Пандемониум - Оливер Лорен. Страница 7

В голосе Сары слышны гордые нотки, так что я одобрительно киваю, хотя сама понятия не имею, что такое «С».

Еще имена: Хантер [12], светловолосый парень, который сидел за столом напротив меня.

— Это его имя из прошлого, — говорит Сара, а когда произносит слово «прошлого», понижает голос, как будто это какое-то ругательство, — На самом деле он вовсе не умеет охотиться.

Тэк [13]. Этот пришел с севера несколько лет назад.

— Все говорят, что у него тяжелый характер. — Тут я снова слышу интонации Рейвэн, Сара озабоченно осматривает свою заношенную чуть ли не до дыр футболку и продолжает: — Но я так не считаю. Он всегда хорошо ко мне относится.

Судя по описанию Сары, Тэк — парень с черными волосами, который хмурился, когда я вошла в кухню. Если у него всегда такой недовольный вид, неудивительно, что люди думают, будто у него тяжелый характер.

— А почему его зовут Тэк?

Сара хихикает.

— Такой же острый. Это его Грэндпа назвал.

Буду-ка я держаться подальше от этого Тэка, если вообще останусь в хоумстиде. Выбора у меня особого нет, но я чувствую себя здесь чужой, и какая-то часть меня даже сожалеет, что Рейвэн не оставила меня там, где нашла. Тогда я была ближе к Алексу. Он был в противоположном конце длинного черного туннеля. Я могла бы пройти через этот мрак и снова быть с Алексом.

Наконец Сара объявляет:

— Вода готова.

Процесс мучительно медленный — мы заполняем раковину горячей водой, Сара аккуратно, не теряя ни капли, отмеряет мыло. Это еще одна особенность жизни в Дикой местности. Здесь все идет в дело, и не по одному разу, все отмеряется, дозируется.

— А Рейвэн? — спрашиваю я и опускаю руки в горячую воду.

— А что Рейвэн?

У Сары светлеет лицо, сразу видно, что она любит Рейвэн.

— У нее какая история? Она откуда? Где она жила раньше?

Даже не знаю, почему меня это так интересует. Наверное, просто любопытно узнать, как становятся такими, как Рейвэн, — уверенными, жесткими, сильными лидерами.

У Сары темнеет лицо.

— Нет никакого «раньше», — говорит она и впервые за целый час умолкает.

Посуду мы моем молча.

Когда все тарелки перемыты и приходит пора подобрать мне одежду, Сара снова становится разговорчивой.

Она отводит меня в небольшую комнату, которую я раньше приняла за одну из спален. Здесь повсюду разбросана одежда, кучи одежды на полу и на полках.

— Это наш склад, — тихонько посмеиваясь, говорит Сара и обводит комнату рукой.

— Откуда вся эта одежда?

Я осторожно иду по комнате и наступаю то на рубашки, то на футболки, то на комочки носков — на полу нет ни дюйма свободного места.

— Нашли, — как то неопределенно отвечает Сара, а потом вдруг жестко так говорит: — Знаешь, блиц прошел не так, как они там говорят. Эти зомби врут. Они про все врут.

— Зомби?

Сара улыбается.

— Мы так исцеленных называем, тех, кто прошел процедуру. Рейвэн говорит, что они точно как зомби, говорит, что исцеление делает людей тупыми.

— Неправда, — автоматически реагирую я и чуть не добавляю, что это сильные эмоции делают людей глупыми, превращают их в животных.

«Свобода от любви приближает к Богу». Это максима из руководства «Безопасность, благополучие, счастье». Исцеление освобождает от сильных эмоций, привносит ясность в мысли и чувства.

Но, вспомнив «стеклянные» глаза тети Кэрол и лишенное всякого выражения лицо сестры, я готова согласиться, что определение «зомби» очень даже им подходит. И с тем, что в учебниках по истории писали, а учителя рассказывали нам неправду о блице, тоже. Нам внушали, что во время бомбардировок Дикая местность была зачищена на сто процентов и никаких «заразных», то есть хоумстидеров, не существует.

Сара пожимает плечами.

— Если ты умная, ты не равнодушная, если ты не равнодушная, ты любишь.

— Это тебе тоже Рейвэн сказала?

Сара снова улыбается.

— Рейвэн — суперумная.

