Война кукол - Белаш Людмила и Александр. Страница 40

Киборги не чувствуют боли. Не чувствуют, как с покрытого сажей и пузырями вздувшихся биопроцессоров тела пинцетами снимают остатки сгоревшей одежды. Как клочья сорванной ударом плоти полностью отрывают от ячеистой основы и бросают в мусорный контейнер — мягкий шлепок; это часть твоего тела ушла в отбросы. Как руки в перчатках металлического цвета возятся в твоей глазнице, кусачками отсекая уцелевшие тяги контракторов и вынимают потухший глаз — «Никуда не годится. Заслонки век тоже удалить». Как вскрывают виброножом твой живот, звякают инструментами о пластины брюшной защиты, распахивают их и ставят кабель напрямую, в порт мозга — «КАВАЛЕР, КАВАЛЕР, ОТВЕЧАЙ, ТЫ В КОНТАКТЕ?» — «ДА». — «ГАСТ, МОЖЕШЬ ПРИСТУПАТЬ К ТЕСТИРОВАНИЮ».

Селена благодарила небеса, что в самой монтажке она пробыла минуту-две, пока шеф роботехников Туссен распоряжался развернуть большую тест-систему; он перехватил ее взгляд на стол и прибавил: «Да, поставьте это за стеной». Стена здесь, в отличие от операторского зала, была матовой. Она ушла, она села за пульт, надела шлем — но будто и не отрывала глаз от Кавалера. Он все лежал перед глазами — жуткое чучело, воплощенное издевательство над человеческим образом — голова с черной дырой вместо глаза, в спекшейся коросте волос, оскал зубов в разрыве рта, спадающая с тела псевдоплоть, сочащаяся мутной слизью, вывернутая нога и… Селену против воли передернуло — он шевелился. Медленно, вяло, как вслепую, ворочал страшной головой, с дрожью разевал рот, пробовал двигать руками — контракторы неестественно согнули сломанное предплечье, — а роботехники Туссена пристегивали его к стенду. Между их быстрых, сосредоточенных голосов вслед Селене прорвался хрип, похожий на скрежет, — это был тот голос, которым он раньше предлагал: «Мисс Селена, хотите кофе? Я принесу, сейчас»…

— Господи, Гаст, я не могу, — она сняла шлем.

— Сидеть, — прошипел Гаст. — Это работа, Сель. Все чувства в сторону. Работай!

Туссен смотрел на Кавалера мрачно; ассистент докладывал:

— Биопокрытие разрушено на сорока процентах поверхности тела. Повреждено с отрывом от основы — примерно на пятнадцати…

— Чушь. Как с несущей основой?

— Явно — переломы бедра и голени справа в нескольких местах, колено сломано напрочь. Возможно, разбит правый тазобедренный сустав. Перелом плеча и разрушение правого плечевого; скорее всего, и лопатка полетела. Левое предплечье…

— Таз?

— Пока неясно. Позвоночник — тоже. Голова разбита слева; череп выдержал, но, видимо, радар сместился. И левый глаз готов.

— Батарея? Химректор? Мозг?

— Батарея цела, не лучит. Мозг… — ассистент оглянулся на стену, за которой — Селена и Гаст. — Удар был сильный, минимальная дистанция; как бы не появились зоны выпадения.

— Одной починки тысяч на пятнадцать, — заметил второй. — Это — если таз и позвоночник целы; проще новое тело купить. В армии такое списывают к черту.

— Ладно; готовьте ведомость, — решил Туссен. — Прозвоним для порядка — и мозги на полку; пусть криминалисты разбираются там с этой миной и со взрывом.

— НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ!

Селена не поверила ни шлему, ни глазам.

— НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ!

— НЕ УБИВАЙТЕ МЕНЯ!

— ПОЖАЛУЙСТА!

— Эй! — вскочила она и рванулась к проходу в монтажку, насколько позволяли провода шлема. — Что вы там ему сказали?!!

— Что?.. — недоуменно переспросил Туссен. — Сель, вы можете нам не мешать?

— Сель, сядь, — хмуро цыкнул Гаст. — Это не так делается… Э, Туссен! Ты не забыл, что последняя подпись — за Хиллари?..

— Гаст, ты вроде вызвался учить меня субординации?

— Пусть Хиллари тебя поучит, а не я. Сель, садимся и тестируем, как ни в чем не бывало. Мы еще не закончили. То есть не начинали.

— КАВАЛЕР, Я ТЕБЯ НЕ ОТДАМ, — в лихорадке настучала Селена. — ДЕРЖИСЬ, ПАРЕНЬ. НУ, ПОКАЖИ, ЧТО С МОЗГОМ У ТЕБЯ В ПОРЯДКЕ!!!!!

