Одна крошечная ложь (ЛП) - Такер К. А.. Страница 14

— Зачем Вы заставляли меня все это вытворять? Какой на самом деле в этом был смысл?

Он поджимает губы, словно раздумывает над ответом.

— Ты бы поверила тому, что все это совершалось исключительно ради моего собственного развлечения?

— Возможно, — честно отвечаю я, чем зарабатываю от него смешок. — Я имею в виду, что понимаю цель усиленного хождения на свидания, но не понимаю, как мне помогли уроки танца в линию и изобилующая ругательствами речь. По-моему, это бы вызвало обратный эффект. Знаете…нанесло бы огромную психологическую травму.

Доктор Штейнер скептически смотрит на меня.

— Как вообще танец в линию мог тебя травмировать?

— Вы прежде бывали в подобных местах? С моей сестрой? — выгибаю бровь я.

Он закатывает глаза.

— Ой, ты драматизируешь. Все не могло быть настолько…

— У нее был микрофон! — восклицаю я. — Она пыталась провести импровизированный аукцион и продать свидание со мной! — Слава Богу, с нами была Шторм, чтобы урезонить Кейси…Я вскидываю руку, вспомнив самый лучший момент. — О! А потом она подлила спиртное в мой напиток. — Доктор Штейнер начинает смеяться, пока я качаю головой. — Естественно, я сразу же заметила. Иначе кто знает, что могло произойти.

Я прислоняюсь к скамейке и бормочу себе под нос:

— Скорее всего, целовалась бы с ковбоем или механическим быком или вытворила что-нибудь еще в том же духе. Попу бы свою, может, протатуировала…

Он хрипло смеется, да так, что даже запрокидывает назад голову. Проходит несколько секунд и я, не в силах сдержаться, хихикаю вместе с ним.

— Ох, Ливи. — Он снимает очки и смахивает слезы с глаз. — Смысл был не в том, что я просил тебя сделать. Смысл был в том рвении, с которым ты принималась за решение каждого задания. — Он поворачивается ко мне с изумленными глазами. В его голосе слышится смех. — Я ждал, пока ты пошлешь меня к черту, но ты все отвечала на телефонные звонки, принималась за каждую из моих сумасбродных просьб и с превосходством их выполняла!

Я склоняю голову на бок, внимательно его рассматривая.

— Вы понимали, что просьбы были сумасбродными?

— А ты нет? — Он качает головой, а потом выражение его лица меняется, омрачаясь грустной улыбкой. — За это лето я многое о тебе узнал, Ливи. В перерывах между погонями за дикими гусями и нашими разговорами. В этом и состояла цель лета — в сборе информации. — Он замолк, почесав щеку. — Ты — одна из самых добрейших людей среди моих знакомых, Ливи. Ты так остро реагируешь на сердечные страдания других, словно поглощаешь чужую боль. И несмотря на свою чрезвычайную застенчивость, ты сделаешь чуть ли не что угодно, лишь бы не подвести. Тебе не нравится проваливать тесты и, вероятнее всего, подводить людей. Особенно тех, о ком ты беспокоишься и кого уважаешь. — Он кладет ладонь на сердце и склоняет голову. — Я тронут, честно.

Я краснею и опускаю голову.

— Я узнал еще кое-что. При том, что ты с пониманием и без предубеждений относишься к другим людям и их ошибкам, ты исключительно требовательна по отношению к себе. Думаю, что какое-либо неправильное действие причинило бы тебе физическую боль. — Доктор Штейнер на мгновение сцепляет пальцы. — Но самое большое мое открытие? Причина, по которой сегодня я хотел лично с тобой поговорить… — Он вздыхает. — Мне кажется, тебя ограничивает твой жизненный план. Он укоренился в твоих повседневных действиях. Для тебя этот план — словно религия. Он диктовал те решения, которые ты принимала, и диктует те, которые ты примешь в будущем. Ты не подвергаешь его сомнению, не проверяешь. Ты просто ему следуешь. — Он проводит пальцами по ободку кружки и продолжает говорить спокойным, медленным тоном. — Думаю, этот план помогли создать твои родители, и ты изо всех сил за него держишься, как держалась бы за них. — Он замолкает, а потом начинает говорить мягко. — И я думаю, что этот план сдерживает твой личностный рост.

Я моргаю несколько раз, стараясь сообразить, как этот разговор так быстро перешел от механических быков к сдерживанию моего роста как личности.

— Что Вы имеете в виду? — спрашиваю я немного напряженно.

