Тени сумерек - Белгарион Берен. Страница 119

Где-то внизу, внутри здания, загрохотала цепь, наматываясь на ворот. Берен почувствовал жжение в горле и холод в животе. Он посмотрел на Финрода — тот не изменился в лице, но глаза стали больные.

Решетка напротив галерейки перекрывала длинный низкий проход, и сейчас об эту решетку разбилась волна серых мохнатых тел, голодных желтых глаз, острых белых клыков…

Это были вислоухие щенки размером со среднюю овчарку. Достигнув полного размера, они перерастали телят. Сейчас они сгрудились у решетки, чуя добычу; задние запрыгивали на спины передним, покусывали тех за плечи и за уши, чтобы пробиться вперед; передние просовывали сквозь решетку морды и лапы и поскуливали, требуя свое…

Берен готов был сам завыть волком от бешенства и собственного бессилия. Словно почувствовав его отчаяние, стражи сильнее заломили ему руки, прижав к перилам. Эльфы стояли у столбов, склонив головы; ни один не посмотрел ни в сторону волчат, ни на галерейку — то ли обессилели, то ли не хотели потешать врагов и вводить друзей в искушение мольбой, промелькнувшей на лице.

— Беоринг, — обратился к нему Саурон. — Я мог бы сейчас приказать поднять и вторую решетку и заставить вас обоих любоваться тем, что волчата сделают из ваших друзей. Хотя бы в уплату за твои слова. Я знаю, что Финрод при этом не дрогнет. Эльфы имеют свой взгляд на вопрос заложника, вспомни историю с Маэдросом. Он не дрогнет, даже если у этого столба окажется его родной отец, не говоря уж о тебе. Ему будет очень больно, но он не заговорит. Как не заговорил бы ни один из этих эльфов, окажись там, у столба, Финрод. Такова их природа и их понятия о чести. Я знаю, что у тебя эти понятия другие. Ты, конечно, можешь молчать, тебе это ничего не будет стоить. Только им. Твое геройство обойдется тебе дешево: ценой десяти смертей. Ты туда не отправишься и тебя не будут пытать, даю слово. Только они. Итак. Я повторяю вопрос: куда вы шли и зачем? Или ты говоришь, или я велю поднять решетку.

— Берен, — неподвижным голосом сказал Финрод. — Его слово не стоит ничего. Пока мы в его руках, он всегда сможет заставить тебя ответить на второй вопрос и на третий — до конца; а потом скормить волкам всех нас, а тебя — казнить в Каргонде. Заговорив, ты нас не спасешь.

— «Нас» — это неверно сказано, Финрод, — усмехнулся Саурон. — Тебя я тоже не собирался отправлять на корм. Ты рискуешь только чужими жизнями, ты покупаешь молчание Берена не за свой счет.

— Он хочет использовать меня как живую отмычку к Нарготронду, — Финрод на миг прикрыл глаза. — Берен, если ты заговоришь, это может стоить свободы и жизни всем жителям города.

Берен напрягся всем телом, остро чувствуя свое бессилие. Стражи тоже приложили усилие к тому, чтобы его удержать.

— Не будь ты так горд, — издевка в голосе Саурона была хорошо скрыта, — Поешь ты хоть немного… может быть, тебе удалось бы своротить эти перила, как тогда, в Сарнадуине, ты своротил коновязь… Ты бы спрыгнул вниз и даже успел бы кого-то убить… Ну, а что дальше?

— Ном, — просипел Берен. Голос изменил ему. — Я так не могу. Я… буду… говорить. Прошу тебя, Гортхаур, отпусти их…

— Что-что? Из-за этого лая я не расслышал. Ты сказал, что будешь говорить — а дальше?

— Отпусти их.

— Нет, там было еще что-то…

— Прошу тебя.

Гортхаур улыбнулся.

— Как не внять смиренной просьбе.

Волчата за решеткой зашлись бешеным лаем, увидев, как их пищу отвязывают и уводят. По кивку Саурона Финрода с Береном повели обратно в столовую. Зубы у горца стучали.

