Нестрашные сны (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна. Страница 61
Думаете, мне бы не было — лучше?
Агата закрыла глаза и начала отматывать время назад. Нанизывать минуты на новые колебания воздуха и заставлять исчезать вместе со стихающим звоном выбывающих из полночной музыки часов. Дни, недели, месяцы…
Я устал от вас.
Лучше бы я вас…
Лучше бы…
Лучше…
В тот день вместо очередной книжки она купила в «оптике» темно-коричневые линзы; правда, врач посоветовал не носить их постоянно. Агата внезапно решила начать новую жизнь, где она уже не будет прятаться за стеклами очков от всяких там Дьячко и иже с ними. Просто будет смотреть сквозь них своими новыми красивыми, спокойными и все видящими глазами. Ей почему-то вдруг показалось, что, меняя цвет глаз, она меняет и свою судьбу.
…Новый историк и вправду оказался очень молодым — особенно по сравнению с другими учителями школы. Весь в черном, с довольно длинными блестящими темными волосами, учитель небрежно бросил папку на стол и обвел класс серыми улыбающимся глазами. Агата едва не поправила очки, чтобы разглядеть его получше, но вспомнила, что теперь у нее контактные линзы, и опустила руку.
— Ой, мамочка моя! — услышала за спиной слабый голос Тани Дьячко.
— Здравствуйте, класс! — сказал учитель. У него был спокойный звучный голос.
Класс отозвался нестройным:
— Зра-асс…
— Меня зовут Игорь Келдыш. Я ваш преподаватель истории магии. Надеюсь, этот курс будет очень познавателен — для вас и для меня. Теперь — знакомство!
Он взял папку и, прислонившись бедром к первой парте, стал зачитывать фамилии. Агата так внимательно разглядывала его — непонятно, где она его видела раньше, такого ведь точно не забудешь! — что даже прозевала, когда назвали ее фамилию.
— Мортимер Агата.
Дьячко ткнула ее линейкой в спину, Агата подскочила, конечно, уронив при этом страшно хлопнувший учебник. Класс привычно захихикал. Агата, краснея, наклонилась, но Келдыш оказался быстрее — он уже поднимал книгу. Положил на угол стола, не сводя глаз с Агаты. Слегка нахмурился.
— Вы Мортимер?
— Да.
Крошечная пауза.
— Переехали сюда из столицы?
Агата моргнула. Наверно, она тоже кого-то ему напоминает.
— Нет. Я местная…
Ну почти. Первый год жизни ведь не считается?
Учитель смотрел на нее еще мгновение, потом сказал:
— Понятно. — И, повернувшись спиной, продолжил по списку: — Мур Екатерина.
— Я!
Сбитая с толку, Агата еще только собиралась садиться, как Келдыш отшвырнул в сторону классный журнал и обернулся. Агата и моргнуть не успела — так стремительно он оказался рядом. Цепко ухватил ее за подбородок. Глаза, гневные, растерянные — испуганные? — прямо напротив ее глаз.
— Зачем вы это делаете?! — требовательно спросил он.
— Ч-что? — выдавила Агата, а изумившийся класс уже исчезал, или это они летели вперед — назад? — пока не оказались вдвоем на гудящей Часовой площади. Лицо Келдыша словно мерцало: то проявлялось четко, то распадалось на крохотные фрагменты-квадратики, точно битые пиксели на экране. Но руки по-прежнему удерживали ее — сильные, мужские. Не отпускающие в прошлое в руки.
— Агата…
Над головой, в воздухе, раскачивался гигантский призрачный маятник. Такой же продолжал биться у нее в груди — ту-ук-ту-ук, бомм-бомм… Дома вокруг площади тоже мерцали в такт ее сердцу-маятнику. Сияли камни-булыжники мостовой: теперь было видно, что укладывали их не кое-как, а спиралью, которая заканчивалась (начиналась?) как раз под ее ногами. Как же он раньше не нашел этой самой «точки боя»? Столько подсказок…
А что он сам хотел изменить?
Можно было не спрашивать — и без того понятно. Вернуть все: живых родителей, беззаботную улыбку Лизы, город, не превратившийся в развалины… Не дать никому из семьи Мортимер разрушить свою жизнь.
Так почему сейчас он ее не отпускает?
