Реквием - Оливер Лорен. Страница 25

— Недалеко, — подает голос Тэк. — Мы с Джулиа­ном нашли шоссе. До него полдня пути. Мы взяли слишком далеко к северу, как и говорил Пайк.

— Ну что ж, тогда, пожалуй, мы можем простить его за то, что нас чуть не убили.

Пайк впервые в жизни не находит что сказать.

Рэйвен театрально вздыхает.

— Ну ладно, признаю. Я ошибалась. Ты это хочешь услышать?

И снова ответа нет.

— Пайк! — нерешительно зовет Дэни в наступив­шей тишине.

Снова молчание. Я содрогаюсь. Джулиан обнимает меня, и я прижимаюсь к нему.

— Мы зажжем небольшой костер, — негромко про­износит Рэйвен. — Если он заблудился, так ему легче будет нас найти.

Это ее дар нам. Она знает — как знаем все мы в глу­бине души, — что Пайк погиб.

Хана

Господи, прости меня, ибо я согрешила. Очисти меня от страстей, от болезненного стремления валять­ся и грязи с собаками, ибо только чистые наследуют царствие небесное.

Людям не положено изменяться. В этом вся красо­та создания пар: людей можно сводить вместе, их ин­тересы пересекаются, их различия доводятся до мини­мума.

Вот что обещает нам исцеление.

Но это ложь.

Фред вовсе не Фред — по крайней мере не тот Фред, которым я его считала. А я не та Хана, какой мне полагается быть, — не та Хана, которой, как все мне го­ворили, я стану после исцеления.

Осознание этого приносит с собой почти физиче­ское разочарование — но и облегчение.

Наутро после инаугурации Фреда я встаю и при­нимаю душ, чувствуя себя бодро и энергично. Я остро ощущаю яркость света, доносящийся снизу сигнал кофемашины и гулкое буханье одежды о стенки барабана стиральной машинки. Электроэнергия повсюду. Мы пульсируем в ее ритме.

Мистер Рот снова пришел смотреть новости. Если он будет вести себя хорошо, возможно, Министерство энергии вернет ему его электричество, и тогда мне не придется созерцать мистера Рота каждое утро. Надо будет поговорить с Фредом об этом.

Эта идея смешит меня.

— С утром, Хана, — говорит мистер Рот, не отрывая взгляда от телевизора.

— Доброе утро, мистер Рот, — весело отзываюсь я и прохожу в кладовую. Я пробегаю взглядом по наби­тым полкам, провожу рукой по коробкам с овсяными хлопьями и рисом, по одинаковым банкам с арахисо­вым маслом, по полудюжине банок с джемом.

Конечно же, нужно быть осторожной и красть по­немногу.

Я отправляюсь прямиком на Вайнневуд-роуд, туда, где я видела Грейс, играющую с куклой. Я снова схожу с велосипеда заблаговременно и проделываю большую часть пути пешком, старательно держась под прикрытием деревьев. Я прислушиваюсь: не раз­дадутся ли голоса? Последнее, чего мне хотелось бы, так это чтобы меня снова застала врасплох Уиллоу Маркс.

Лямки рюкзака больно впиваются в плечи, и кожа взмокла от пота. Рюкзак тяжелый. Я слышу, как в нем при каждом шаге булькает жидкость, и буквально мо­люсь, чтобы крышка старой стеклянной бутылки из- под молока — в гараже, удирая с украденным, я набра­ла в нее бензина — оказалась завинчена как следует.

В воздухе снова витает слабый запах дыма. Инте­ресно, много ли тут обитаемых домов? Чьи еще семьи вынуждены ютиться здесь, еле-еле сводя концы с кон­цами? Не представляю, как они выживают зимой. Не­удивительно, что Дженни, Уиллоу и Грейс такие блед­ные и изможденные — чудо, что они еще живы!

Я думаю о словах Фреда: «Полагаю, они поймут, что свобода никого не может согреть».

И потому неповиновение медленно убьет их. Если у меня получится отыскать дом Тиддлов, я оставлю им украденную еду и бутылку бензина. Немного, конеч­но, но хоть что-то.

Стоит мне свернуть на Вайнневуд — всего в двух улицах от Брукс-стрит, — и я снова вижу Грейс. На этот раз она сидит на корточках на тротуаре перед по­трепанным серым домом и бросает камушки в траву, словно пытается запустить их прыгать по воде.

Я набираю побольше воздуху в грудь и выхожу из- под деревьев. Грейс немедленно напрягается.

