Пока я жива (Сейчас самое время) - Даунхэм Дженни. Страница 32

Мы снова целуемся. Долго-долго. Покрываем друг друга быстрыми поцелуями. Адам слегка прикусывает мою верхнюю губу, я облизываю его губы. Кажется, будто с нами в комнате призраки, деревья, небо.

Поцелуи становятся сильнее, глубже. Мы тонем друг в друге. Целуемся, как в первый раз, — настойчиво, страстно. — Я тебя хочу, — признается Адам.

Я тоже его хочу.

Я хочу показать ему свою грудь. Вынуть ее из лифчика. Я тяну Адама к кровати. Мы покрываем друг друга поцелуями — шею, губы. Кажется, будто вся комната в дыму, а между нами пляшет пламя.

Я ложусь на кровать и приподнимаю бедра, чтобы Адам снял с меня джинсы. Я хочу показать ему себя, хочу, чтобы он меня видел. — Ты уверена? — спрашивает он. — Вполне.

Все так просто.

Он расстегивает пуговицу на моих джинсах. Одной рукой, словно фокусник, я снимаю его ремень. Я обвожу пальцем вокруг пупка Адама; большой палец упирается в его трусы.

Его кожа касается моей, я чувствую тяжесть его теплого тела, он нежно прижимается ко мне- я не знала, как это бывает. Я не догадывалась, что, занимаясь любовью, мы созидаем. Распоряжаемся обстоятельствами. Влияем друг на друга. У меня вырывается громкий вздох. Адам ловит ртом мое дыхание.

Его рука скользнула под мое бедро, я стискиваю его ладонь, переплетая наши пальцы. Я не знаю, где чья рука.

Я Тесса.

Я Адам.

Как прекрасно не знать, где кончается один и начинается другой.

Наши пальцы гладят нашу кожу. Наши языки ласкают наши губы.

Мы не сводим друг с друга глаз, сравнивая ощущения, словно в танце или в музыке. Глаза в глаза.

Желание нарастает, усиливается, переполняет нам. Я хочу Адама. Хочу прижаться к нему еще теснее. Мне все кажется, что я далеко. Я обвиваю ноги Адама своими, поглаживаю его по спине, вжимаюсь в него всем телом, чтобы он глубже вошел в меня.

Когда внутри меня происходит взрыв, сердце словно выпрыгивает из груди и соединяется с душой. Наслаждение растекается по телу, словно круги по воде от брошенного в пруд камня.

Адам издает восторженный вопль.

Я обнимаю его крепче. Я восхищаюсь им. Нами. Этим даром небес.

Адам гладит меня по голове, по лицу, слизывает мои слезы.

Я полна жизни и счастлива, что сейчас, здесь, на этой земле, мы вместе.

Двадцать девять

У меня из носа льется кровь. Замерев в прихожей перед зеркалом, я смотрю, как она заливает мне подбородок, течет на пальцы, пачкая ладони. Кровь капает на пол, размазывается по узору ковра. — Пожалуйста, — шепчу я. — Только не сейчас. Не сегодня.

Но кровь не останавливается.

Я слышу, как мама наверху желает Кэлу спокойной ночи, закрывает за собой дверь спальни, идет в туалет. Я слышу, как она писает, потом спускает воду. Представляю, как мама моет руки над раковиной, вытирает их полотенцем. Может быть, разглядывает себя в зеркале, как я здесь. Интересно, ее мысли так же далеко отсюда, как мои? Удивляется ли она своему отражению в зеркале?

Мама закрывает дверь туалета и спускается по лестнице. Едва она ступает на нижнюю ступеньку, как я преграждаю ей дорогу. — О боже! — У меня кровь течет из носа. — Да она бьет фонтаном! — Мама жестом подзывает меня к себе. — Скорее, сюда!

Она вталкивает меня в гостиную. Тяжелые тусклые капли падают на ковер. У меня под ногами расцветают маки. — Садись, — командует мама. — Откинься назад и зажми нос.

На самом деле нужно делать как раз наоборот, и я игнорирую мамины слова. Через десять минут за мной зайдет Адам, и мы поедем на танцы. Минуту мама таращится на меня, потом выбегает из комнаты. Я решаю было, что ее тошнит, но она возвращается с кухонным полотенцем и сует его мне: — Откинься. Прижми полотенце к носу.

Мой способ не сработал, и я послушно делаю, что велят. Кровь течет мне в горло. Я глотаю, сколько могу, но кровь наполняет рот, и я не могу дышать. Я выпрямляюсь и сплевываю в полотенце. Влажно блестит темный сгусток крови. Вне тела кровь смотрится странно. — Давай сюда, — говорит мама.

