Я подарю тебе любовь - Алюшина Татьяна Александровна. Страница 9
— Так, перекусил, — скорее от неожиданности вопроса признался он. — Вы предлагаете поесть?
— Нет, вернее, да, но не здесь. В свете моего первичного заявления «А к чертовой матери все это!» предлагаю туда же задвинуть наше недовольство от знакомства, а заодно и политес с протоколом иже с ними. Приглашаю вас в гости, прямо сейчас. Мы вчера вечером экспериментировали в кулинарии и приготовили вкуснейшую кулебяку, есть чем угостить! Но главное, мне очень хочется показать вам фотографии, которые не вошли в книгу. Среди них есть совершенно уникальные вещи, вы таких, может, и не видели! Я их мало кому показывала. Например, поморские кадушки для вещей, там такая резьба! Поехали, а?
Она снова загорелась, зажглась оптимизмом. Ну, усталость, и что теперь? Да и бог с ней, потом разберется, откуда что взялось и объявилось. А не разберется — задвинет куда поглубже и будет жить дальше.
— А это удобно? — сомневался Арбенин. — Вы живете не одна?
— Я живу не одна, и это удобно! — спешила осуществить задуманное Лена.
— Ну, поехали, — не стал сопротивляться Денис.
Он ехал за ее машиной и размышлял.
Странная ситуация. И женщина странная.
Он читал все ее статьи в журнале и ждал их выхода, удивляясь, насколько точно она видит, понимает и освещает предмет, с любовью, проникновенно рассказывая о мастерах и их произведениях. Когда о старине, допетровской и более ранней, — погружает читателя своим описанием в атмосферу суровой, сдержанной красоты; в постпетровском времени — в легкую моцартовскую ажурность, иногда вычурность.
Заинтересовавшись автором, он порылся в Интернете и прочитал все ее давние газетные статьи и подивился еще больше. Экий крутой вираж: от талантливого, смелого, острого репортера с разоблачениями, яркими портретами персонажей, с бескомпромиссным ковырянием в очень небезопасных, а порой и откровенно рискованных темах, и на тебе — история России! И так же ярко, сильно! На всю мощь душевную.
Намеренно не выясняя личных подробностей о ней, даже фото смотреть не стал, Денис представлял себе ее молодой, амбициозной, бесшабашной, опасно смелой, любящей рисковать, что в его понимании граничило с некой глупостью. Хохотушкой, влюбленной в жизнь, одаренной Всевышним талантом к писательству.
Почему-то ему так представлялось.
Книгу он прочитал дважды. И самым внимательным образом, с лупой, рассмотрел фотографии, выполненные на высоком уровне с большим разрешением и четкостью мелких деталей.
И переменил свое мнение об авторе, нет, скорее дополнил.
Было что-то в ее книге завораживающее. На общем фоне некой музыкальности построения фраз, описывающих предметы и работу мастеров, сквозила грусть и печаль по безвозвратно утраченным навыкам-умениям, элементам мастерства и истинное переживание о самой профессии, практически похороненной, забытой.
И ему захотелось встретиться, поговорить с ней, понять, что за барышня такая.
Он волновался отчего-то, когда ждал ее, — вот честное слово! Правда, он всегда волновался, встречаясь, знакомясь с женщиной. У него это не очень-то получалось, как-то коряво и девушкам не нравилось.
Такой вот уродился.
Но здесь другой случай, встреча подразумевалась профессиональная и деловая, а не личностная, и понятно, что он «музыку заказывает»…
Когда Денис ее увидел, в первое мгновение подумал, что это случайность и она совсем не та, кого он ожидает, ну, тоже пришла в это кафе, чего не бывает!
И разозлился, поняв, что это именно она, — ёшкин кот!
Ну что за невезуха!
Переступить через первое впечатление, сложившееся вчера от «девушки с цветком», непонятно какое впечатление, не осмысленное, но нервирующее, он никак не мог! Уговаривал себя мысленно остыть и все наблюдал за ней.
Ну вот странная она, что хотите с ним делайте!
Напустила на себя вчерашнюю, чуть надменную саркастичность, снисходительно предложив «обсудить, посмеяться и забыть», и настаивала недовольно, когда он отказался обсуждать. Брызнула преувеличенной хвалебной восторженностью и вдруг сникла после его вопроса, имевшего определенное намерение — сбить с дамы эдакий флер надменности.
