Любить – значит страдать - Донован Ребекка. Страница 9

Не знаю, как Сара, а вот я, по правде говоря, точно не была готова остаться наедине со своей матерью. И судя по тому, как та суетилась, она испытывала такие же чувства.

Мы потоптались на крыльце, чтобы сказать им «до свидания», проводили глазами отъезжающую машину и волей-неволей остались наедине.

Я вернулась обратно в дом, сразу почувствовав себя жутко неуютно.

– Что ж, если хочешь, можешь немного осмотреться, – неуверенно предложила она, захлопнув дверь с дребезжащим стеклом в центре.

– Да-да, конечно, – ответила я и, свернув налево, вошла через арочный проем на кухню.

Мама стояла в прихожей и пристально следила за каждым моим движением.

Если не считать стен, заново покрашенных желтой краской, кухня, похоже, не обновлялась со времени постройки дома. Дверцы шкафчиков покоробились, а прилавок обшарпался. Под окном с видом на лес была установлена глубокая фаянсовая двойная мойка. В углу громко тарахтел низенький холодильник, который доходил мне только до подбородка, рядом стояла белая газовая плита. Кухня была настолько тесной, что места хватало лишь для маленького круглого стола и четырех разномастных стульев.

– Не стесняйся, бери что хочешь, – произнесла она с порога.

Здесь оказалось так мало места, что нам двоим было не разойтись. Я заглянула в холодильник, но там не было ничего, кроме приправ и засохших остатков китайской еды.

– Спасибо, – захлопнув дверь холодильника, ответила я.

– Похоже, придется съездить за продуктами, – натужно рассмеялась она и посторонилась, чтобы дать мне возможность пройти в прихожую, а оттуда – в гостиную.

Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд, что еще больше усиливало мою нервозность. Наверное, надо было что-нибудь сказать, чтобы, типа, завязать разговор, но я понятия не имела, с чего начать.

Итак, я стояла посреди гостиной и, нервно ломая пальцы, разглядывала коричневый диван, канапе перед телевизором, а еще кресло-качалку перед окном. И неожиданно замерла, кресло показалось мне смутно знакомым.

И только через минуту мне удалось сообразить, где я его видела. Оно стояло в моей спальне в те далекие времена, когда я еще жила с мамой и папой.

Горло внезапно сдавило. Нахлынувшие воспоминания застали меня врасплох. Мне хотелось подойти и потрогать кресло, погладить изогнутые подлокотники, чтобы наполниться радостью от накопленной ими памяти о былых счастливых временах. О сказках, которые я слушала, покоясь в объятиях отца. О ласковых словах, которые он шептал мне, когда я засыпала у него на груди под стук его сердца. Я как завороженная смотрела на это кресло, чувствуя спиной ее упорный взгляд.

– У меня куча всяких фильмов, – вернул меня к реальности ее голос.

Я не сразу поняла, о чем она говорит. Ну да, полки встроенного книжного шкафа действительно были заставлены DVD-дисками.

– О, это просто здорово, – из вежливости ответила я.

У противоположной стены возвышался сервант, на котором в окружении фотографий в рамках стояла стереосистема. Я подошла поближе, чтобы разглядеть фото. Не то чтобы я ожидала увидеть свои снимки, но, когда их вообще не оказалось, у меня внутри словно все оборвалось. Я вгляделась в фото в поисках хоть какого-нибудь свидетельства того, что я существовала или что она когда-то жила с моим отцом, но увидела лица незнакомых людей.

– Фотографии моих друзей, – немногословно объяснила она, и я молча кивнула, так как не хотела, чтобы она услышала в моем голосе обиду. – Итак, тебе завтра в школу. Ну что, готова? – спросила она, и мне пришлось отвлечься от изучения еще одной коллекции DVD-дисков на угловых полках.

– Не совсем, – честно призналась я.

В отличия от меня она, похоже, прилагала хоть какие-то усилия поддержать разговор.

– А когда у тебя следующая игра в баскетбол?

– В пятницу, – ответила я, продолжая осматривать комнату.

– Не против, если я приду? – звенящим голосом спросила она, и меня удивило, с чего это она так нервничает.

– Конечно приходи, – натянуто улыбнулась я.

Напряжение, застывшее в ее голубых глазах, постепенно исчезло.