— СПАСИБО, — донеслось после паузы. — СЕЙЧАС Я НЕ )(:!»! НЕ В ФОРМЕ (;.%%/»% НО Я ).;**/ : «;%:/;:

«Нельзя плакать в шлеме, нельзя», — сцепила зубы Селена.

Хиллари просыпался тяжело; с напряжением вслушался в слова лаконичного доклада, но когда он осознал их страшный смысл, его сорвало с постели одним махом. Какая еще Чайка?! Уйди — отпихнул он ее, натягивая брюки. О, лучше бы не просыпаться ТАК, с такими новостями! Маньяк, ты слышишь?!! Конечно, это не моя компетенция, но у меня есть силы и средства, есть мощные каналы информационного поиска, есть опытная, сильная группа усиления и неограниченные полномочия, и я сам займусь этим расследованием. Кавалера я тебе не прощу. Надо уважать себя самому и заставить, чтобы тебя уважали другие. Это уже дело принципа, черт возьми!

Кавалер, Кавалер, ну почему он?! Может, на свете еще не создавали киборга умней и приятней!.. А почему такие глупые вопросы в голове заводятся? Да, Хил, потому что ты их любишь, именно — его. Потому что папа с мамой, одуревшие системщики, зависали днями и ночами за работой, пробивая себе карьеру, а тебе — богатое наследство; в это время их сынок на четвереньках ползал по десятикомнатной квартире, агукая и помечая свои остановки на полу срыгнутой кашей, а кибер-гувернер его кормил, забавлял и менял ему памперсы. И далее, и в школе, и в университете; киборги — моя семья! У Хиллари вырвался смешок — да, зачем мне были нужны кибер-демоны с кибер-принцессами, если я жил среди них, они озвучивали мне нотации папы и мамы и бубнили таблицы расчета многомерных виртуал-прото-структур перед экзаменом, пока я спал в надежде на гипнопедию.

Но то был гувернер Кэннан — спецзаказ, спецналадка, прекрасный, развивающийся, с гигантским рабочим объемом мозг, адаптационные программы поставлены лучшими специалистами. Он достался Хармону-старшему по сравнительно доступной цене лишь благодаря плотным личным знакомствам и тому, что кибер-гувернер стал лишним в каком-то страшно богатом семействе, которое могло позволить себе такую роскошь, как монтаж киборга по индивидуальному проекту. А Кавалер — серийная сборка, стандартный, казалось бы, мозг — правда, с расширенной программой обучения — но результат! результат необычайный. Тонкие модуляции голоса, живая неподдельная мимика, открытая естественная улыбка, гибкая пластика, точные изящные движения, таящие в себе мгновенную реакцию и нешуточную силу серии 511-Robocop. И при этом — открытость, готовность всегда прийти на помощь людям в любой, даже в простейшей бытовой ситуации; мало того, он даже предугадывал желания, мог самостоятельно, без всякого побуждения извне полить цветы, принести кофе, сменить уставшего оператора. Уникальный, единственный, неповторимый — такой мозг встречается раз на тысячу, раз на десять тысяч. Необыкновенная конструктивная удача — таких надо искать, а найдя — исследовать их связи до последнего нейрона, чтобы попытаться повторить, развернуть в новую серию. Если такое удавалось, «Brain International Company» ждал резкий прорыв вперед, выход на новый уровень и миллиардные прибыли.

А Кавалер ходил на акции и на патрулирование улиц. Сколько раз Хиллари хотел перевести его во внутренний сектор! Но модернизация отряда затягивалась, новое пополнение прибывало медленно, и Хиллари раз за разом откладывал свое решение. «Дурак, — клял он себя теперь, торопясь и переходя почти на бег. — Все думал, тянул — боялся, что операторы скажут да администратор скривится. Чтоб их всех перекорежило! Решительней надо быть, решительней и непреклонней. Мое слово, моя воля должны тут быть законом, не подлежащим не то что обсуждению, но даже сомнению!..»

Он влетел в монтажку — умытый, опрятно причесанный. Что бы ни случилось, как бы ни менялся режим — все сотрудники давно привыкли, что босс всегда, в любое время дня и ночи выглядит безукоризненно. Гаст и Селена на оклик помахали ему перчатками — работаем, работаем, мы все в делах!.. Потом он увидел Кавалера.

Киборги не чувствуют боли. Но кто знал и помнил Кавалера красивым и целым, не мог не страдать, видя вместо общего любимца безобразный живой муляж на монтажном столе, над которым возились техники в прозрачных фартуках. Нет, это Кавалер — Хиллари склонился, оттеснив Туссена, почти к самому лицу с полуснятой маской, из-под которой торчали шершавые элементы черепа; оставшиеся пол-лица у Кавалера были еще хуже — в грубых царапинах и ссадинах, заплывших сгустившимся, как сукровица, питающим раствором цвета цемента.