Это диагноз? Доктор Штейнер что-то мне диагностировал?

— Я имею в виду, Ливи… — Он делает паузу. Его рот открыт, словно он собирается что-то сказать, а на лице застыло задумчивое выражение. — Я имею в виду, что пришло время понять, кто ты на самом деле.

Я могу только пялиться на сидящего передо мной мужчину. Кто я? О чем он говорит? Я знаю, кто я! Я — Ливи Клири, дочь Майлза и Джейн Клири. Взрослая и ответственная дочь, прилежная студентка, любящая сестра, будущий врач, добрый и чуткий человек.

— Но я… — Я пытаюсь подобрать слова. — Я знаю, кто я и чего хочу, доктор Штейнер. Я никогда в этом не сомневалась.

— И у тебя не возникало мысли, что это немного странно, Ливи? Что ты в девять лет решила стать педиатром и специализироваться в онкологии и никогда даже не задумывалась о другой жизни? Ты знаешь, кем я хотел стать в девять лет? — Он замолкает лишь на секунду. — Человеком-Пауком!

— Ну и что, у меня цели в жизни более реальные. В этом нет ничего плохого, — огрызаюсь я.

— А ты никогда не задумывалась, почему избегала мальчиков, как чумы?

— Я точно знаю почему. Потому что я застенчивая и потому что…

— Мальчики выпивают у девочек мозги…

— И сводят их с ума, — с улыбкой заканчиваю я предостерегающие слова отца.

Папа начал меня предупреждать примерно в то время, когда у Кейси взыграли гормоны. Он сказал, что у меня будут низкие оценки, если я попаду в ту же ловушку.

— Думаю, твоя реакция на противоположный пол минимально связана с застенчивостью, а максимально с подсознательной установкой избегать отклонений от жизненного плана, в соблюдение которого ты так веришь.

Подсознательная установка? По телу змеей скользнуло беспокойство, а по спине пробежала дрожь. Он имеет в виду, что Кейси права? Что я…сексуально подавлена?

Я опираюсь локтями на колени и опускаю подбородок на ладони. И думаю. Как может доктор Штейнер обвинять меня в том, кем я стала? Он должен только радоваться. Я так хорошо справилась. Он сам так сказал! Я знаю, что родители бы мной гордились. Нет, в том, какая я, нет ничего плохого.

— Думаю, Вы ошибаетесь, — тихо говорю я, глядя в землю. — Думаю, Вы ищете, за что бы зацепиться и поставить мне диагноз. В том, какая я и как себя веду, нет ничего плохого и неправильного. — Я выпрямляюсь и осматриваю окружающую нас территорию кампуса — прекрасного Принстонского кампуса, для поступления в который мне пришлось приложить столько усилий. И чувствую, как во мне поднимается ярость. — Ради Бога, я же отличница и учусь в Принстоне! — Мой голос находится на грани крика, а мне все равно. — Почему, черт возьми, Вы появляетесь в семь утра в субботу, когда я только начала учиться в колледже, и говорите мне, что моя жизнь…что…

Я сглатываю внезапно вставший в горле комок.

Доктор Штейнер снова снимает очки и трет глаза. Он остается совершенно спокойным, словно такой реакции и ожидал. Однажды он сказал мне, что привык, когда на него кричат, так что мне не стоит испытывать на этой почве чувство вины. Я чертовски уверена, что не почувствую себя виноватой после того, что он только что на меня обрушил.

— Потому что я хотел, чтобы ты отдавала полный отчет своим действиям, Ливи. Полностью осознавала и отдавала отчет. Это не значит, что ты должна бросить то, чем занимаешься. — Он слегка поворачивается и садится лицом ко мне. — Ты — умная девочка, Ливи, и теперь ты — взрослый человек. Ты будешь знакомиться с людьми и встречаться с парнями. Усиленно работать, чтобы добиться всех своих целей. И, я надеюсь, гулять и веселиться. Просто мне хочется быть уверенным, что ты принимаешь решения и ставишь перед собой цели ради себя, а не ради того, чтобы обрадовать других.

Скользнув по скамейке, он добавляет:

— Кто знает? Может, Принстон и медицинская школа именно то, чего хочешь ты. Может, мужчина, с которым ты будешь счастлива до конца жизни, тоже именно тот, кого бы выбрали твои родители. Но, возможно, ты поймешь, что этот путь тебе не подходит. В любом случае, я хочу, чтобы ты принимала решения с широко раскрытыми глазами, а не на автопилоте.