Ты у меня одна (СИ) - Сергеева Оксана. Страница 42

Вместе с тем прекрасно осознавала, что сомнение это возникло под влиянием момента: они с Ваней соскучились друг по другу, изголодались и естественно готовы на безрассудные поступки. А не хотелось, чтобы сделав что-то, поддавшись мимолетному душевному порыву, позже оба об этом пожалели. Это может очень дорого им обойтись. И потом… Сегодня Ваня предложил жить вместе, через месяц скажет, что хочет ребенка. Что ей тогда делать?

— Я знаю. Тебе придется жить со мной, жить моей жизнью. Так должно быть. Поэтому, если ты заметила, я разговариваю с тобой, спрашиваю. Жду твоего решения.

Алёна кивнула.

— Я прекрасно осознаю, как все изменится. Поэтому, если ты заметил, я не бросаюсь категоричным «нет», а говорю, что сейчас я к таким изменениям не готова. Мне нужно время.

— Хорошо, давай подождем, пока ты разберешься со своими заморочками. — Ваня нетерпеливо сунул правую руку в карман пиджака, нащупывая ключи от машины.

— То, что для меня – проблема, для тебя – заморочка?

— Алёна, — вздохнул он, и взгляд его смягчился, став снисходительным, — если у меня все счета заморозят — это будет проблема. Линия производства на заводе встанет… партию паленого алкоголя якобы нашей марки где-нибудь снимут – вот это проблема! Это мне придется решать на всех уровнях, дергать за все ниточки, чтобы как можно быстрее сдвинуть дело с мертвой точки. А в твоем случае у меня два четких решения: позволить тебе еще позаморачиваться или собственноручно упаковать твои вещи в чемодан. В этот раз я даю тебе время. Для принятия этой данности в том числе. Чтобы потом, если вдруг ты попытаешься пронять меня на мелочах и не получишь ожидаемой реакции, не обвиняла в равнодушии. Но если мне надоесть ждать, я сгребу тебя, с вещами или без, и перевезу к себе. И никаких проблем.

Алёна стояла обескураженно. Так можно чувствовать себя, находясь у высотного здания, уверенно, пока глаза в небо не поднимаешь. А как поднимешь – голова кружится, кажется, рухнет на тебя эта громадина и раздавит.

— И ты думаешь, вот так я соглашусь?

— Согласишься. Поскандалишь, повыступаешь, но согласишься.

Сладость от их встречи затуманилась этим неожиданным разговором. И все-таки радостное состояние не покинуло Алёну. Стало невероятно важным узнать, что чувствует Шаурин. Только сейчас до нее дошло, что он, требуя откровенности, сам далеко не всегда показывал, что ощущал на самом деле.

Сейчас он смотрел на нее прямо, поджав губы в подобие улыбки, словно ждал вопросов, на которые у него есть точные ответы.

— Ты злишься? Скажи честно. — Руки так и тянулись к волосам, и она жестко сцепила пальцы, скрывая обличающую суетливость.

Шаурин глубоко вздохнул, расправил плечи, стал еще шире и на какую-то секунду будто отпустил себя с выдохом — глаза его сверкнули. Потом он отвел взгляд, остановив его на чем-то за Алёнкиным плечом, а когда вернулся к ее лицу, то губы его затвердели, а глаза подернулись микронной пленкой равнодушия. По ним уже невозможно было что-то определить.

— Злюсь.

— Сильно?

— Очень.

— Почему не кричишь? Тоже скрываешь свои чувства.

— Потому что я еще недостаточно зол. И потому что излишняя эмоциональность – это женская прерогатива. Чувства тоже должны быть – уместны.

После его слов подумалось, что Ваня сказал ей абсолютную правду. Хлесткую, но правду. Для птицы такого высокого полета ее проблемы не могут быть проблемами, для него это действительно просто заморочки.

— Зачем ты со мной возишься?

По-другому это не назвать. Возился он с ней: потакал ее желаниям, не обращал внимания на капризы, показывал свои детские игрушки, отпаивал водкой… Если вспомнить все то, что он говорил, и сопоставить с масштабом его личности… это не очень с ним вязалось.

Интересно, сколько еще заблуждений относительно себя разрушит в ней Иван Шаурин?

Он не отвечал так долго, что Алёна, раздумывая о своем, забыла, о чем спрашивала. Уже подумала: надо бы пойти надеть туфли.