Я протягиваю ей полотенце; прежде чем его свернуть, мама внимательно рассматривает пятно. Теперь ее руки тоже перепачканы в крови, как и мои. — Мам, что мне делать? Он вот-вот придет. — Сейчас остановится. — Посмотри на мою одежду!

Мама удрученно качает головой: — Лучше ляг.

Этого тоже делать нельзя, но кровь останавливается, так что хуже уже не будет. Мама присаживается на краешек дивана. Я откидываюсь на спину и гляжу на яркие, исчезающие во тьме фигуры, представляя, что нахожусь на тонущем корабле. Тень хлопает крыльями. — Тебе лучше? — беспокоится мама. — Намного.

Кажется, мама мне не поверила, потому что она выходит на кухню и возвращается с формой, полной кубиков льда. Мама садится на корточки у дивана и высыпает лед себе на колени. Лед соскальзывает с ее джинсов на ковер. Она подбирает один кубик, вытирает пыль и протягивает мне: — Приложи к носу. — Лучше пачку замороженного гороха.

Задумавшись на секунду, мама выбегает из комнаты и возвращается с пакетом кукурузы: — Пойдет? Гороха не было.

Я смеюсь. Значит, все не так уж плохо. — Что? — спрашивает мама. — Что смешного?

Ее тушь размазалась, волосы растрепались. Я тянусь к ней, и мама помогает мне сесть. Я чувствую себя дряхлой развалиной. Опускаю ноги на пол и зажимаю переносицу двумя пальцами, как меня учили в больнице. Кровь стучит в висках. — Никак не останавливается? Я звоню папе. — Он подумает, что ты не смогла справиться сама. — Ну и пусть.

Мама быстро набирает номер. Ошибается и набирает еще раз. — Ну же, давай, — еле слышно шепчет она.

В комнате стоит полумрак. Орнамент на камине выцвел добела, словно кости. — Не отвечает. Почему он не берет трубку? Неужели на дорожке в боулинге так шумно? — Мам, он в кои-то веки выбрался из дому. Оставь его в покое. Мы сами справимся.

Мама меняется в лице. Она ни разу не присутствовала при переливании крови или ломбальной пункции. Ее не было рядом, когда мне делали трансплантацию костного мозга. Она могла очутиться в больнице с любым из множества диагнозов, но ей повезло. Даже обещания чаще меня навещать стирались с наступлением Рождества. Пришел ее черед столкнуться с действительностью. — Мама, тебе придется отвезти меня в больницу.

Она пугается: — Папа забрал машину. — Вызови такси. — А как же Кэл? — Он спит.

Мама растерянно кивает: вся эта процедура ей неведома. — Напиши ему записку. — Мы не можем оставить его одного! — Мам, ему одиннадцать лет, он почти взрослый.

Секунду мама колеблется, а потом ищет в записной книжке телефон такси. Я рассматриваю ее лицо, но мне трудно сосредоточиться. Помню только выражение страха и смущения. Я закрываю глаза и представляю себе мать, которую видела в каком-то фильме. Она жила на горе; у нее было ружье и куча ребятишек. Она вела себя спокойно и уверенно. Я примериваю ее образ к собственной маме, точно заклеиваю пластырем ранку.

Когда я снова открываю глаза, мама, зажав в руке полотенце, тянет меня за рукав куртки. — Тебе, наверно, нельзя спать, — предполагает она. — Давай поднимайся. Ой, звонной.

Жар застилает глаза, я иду как во сне. Мама поддерживает меня. Мы вместе ковыляем в прихожую. Я слышу, как стена мне что-то шепчет.

Но это не такси. Это Адам. Он оделся для свидания. Я пытаюсь спрятаться, улизнуть в гостиную, но он меня видит. — Боже, Тесс! — выдыхает он. — Что случилось? — Кровь течет из носа, — поясняет мама. — Мы думали, приехало такси, а это ты. — Вам надо в больницу? Я отвезу вас на папиной машине.

Адам входит в дом и хочет меня обнять, как будто мы сейчас пойдем и сядем в его машину. Как будто он повезет меня в больницу. Я закапаю кровью всю обивку, но ему все равно. Я похожа на жертву автокатастрофы. Неужели он не понимает, что ему нельзя видеть меня такое?

Я отталкиваю Адама: — Иди домой. — Я отвезу вас в больницу, — настаивает он, будто я не расслышала с первого раза или, может, поглупела от крови.

Мама берет его за руку и мягко подводит к двери. — Мы справимся, — уверяет она. — Все будет хорошо. Ой, смотрите, подъехало такси. — Я хочу быть рядом с ней. — Я понимаю, — кивает мама. — Но ничего не могу поделать. Извините.