Будешь моей мамой - Волчок Ирина. Страница 41

Игорь Дмитриевич перестал смеяться, вложил деревянный кинжал в роскошные серебряные ножны, сунул ей под подушку и опять низко склонился к ней.

– Оленька, а что-нибудь мое тебе нравится? – очень серьезно спросил он, глядя ей в глаза.

Ольга опять запаниковала и, наверное, от этого ляпнула не подумав:

– Конечно. Мне все нравится, абсолютно все.

Только…

– Хорошо, – перебил ее Игорь Дмитриевич решительно. – Очень хорошо. Я на это надеялся…

Все твое. Дарю.

– В каком смысле? – испугалась Ольга. – Мне ничего не надо… Я же совсем не поэтому сказала!

– Поздно, – еще решительнее перебил Игорь Дмитриевич. – Такой закон. Спроси у Пашки, если мне не веришь. Все, что нравится, – положено дарить. Оленька, я что-то не понял: а я-то тебе нравлюсь?

Ой, ну вот зачем он так шутит? То есть нет, не похоже, что шутит, но это еще хуже… В любом случае она не умеет вести легкий разговор в таком ключе. Она вообще не умеет вести легкие разговоры. Каждый раз ей так безумно неловко, каждый раз она так теряется, будто оказалась на сцене в разгар незнакомой пьесы, а роли своей не знает, а софиты в глаза, а темная яма зрительного зала насмешливо и ожидающе молчит, а поджилки трясутся, а плакать- это уже и вовсе позор… Ольга зажмурилась и, не выдержав, всхлипнула.

– Понял: я тебе не нравлюсь, – очень ненатуральным веселым тоном произнес Игорь Дмитриевич и поднялся. – Но из милосердия ты не хочешь обидеть меня честным ответом. Или наоборот? Может, ты боишься сказать, что я тебе нравлюсь, потому что не можешь принять такой дорогой подарок? Так не бойся, для меня это пустяк… Самое дорогое, что у меня есть, – это Анна. Оленька, тебе Анна нравится?

Ольга открыла глаза и перевела дух. Игорь Дмитриевич стоял над ней и смотрел на нее сверху вниз напряженным, серьезным, ожидающим взглядом.

– Перестаньте, – выдавила Ольга с трудом. – Разве можно такими вещами шутить? Перестаньте, Игорь Дмитриевич.

– А с чего ты взяла, будто я шучу? – Он повернулся и пошел к двери. – Сейчас я к тебе Чижика пришлю. Уже час скандалит, требует, чтобы к тебе пустили буквально немедленно. – Игорь Дмитриевич задержался на пороге и оглянулся. – Она без тебя тоже жить не может.

Он вышел, а Ольга опять собралась заплакать, но не успела. Дверь распахнулась, и в комнату влетела Анна. За ней едва поспевала Катерина Петровна, которая несла поднос, накрытый салфеткой. Катерина Петровна строгим голосом выговаривала Анне что-то в том смысле, что нельзя беспокоить человека, когда он болеет, а Анна убедительным тоном обещала, что она нисколько не будет беспокоить Оленьку, а только буквально немножко посидит рядышком, чтобы Оленьке скучно не было.

Ольга вдруг почувствовала, как сильно забилось сердце и от радости даже голова закружилась. Если бы она и так уже не валялась пластом, то от этой мощной волны радости точно на ногах бы не устояла. С какой стати она собиралась плакать? «Ах, Игорь Дмитриевич, вы даже представить себе не можете, до какой степени мне нравится самое дорогое, что у вас есть. Самое дорогое, что у вас есть, – это самое дорогое, что есть у меня».

Анна влезла к ней на диван, свернулась у Ольги под боком, привычно обхватила ее всеми лапами и шепнула в ухо:

– Я ведь тебя не беспокою, правда?

– Нет, Чижик, – шепнула Ольга в ответ. – Ты меня никогда не беспокоишь. Мне с тобой всегда хорошо, а без тебя всегда плохо.

– И мне с тобой всегда хорошо, – шепнула Анна, щекоча дыханием Ольгино ухо. – А как без тебя – я уже и не помню.

Катерина Петровна демонстративно звенела посудой, расставляя на прикроватной тумбочке чашки с какао и вазочку с печеньем.

– Хватит шептаться, – со всей возможной суровостью заявила она, но получилось у нее почему-то жалобно. Женщина даже носом шмыгнула и поспешно отвернулась. – Перекусите быстренько – и спать. Обе! И никаких протестов.

А никто и не думал протестовать. Ольга и Анна послушно выпили какао, сгрызли по куску пахлавы, которую Этери специально приготовила к приезду дорогих гостей, и опять свалились на диван, не разбирая постели и не раздеваясь. Крепко обнялись и зашептали друг другу в ухо какие-то глупые, бессмысленные, случайные, какие-то необходимые, единственные, самые важные слова.