Приходится немного покопаться, но в конце концов я нахожу армейские штаны цвета хаки и хлопчатобумажную футболку с длинным рукавом. Надевать чужие трусики как-то уж слишком, и я остаюсь в своих. Сара просит меня выступить в роли модели, ей нравится это занятие, она умоляет примерить разные вещи и впервые ведет себя как самая обычная девчонка. А когда я, перед тем как переодеться, прошу ее отвернуться, смотрит на меня как на ненормальную. Понятно — в Дикой местности не привыкли уединяться. Но потом Сара все-таки пожимает плечами и отворачивается лицом к стене.

Так хорошо снять футболку, которую я ношу уже несколько дней. Я знаю, что пахну не очень, и смертельно хочу принять душ, но пока благодарна хоть за возможность надеть относительно чистую одежду. Штаны приходятся впору, сидят немного низко, но, когда я несколько раз подворачиваю их на талии, даже не волочатся по полу, а футболка мягкая и удобная.

— Неплохо, — говорит Сара, снова повернувшись ко мне лицом. — Теперь почти похожа на человека.

— Спасибо.

— Я сказала — почти, — говорит Сара и опять хихикает.

— Ну, тогда почти спасибо.

Найти обувь сложнее. Большинство людей в Дикой местности летом ходят босиком. Сара с гордостью демонстрирует мне свои ступни — они коричневые, с твердыми натоптышами. Но нам все же удается найти пару кроссовок, которые только чуть-чуть мне великоваты, а с толстыми носками будут в самый раз.

Я присаживаюсь на одно колено, чтобы зашнуровать кроссовки, и сердце у меня в очередной раз сжимается от боли. Я столько раз это делала перед кроссом, в раздевалке, сидя рядом с Ханой, вокруг нас ходили туда-сюда девчонки, а мы подшучивали друг над другом и спорили, кто придет первой. Мне всегда казалось это само собой разумеющимся.

Впервые в голову закрадывается мысль о том, что лучше бы я не переходила границу. Но я тут же гоню ее прочь, загоняю вглубь, чтобы она больше никогда не возвращалась. Я уже перешла границу, и Алекс умер за это. Нет смысла оглядываться назад. Я не могу себе такое позволить.

— Ты готова посмотреть весь хоумстид? — спрашивает Сара.

Даже несложный процесс переодевания забрал у меня много сил, но я отчаянно хочу выйти из замкнутого пространства и сделать глоток свежего воздуха.

— Готова, покажи мне, — говорю я в ответ.

Мы проходим через кухню и поднимаемся по каменной лестнице, которая начинается в коридорчике за печкой. Сара взбегает по ступенькам и исчезает за крутым поворотом.

— Еще чуть-чуть! — кричит она мне.

Последний поворот винтовой лестницы, и ступеньки вдруг исчезают — я стою на мягкой земле, меня заливает яркий свет. От неожиданности я спотыкаюсь, чуть не падаю и на секунду слепну. Такое ощущение, будто оказалась во сне, я моргаю и пытаюсь сориентироваться в этом новом мире.

Сара стоит в нескольких фут ах от меня и, смеясь, поднимает руки над головой, словно купается в солнечном свете.

— Добро пожаловать в хоумстид, — говорит она и исполняет несколько па на траве.

Место, где я отлеживалась, находится под землей. Мне следовало бы догадаться — там нет окон, сыро, а лестница ведет наверх и резко обрывается. Здесь должен стоять дом, какое-нибудь строение, но вместо этого я вижу заросшую зеленой травой поляну с обугленными досками и большими обломками камней.

Я не готова ощущать кожей солнечное тепло, не готова вдыхать запах зелени и зарождающейся жизни. Вокруг поляны высоченные деревья, листья по краю прихватила желтизна, как будто их тихонько подпаливают, а земля словно одеяло из лоскутов тени и света. На секунду во мне просыпается какое-то старое глубокое чувство, я готова упасть на землю и заплакать или поднять руки к небу и кружиться на траве. После стольких дней под землей я хочу впитать в себя все, что меня окружает, — весь этот свет и воздух.

— Здесь была церковь, — объясняет Сара и показывает мне за спину, на потрескавшиеся камни и почерневшие от огня бревна, — Но подвал после бомбежки остался. В Дикой местности полно таких подземных укрытий, бомбы до них не добрались. Ты еще увидишь.