Сбилась, о чем-то задумалась, и Денис, внимательно наблюдавший за ней, увидел, как наползла и накрыла ее волна какой-то темной усталости, словно сломалось что-то в ней. В глазах, вместо только что скакавших искорок задора, появилась непомерная тяжесть, ему казалось, что она даже постарела, осунулась в пару секунд, как будто сгорела вся.
Да что с ней такое?
Арбенин обругал себя старым идиотом! Что полез, зачем задевал? Он же про нее ничего не знает! Денису тошно стало и от себя самого, и от нее, и оттого, что не сложилось это их интервью. Она заговорила пустым, равнодушным тоном, он отвечал, стараясь держать ровность голоса, чтоб еще чем не обидеть.
Это она правильно сказала: «Как на похоронах».
Ему захотелось сбежать, распрощаться с ней как можно скорее и уйти от этих ее глаз усталых, голоса потухшего. И еще как-то загладить свою вину, извиниться, что ли.
Но эта непредсказуемая Невельская и тут его удивила.
Неожиданно, без всяких переходов, как переключилась с минуса на плюс! Нет, никуда не делась та грустная тяжесть в глубине глаз, но поверх нее вдруг запрыгали искорки интереса. И ошарашила приглашением.
А уж когда упоминала про резьбу древнюю и фотографии, так совсем чертята в глазах расплясались.
Если честно, он находился в недоумении, ехал за ней и спрашивал себя: «Ну и что это все значит? Что за кульбиты такие? Да еще домой пригласила?»
А вот этого он как раз и не умел! Разбираться, ковыряться в чувствах, эмоциях всяких, в сложных ощущениях и уж тем более в психологических рассуждениях о них. А еще он думал о лифте.
Дом, в котором проживала Елена Алексеевна «не одна», Денис хорошо знал, несколько раз побывав в гостях у маминой подруги Зои Львовны. Дом старый, малоэтажный, и лифт в нем такой же древности, большой скрипучий железный короб, почти всегда неработающий. Ему нетрудно подняться и по лестнице, но Денису совсем не хотелось, чтобы госпожа Невельская обратила внимание на его хромоту.
Можно, в свете этой проблемы, лишний раз призадуматься о собственных комплексах и неумении анализировать свои чувства, а не только удивляться поведению спутницы. Но Денис привычно послал куда подальше все эти анализы, тем более что они уже вошли в подъезд.
Он глянул поверх ее головы на двери лифта, — двери порадовали новизной агрегата.
В напряженном каком-то молчании они поднялись на этаж. Первой заговорила Лена, нарушая возникшую неловкость, позвонив в дверь квартиры два раза и открывая ее ключом.
— Условный сигнал, — пояснила она, — на всякий случай. — Распахнула перед Денисом дверь и радушно пригласила: — Проходите!
Разумеется, на тот самый условный сигнал Васька вышел встречать Лену в прихожую.
— Знакомьтесь, — взялась представлять Лена, проходя за Денисом в квартиру и закрывая дверь. — Василий Федорович, а это Денис Васильевич.
Васька степенно, по-мужски значительно протянул ладошку, утонувшую в широченной ручище Арбенина.
— Это с вами Лена интервью полгода добивалась? — выяснял Васька.
— Со мной, — признался Денис, не покаянно за длительность уговоров.
— И что, не получилось? — продолжил выяснения пацан. — Что-то быстро вы закончили.
— Мы решили продолжить дома за компьютером, а заодно и позавтракать, — спасая гостя от въедливых Васькиных вопросов, поспешила разъяснить Лена.
— Это правильно! — поддержал решение Васька и направился в кухню. — Нечего по всяким общепитам ерунду есть, желудок портить. Дома надо питаться. Ну, проходите, что вы там застряли! — поторопил их уже из кухни.
— А сколько ему лет? — наклонившись к Лене, тихо спросил Денис.
— Мне тринадцать, и я все слышу! — отозвался из кухни Васька.
Денис стушевался! С детьми он как-то не умел, впрочем, как и с дамами, и с выражением чувств-эмоций. А Лена рассмеялась: