, защипало глаза рвущимися слезами. Она резко отстегнула ремень и выскочила из машины, захлопнув с силой дверцу, и привалилась к ней спиной, запрокинув голову.
И все моргала, моргала, чтобы не пустить злые, жалящие слезы обиды. И не справилась — злясь на весь мир, на себя, вытирала вырвавшиеся, не послушав приказа, слезы.
За бодреньким тоном, смешочками, дурашливостью Ленка отчаянно старалась скрыть боль, рвавшую на куски ее нутро.
Господи, как хорошо она это знала! Когда за внешней суровостью, отстраненностью и враждебностью скрывается непереносимая боль и одиночество отвергнутых!
Отвергнутых всеми — родными, социумом, государством, людьми, которые вступают с тобой в близкие отношения и откидывают презрительно! Это занозой, болью несправедливости сидело в ней и не отпускало!
И не отпустит!
В тот момент, когда Денис закричал, как стегнул, «Не смотри!», он напомнил ей Ваську. Но Арбенин здоровый, сильный, взрослый мужик, а не маленький мальчик, и Лена не знала и не представляла, как помочь, как залечить раны, как исправить то, что сделала с ним жестокая тупость ограниченных людей!
Ей было больно, но Денис отверг бы ее боль, приняв за жалость, Лена это понимала, даже не понимала, чувствовала, скорее, в то мгновение, настроенная на него, его боль, его одиночество, отвергнутость людьми и, сцепив зубы, чтобы не разнюниться, помолилась о помощи.
И получила ее. Как Бог по ниточке вел, вкладывая в Ленкину речь именно те, правильные слова, действия, эмоции — и потеплело!
И Денис оттаял и поверил! Может, совсем чуть-чуть, но оттаял!
Удушила бы собственными руками, попадись ей одна из тех дур, что посмела вылить на Арбенина свои эгоистичные помои!
Убила бы! Прости, Господи, заранее!
Что с ним случилось? Что за раны такие, где и как он их получил?
Сегодня спрашивать нельзя было.
Никак нельзя — это уж чересчур, болевой шок и для Ленки, и для Дениса. Она не такая сильная, она бы не вытянула его оттуда. И себя бы не вытянула.
Лена вернулась в машину, пережив волну негодования, опустошившего ее. И слезы высохли, сгорев в жаре возмущения.
Она не знала, что у них сложится дальше и сложится ли вообще. Дело, за которое они взялись, интересное, увлекательное, на какое-то время сведет вместе, это понятно, и что теперь не только за компьютером — тоже понятно.
А дальше?
Она сказала: «Если ты собираешься со мной спать» — он не ответил. Провожая ее, даже банального «Когда встретимся?» не произнес, или «Все было потрясающе», или на худой конец «Я позвоню» убийственное. Спросил про субботу.
Какое тут «дальше сложится»! Вот что значит не слушаться своих собственных, далеко не глупых зароков не вступать с ним в близкие отношения! Он совсем другой, ни один мужик рядом не стоял с Денисом Арбениным! Сильный, целостный, настоящий! В него влюбиться что дышать, а потом вот переживай и мучайся! Чего не сказал, что подумал?!
И тут Лена улыбнулась и напомнила себе вслух:
— Ах да! Он же не умеет словами!
Завела мотор и поехала к другому «мужчине», ожидавшему ее дома.
Денис закрыл ворота, запер замки на входной двери, передернул плечами — замерз, в одной футболке и джинсах. Март, днем теплеет, иногда балует припекающим солнышком, а ночами еще подмораживает.
Он прошел в кухню, включил чайник, побродил бесцельно, ожидая, пока чайник закипит, заварил себе большую кружку чаю.
Что-то ворошилось внутри, беспокоя, стучась в разум.
Денис подошел к окну, прихлебывал осторожно обжигающий чаек, засунув вторую руку в карман, и вглядывался в темень за окном, словно ответов искал.
Он не хотел отпускать Лену! Он по-мальчишески тайно и жарко мечтал провести с ней всю ночь. Спать, обнявшись, просыпаться, целоваться с «перспективой», разгораться вдвоем, заниматься сводящей с ума любовью и снова засыпать, отдав ей все силы.
Она уехала, и Денису стало пусто. Еще пять дней назад он не знал о существовании Елены Алексеевны Невельской — не абстрактной журналистки, а реальной женщины. Не знал, и ему казалось все наполненным и достаточным. Но она уехала сегодня, и ему стало пусто.
Захотелось курить.
Денис давно, много лет назад бросил, и ни разу не потянуло, не подумалось о сигарете, даже в самые трудные моменты жизни, а сейчас он даже вкус дыма ощутил.
Сигареты в доме имелись. На втором этаже, в баре для гостей он держал несколько пачек разных сортов. Поставив кружку на подоконник, Денис пошел на второй этаж.
Поднявшись на две ступеньки лестницы, подумал, что лучше всего курить на балконе мансарды. Небольшой балкон с ажурными коваными перилами он приспособил под «место неспешки». Оттуда открывался дивный вид на поселок и дальше, аж до леса на холме. Для этой же «неспешки» там стояли два удобных глубоких кресла и столик плетеные, сделанные, увы, не им.
Денис порылся в шкафу, достал длинную дубленку — морозит все-таки. Подумал, что не обойдется одной сигаретой, и достал унты.