Ваня остановил ее ответом:

— Потому что я люблю тебя. И хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу избавить тебя от ощущения, что ты никому в жизни не нужна. Мне нужна.

Он шагнул к ней, но обнял не сразу, а лишь коснулся ладонью ее мягкой щеки.

Спроси она безразлично, как раньше, уверенно улыбающимися губами, не стал бы отвечать. Но она спросила не так. И была сейчас другая. Пронзительно настоящая. Трогательно неуверенная. Затянутая в изящное яркое платье-футляр брусничного цвета, но душой расстегнутая на пару пуговиц. Этого хватало, чтобы различать ее боль и слезы. Ее счастье.

Оторопелость прошла, Алёна чуть склонила голову и потерлась о Ванькину теплую ладонь. Рука его скользнула к шее. Он притянул Алёну к себе. Обнял ее по-женски хрупкие плечи. Прижался губами к яростно пульсирующей жилке, вдыхая сладко-пьянящий аромат нежной кожи.

— Красивое платье. В таком только в ресторан.

— Так мы туда и собирались. Разве нет?

— Нет. Я просто сказал, что мы куда-нибудь сходим.

— Да? А я почему-то собралась в ресторан.

— Ну, пойдем, раз собралась.

В ресторан ехали весело. Не потому что смеялись или дурачились. Но что-то будоражащее цепко схватило душу. Что-то горячее, одно на двоих, буквально выдавливало стекла из машины.

— Я хочу шампанского. Давай сегодня напьемся шампанского.

Кстати, Иван не сказал, в какой ресторан они едут. Хотя, неважно.

— Давай. — Шаурин улыбнулся.

Только он умел так улыбаться — говорить улыбкой то, что недосказал словами, и скрывать за ней то, что нужно было скрыть.

— А как ты будешь пить, если ты за рулем?

— Я вызову водителя.

Алёна кивнула. Впрочем, она и не сомневалась, что у Вани найдется вариант. Он никогда не садился за руль выпивший. При ней такого точно не было.

— О чем думаешь? — спросил он и скользнул по ней внимательным взглядом.

— Да так… ничего такого… — загадочно улыбнулась и слегка пожала плечами.

Ни о чем таком Алёна действительно не думала. Все просто у нее в мыслях.

О чем можно думать, глядя на Шаурина? Только о сексе.

Только о том, как они съедят чего-нибудь вкусного, напьются ароматного шампанского, потом поедут к Ваньке домой. Побросают вещи, где-нибудь в полутемной прихожей, ввалятся в шоколадную спальню, упадут на огромную кровать, обитую крокодиловой кожей, и страстно займутся любовью. Это будет долго и изматывающе.

— Говори, — снова посмотрел на нее.

— Шаурин, я с тобой разучилась думать о чем-то высоком. Поверь, сейчас во мне говорят самые низменные, самые примитивные инстинкты.

— Слава богу. Значит, ты на пути к просветлению.

Алёна смеясь запрокинула голову. Просветление. Это точно.

Ванька привез ее в дорогой респектабельный ресторан с европейским меню и отрытой кухней. Они уселись в удобном месте, в самой глубине зала, где столики были разделены перегородками. Этакая иллюзия уединения. Но приятная.

В этом ресторане она ни разу не была, потому не могла сразу определиться с выбором. Основные блюда здесь готовили на гриле, что очень порадовало. На гриле вкусно все – и мясо, и рыба, и овощи. Углубившись в изучение меню, она не сразу обратила внимание на мелькнувшую впереди фигуру. Подумала, что это официант забелел рубашкой. А когда услышала знакомый зычный голос, подняла глаза.

Гера, черт его подери.

Ослепительно белая рубашка трещала по швам на рельефном торсе. Во всей его фигуре был какой-то тайный вызов.

Ваня не удивился его появлению — значит знал. Алёна тоже не особо расстроилась. Гера вряд ли сегодня сможет испортить ей настроение.

— Иван, — Артём крепко пожал шауринскую ладонь. — Очаровательной даме мое почтение.

«Очаровательная дама» прыснула со смеха. Гера, отвешивающий комплименты, — это нонсенс. Очень сомнительно, что так он пытался сделать приятное ей, скорее, Ивану.

— Как говорится, не читайте перед завтраком советских газет… читайте меню. А еда здесь хреновая. — Гергердт захлопнул папку и улыбнулся.