– Замечательно. Спасибо тебе, – улыбнулась она, и все сразу изменилось.

Она принялась оживленно рассказывать о людях, запечатленных на снимках, а потом достала парочку CD-дисков, сказав, что я обязательно должна их послушать, так как они помогают переосмыслить жизнь.

Я в основном молчала. При всем желании у меня не было возможности вставить хоть слово. Сидя на полу среди разбросанных CD-дисков, она болтала без остановки, должно быть на нервной почве. Я же безуспешно пыталась расслабиться и, слушая вполуха бесконечные истории о незнакомых мне людях, представить, что эта женщина и есть моя мать. Ведь с тех пор, как у меня действительно была мать, казалось, прошла целая вечность.

– Значит, тебе действительно понравилась твоя комната? – вставляя CD-диск в плеер, спросила она.

– Действительно, – вполне искренне ответила я.

– Хотя от меня толку было не слишком много. Абсолютно все выбирали Анна с Сарой, – слегка покраснев, призналась она.

Она безуспешно пыталась найти мелодию, напоминавшую ей о прошлогодней поездке в Новый Орлеан, но ее неожиданно оторвал от поисков стук в дверь.

– Да? – удивленно спросила она.

– Привет, миссис Томас. Меня зовут Эван. Я ищу Эмму.

Я тут же вскочила на ноги и ринулась к выходу.

– Привет! – поздоровалась я, не дав маме и слова сказать.

Эван сунул голову в дверь, и на лице сразу появилась его фирменная ухмылка, заставляющая трепетать мое сердце. Боже, как же я была рада его видеть!

– Что ж, Эван, входи, пожалуйста, – произнесла моя мать, закрывая входную дверь. – Меня зовут Рейчел. Только не вздумай звать меня миссис Томас. Это меня бесит. Так звали мать Дерека, и надо сказать, она меня здорово недолюбливала. Кроме того, моя фамилия Уолес, так что будет правильнее называть меня миссис Уолес, хотя я предпочитаю просто Рейчел, – обрушила она на нас с Эваном поток информации. – Вау! Сама не знаю, зачем все это говорю. Я не всегда такая дерганая. Хотя нет, всегда. Простите.

– Ничего, все нормально, – заверила ее я, поскольку уж кому-кому, а мне было точно не привыкать к нервозной обстановке. – Почему бы не показать Эвану дом?

– Ой, конечно-конечно, – согласилась она, вернувшись в гостиную, чтобы собрать разбросанные по полу CD-диски.

Мне не было нужды показывать Эвану первый этаж, поскольку осмотреть все помещение можно было прямо из прихожей. Я взяла его за руку, отвела в свою комнату и закрыла за нами дверь.

– Красивая комната, – одобрительно произнес Эван и, наклонив голову, чтобы не стукнуться о скошенный потолок, сел на кровать. – Ну, как дела? Она вроде вполне милая.

– Да-а… – не слишком уверенно протянула я, так как не знала, что говорить. – Это здорово… Я хочу сказать, она замечательная.

– Сдается мне, что у тебя тоже легкий мандраж, а? – рассмеялся он. – Теперь я знаю, от кого ты унаследовала привычку чуть что краснеть.

– Очень смешно, – иронично усмехнулась я. Легкий мандраж – это еще слабо сказано. Трудно было даже описать то, что творилась у меня в душе. Я была на грани паники. Возможно, поставив вопрос о переезде, я боялась, будто она скажет, что не может на такое пойти и не хочет впускать меня в свою жизнь. И эта мысль так долго держала меня в напряжении, что теперь мне никак не удавалось расслабиться и оценить, что я наконец здесь, со своей матерью. – Хотя да, я, типа, нервничаю.

– Все будет хорошо, – сжал мою руку Эван. – Кстати, у меня кое-что для тебя есть.

Эван залез во внутренний карман куртки и достал оттуда большой конверт. Внутри оказалась пачка фотографий. Я с улыбкой смотрела на запечатленные его камерой самые яркие моменты моей жизни. Вот я забиваю гол во время футбольного матча. Вот мы с Сарой радостно смеемся. Вот я сижу в глубокой задумчивости на переднем крыльце, явно не замечая, что меня снимают. В пачке нашлось даже несколько фото, где мы с ним сняты в обнимку на пикнике прошлой осенью.