— Пожалуйста, не убегай, — негромко прошу я, по­тому что девочка, судя по ее виду, готова кинуться на­утек. Я нерешительно делаю шаг, но Грейс тут же вска­кивает на ноги, и я останавливаюсь. Не сводя взгляда с девочки, я снимаю рюкзак. — Ты, может, меня не помнишь, — говорю я, — но мы с Линой дружили. — На имени Лины у меня перехватывает горло, и мне приходится откашляться. — Я не сделаю тебе ничего плохого, правда-правда.

Я опускаю рюкзак на тротуар, он звякает, и девочка на миг переводит взгляд на него. Я считаю это обнаде­живающим признаком и присаживаюсь, по-прежнему не сводя глаз с Грейс. Хоть бы она не убежала! Я мед­ленно расстегиваю рюкзак.

Теперь девочка смотрит то на рюкзак, то на меня и немного расслабляется.

— Я тут кое-что тебе принесла, — говорю я, медлен­но запускаю руку в рюкзак и достаю украденное: пач­ку овсяных хлопьев, пакет манки, две коробки, с мака­ронами и с сыром, жестяные банки с супом, овощами и тунцом, пакет печенья. Я выкладываю все это рядоч­ком на тротуар. Грейс порывисто делает шаг вперед, но тут же притормаживает.

Наконец, я достаю бутылку с бензином.

— Это тоже тебе, — говорю я. — Твоей семье.

Я замечаю какое-то движение в окне верхнего эта­жа и ощущаю укол тревоги. Но это лишь грязное по­лотенце, исполняющее роль шторы, колышется под ветром.

Внезапно Грейс кидается вперед и выхватывает у меня бутылку.

— Осторожно! — предупреждаю я. — Это бензин. Он очень опасен. Я думаю, он вам может пригодиться для разжигания огня, — запинаясь, договариваю я.

Грейс ничего не говорит. Она пытается собрать всю принесенную мною еду. Когда я присаживаюсь и пы­таюсь помочь ей, она хватает пакет с печеньем и при­жимает к груди.

— Успокойся, — говорю я. — Я просто хочу помочь.

Грейс фыркает, но позволяет мне собрать банки с овощами и супом для нее. Нас разделяет всего не­сколько дюймов: расстояние так мало, что я чувствую голодное дыхание девочки. Изо рта у нее скверно пахнет. Под ногтями грязь, колени в пятнах от травы. Я никогда прежде не находилась так близко к Грейс и теперь невольно ловлю себя на том, что всматрива­юсь в ее лицо, выискивая сходство с Линой. У Грейс более острый нос, как у Дженни, но у нее большие ка­рие глаза и темные волосы, как у Лины.

Что-то сжимается у меня внутри — странное ощу­щение, эхо из прошлого, чувство, которому пора бы уже уняться.

Никто не может этого знать, не может даже подо­зревать.

— Я могу дать тебе больше, — быстро говорю я Грейс, когда та встает с качающейся грудой пакетов и банок в руках, наряду с пластиковой бутылкой. — Я вернусь. Я не могу приносить сразу помногу. Она стоит и смотрит на меня глазами Лины. — Если тебя здесь не будет, я оставлю еду для тебя в каком-нибудь безопасном месте. Где-нибудь, где ее не... где она не пострадает. — Я в последний момент успеваю затормозить, чтобы не ляпнуть «где ее не украдут». — Ты знаешь какой-нибудь хороший тай­ник?

Девочка внезапно разворачивается и бежит вдоль серого дома, через небольшой участок буйной, высо­кой травы. Я не уверена, действительно ли она хочет, чтобы я шла за ней, но иду следом. Краска на доме об­лезает. Из окна второго этажа свисает половинка став­ней и негромко постукивает на ветру.

Грейс ждет меня за домом, у большой деревянной двери в земле — видимо, она ведет в погреб. Девочка осторожно сгружает продукты в траву, потом хватает ржавую металлическую ручку и поднимает дверь.

Открывается зияющий темный провал и деревянная лесенка, ведущая в маленькое помещение с утоптанным земляным полом. Здесь пусто, если не считать нескольких кривых деревянных полок, на которых лежит фонарик, две бутылки с водой и несколько батареек.

— Отличное место, — говорю я. На мгновение на лице Грейс появляется улыбка.

Я помогаю ей спустить продукты в погреб и сло­жить на полках. Бутылку с бензином я ставлю у стены. Впрочем, пакет с печеньем девочка так и продолжает прижимать к груди — ни в какую не хочет с ним рас­ставаться. В комнате скверно пахнет, словно изо рта у Грейс, только к этому запаху примешивается еще аро­мат земли. Когда мы выбираемся обратно на солнце, я радуюсь. Это утро оставило после себя тяжелое чув­ство, которое никак не хочет уходить.