– Ладно, – вздохнула Kaтерина Петровна, собирая посуду на поднос. – Бог с вами, поваляйтесь пока так. Через полчаса приду и разгоню по своим местам, так и знайте.

Она вышла, а Ольга и Анна даже не заметили, продолжая рассказывать друг другу что-то очень важное. И обе потихоньку уплывали в сон, и на самом пороге забытья Ольга услышала невнятное бормотание тоже уже засыпающей Анны:

– Оленька, а почему ты не хочешь быть моей мамой?

Ольга почти уже спала. И к тому же у нее температура. Иначе она никогда бы не брякнула то, что брякнула:

– Чижик, я очень хочу быть твоей мамой.

– Я так и знала, – удовлетворенно пробормотала Анна.

И они обе уснули.

Наверное, Ольга никогда в жизни не спала так крепко и спокойно. И Катерина Петровна не разогнала их по своим местам. И сны никакие Ольге не снились.

Глава 22

Ночью Игорь несколько раз заглядывал в комнату, где на большом разложенном диване, прямо поверх покрывала, в обнимку спали Ольга и Чижик в совершенно одинаковых ситцевых халатиках в сине-белую полоску. Ничего подобного ни на Ольге, ни на Чижике он раньше не видел. Наверное, опять Ольгино рукоделие. Ну кто ж одетым спит? Не выспятся как следует обе… Игорь хотел потихоньку забрать Чижика, раздеть и уложить в соседней комнате, но Катерина Петровна остановила:

– Не трогай, пусть их… Смотри, как сладко дрыхнут – хоть из пушки стреляй. Сроду такого не было. Умаялись, зайки мои серенькие. Да и не оторвешь ты Анну от Ольги незаметно. А если и оторвешь – так они все равно потом проснутся и примутся друг к другу бегать. Оставь их, пусть уж так. Игорь ясно видел, что и Катерину Петровну умиляет картина – запутавшиеся друг в друге сине-белые полоски, запутавшиеся друг в друге черные кудри и прямые белые волосы, запутавшиеся друг в друге одинаково загорелые руки и ноги. И он втайне испытывал к Катерине Петровне немножко смущенную благодарность – что-то вроде благодарности к соучастнику. Потому что вид спящих Ольги и Анны трогал и его чуть не до слез, а он таких эмоций страшно стеснялся.

Весь дом давно уже спал, когда Игорь наконец тоже улегся, выключил свет и приготовился к уже привычной бессоннице, наполненной неясной тревогой, и радостью, и тоской, и мечтами, и отчаянием, и пронзительной надеждой, и пронзительной безнадежностью… Но неожиданно быстро провалился в глубокий, спокойный сон, успев подумать только: все будет хорошо. Не почувствовать, не ощутить, а именно подумать, четко сложить в уме вот эти самые слова: все будет хорошо.

И когда проснулся утром, тоже сначала подумал: все будет хорошо. А потом уже почувствовал на своих щеках маленькие теплые ладошки Чижика, открыл глаза, увидел таинственное и нетерпеливое выражение лица дочери и произнес вслух:

– Все будет хорошо.

– А! – как ему показалось, немного разочарованно воскликнула Анна и полезла к нему на постель. – Ты все буквально сам уже знаешь, да? – Она повозилась, устраиваясь поудобнее у него на груди, обхватила его за шею и радостно зашептала в ухо: – Вот здорово, правда? Тетя Катя говорит, что лучше мамы все равно не бывает, и что мне буквально повезло, и чтобы я це-ни-ла. Это значит, чтобы слушалась, и чтобы любила, и чтобы помогала… А я и так маму уж-ж-жасно люблю. Буквально прямо как тебя. Я маму всегда любила. Даже когда еще и не нашла.

– Чижик. – Игорь весь сжался внутри, чувствуя, как холодеет сердце, и не зная, что сказать. Как объяснить маленькому ребенку, что не всех мам можно любить? Как посмотреть дочери в глаза и, вообще, как вести разговор, которого он избегал так долго и все-таки знал, что не избежит, и боялся его… Ах ты Чижик мой маленький, и почему этот разговор должен произойти именно сейчас? Игорь обнял дочь, спрятал лицо в ее разлохмаченных невесомых кудрях и трусливо спросил: – Ты о чем, Чижик? Я ничего не понимаю. Давай-ка лучше вставать-просыпаться, умываться-одеваться и на море собираться. А Оленьку пока не будем будить. Пусть отдохнет от нас, хулиганов и бандитов. Как тебе такой план мероприятий?