Она уйдет и больше не будет ему и никому мешать. Обычная девчонка из провинциального городка. Таких просто пруд пруди — и городов и девушек. Никого не напрягает, никому не нужна… ни как наследница знаменитой магии, ни как переходящий приз во взрослой игре, ни как любопытный феномен… И всё у вас, Келдыш, будет хорошо и прекрасно.
…Да отпустите же меня!
— Куда-а?! Стоя-ять! — рычал ей в лицо бывший куратор, встряхивал, стискивал сильнее. Но она все равно ускользнет, исчезнет, растает, главное — успеть, пока часы добивают свою полуночную звенящую песню…
Келдыш словно услышал ее:
— Да когда же они заткнутся! А!..
…Наутро жители домов на Часовой площади обнаружат, что все их знаменитые часы сломаны: у каких-то под прямым углом или спиралью загнут маятник, у каких-то безнадежно треснуло стекло, а у некоторых стрелки просто сплавились в металлический комок. И все они остановились в полночь…
А сейчас Ловец, оскалившись, описал рукой круг — и стремительная огненная линия, словно консервный нож, вспорола циферблаты часов на площади. Взрывающиеся стекла, грохот, треск, шипение, вспышки, отражавшиеся в глазах Ловца, — как будто он вспыхнул изнутри сам.
С последними жалким звяканьем прерванного боя исчез призрачный маятник, закидывавший Агату то в несостоявшееся прошлое, то в неустойчивое настоящее… Насколько неустойчивое, Агата поняла, когда вновь ощутила свое тело. Не тело, а кисель. Если бы не Келдыш, просто бы растеклась по камням мостовой…
Ловец стоял некоторое время неподвижно, потом напряженное, просто каменное его тело слегка расслабились. Келдыш глубоко вздохнул, огляделся (кое-где распахивались окна, раздавались встревоженные возгласы, деревянные украшения и корпуса часов догорали), пробормотал:
— Ну что… пора нам отсюда убираться.
И подхватил Агату на руки.
Она сидела, закутанная в одеяла с головы до пят, да еще укрытая сверху тяжелой келдышевской курткой. Чтобы не уронить кружку с горячим чаем, держала ее с подстраховкой: чашка на ладони, второй рукой за витую ручку. Грела лицо, дышала душистым паром с явной примесью алкоголя. Но не пила, потому что зубы норовили отбить на крае кружки звонкую дробь. Словно она истеричка какая-то.
А она совершенно спокойна. Просто согреться никак не может. Слишком долго просидела в ночи на площади, вот что…
Келдыш бродил из комнаты в комнату. Что-то ронял. Двигал. Громыхал. Хмуро и коротко взглядывал на Агату, но пока молчал. Скоро устроит допрос с пристрастием. Но она ведь не обязана ему отвечать? Он уже не ее учитель, не ее куратор… Он ей ни-кто!
Оба вздрогнули от телефонного звонка, слишком громкого и пронзительного в такую глухую ночь. Келдыш поднес трубку к уху, сразу сказав:
— Да, Лидия.
Бабушка? Агата выпростала голову из-под полога одеяла.
— Да, она у меня. В общем и в целом, — косой неласковый взгляд на Агату, — в порядке. Да, останется здесь. И вам доброй ночи.
— Бабушка… — Агата откашлялась и все-таки глотнула из кружки. Ух! А там чай-то вообще есть? Даже горло зажгло. Келдыш коньяка точно не пожалел. — Бабушка меня потеряла?
— Все вас потеряли, — хмуро сказал Келдыш. — Лидия, Стефи, Божевич… И все звонят мне, как будто я…
Как будто он по-прежнему ее куратор.
Келдыш пристально смотрел в окно. Что там видно? Ночь. Площадь. Фонари.
— Я не буду спрашивать, ЧТО вы сделали, Я не буду спрашивать — КАК. Но скажите мне все-таки — ЗАЧЕМ?
Агата поперхнулась следующим глотком алкогольного чая. Зачем?!
Келдыш подождал, но так как Агата все не могла подобрать осмысленных слов кроме возмущенного: «И он еще спрашивает?!», понял, что внятного ответа или даже просто ответа дождется нескоро. Поэтому стал говорить сам.
Келдыш говорил об ее безответственности, о том, что наличие Дара — тем более, такого сильного, как у нее — подразумевает осмотрительность, осторожность и продуманность каждого предпринимаемого магического действия; что подобные игры со временем мог затеять только истеричный недалекий подросток, что…