Они сели за стол: Саурон — во главе, Финрода посадили по левую руку, Берена — по правую.

— Рассказывай, — Гортхаур постукивал пальцами по крышке стола.

— Сейчас… Во рту сухо, — Берен взял бутыль и кубок, плеснул себе вина, выпил. Он не ел почти сутки — проймет быстро… — Вот ведь как бывает… Обгадишься один раз — а засранцем называют всю жизнь…

Едва он договорил — в глазах померкло.

«…так вот, значит, как оно…»

Темнота, глухая и какая-то смрадная… Берен мотнул головой, устраняясь от источника вони, чихнул…

— …напряжение душевных и телесных сил. Молва обычно приписывает такие обмороки женщинам, хотя я по опыту знаю, что они свойственны скорее мужчинам.

Ох и вонь… От крохотного флакончика, что держала под его носом сауронова эльфийка, несло так, словно туда сто лет мочились все орки севера.

Саурон. Допрос. Волчата. Эльфы…

Берен попробовал что-то сказать — горло исторгло слабое рычание.

Он был в обмороке не дольше нескольких мгновений — вино, растекшееся по столу из опрокинутого им кубка, все еще капало на пол. Но за эти мгновения мучительно изменился целый мир. В чем здесь дело — понять он не мог. И не пытался.

— Посадите его и налейте еще вина, — распорядился, поднимаясь, Саурон. — Итак, Берен, вернемся к предмету разговора: куда вы шли и зачем?

Миг паники: куда мы шли? Зачем? Берен забыл. В самом деле, без дураков — забыл! Он рылся в памяти как голодный волк в куче листьев, где живут мыши-полевки. И нашел… О, счастье — нашел!

— Мы шли в Ангбанд… За Сильмариллом. Я правду говорю! — крикнул он, увидев, что Саурон собирается отдать какое-то распоряжение.

— Я не верю тебе.

— Проверь. Сделай как хотел тогда, загляни мне в мысли — я откроюсь!

— Берен, не надо… — прошептал Финрод. — Ты погубишь Нарготронд.

— Он, конечно, твой король и его приказ закон, — улыбнулся Тху. — Но вот о чем подумай, Берен: еще неизвестно, помогут ли мне добытые у тебя сведения погубить Нарготронд — а что я отправлю всех, кроме вас двоих, на площадку молодняка — это точно. И вы будете смотреть. Волчата все так же голодны. Выбирай.

— Ном, — голос изменил. — Прости…

— Нет, — ответил Финрод.

— Ты готов? — спросил Саурон.

— Давай.

…Если можно сравнивать — то, наверное, так женщины чувствуют насильника. Саурон вперся в сознание, что называется, в сапогах со шпорами. Он шел напролом, безошибочно отбрасывая ненужное и выщелкивая главное, как зернышко из ореха. Побоище в заимке… Погоня и месть… Назад… Нарготронд… Келегорм и Куруфин… Назад… Дориат. Тингол. Тинувиэль…

Смех…

Смех?!!

Саурон хохотал как человек — закрыв глаза, запрокинув голову. Он не видел, как Берен метнулся в его сторону, не заметил, как охранник ударил горца лицом о стол, заломив руку, и прижал к столешнице. Другой охранник, ухватив Финрода за волосы, приставил к его горлу нож.

— Значит, ты поимел Лютиэн Тинувиэль? — Саурон снова захохотал. — Много бы я дал, чтобы посмотреть на лицо Тингола в тот миг, когда он узнал, что его дочь спала со смертным!

— Я много о тебе слышал, Гортхауэр, — холодно произнес Финрод. — Что ты убийца, палач, клятвопреступник и оборотень. А ты еще и любитель подглядывать в щелочку.

— Я сказал «лицо Тингола», а не что-то другое. — Саурон вытер рукавом проступившие слезы. — О, Пламя вечное, такого нарочно не придумаешь…

— Я хочу тебе сказать, — прохрипел Берен, — Что я его лица в тот миг не видел и показать не смогу, чем бы ты ни угрожал эльфам. Остальное — да, тут я в твоей воле. Ты что, ни разу не делал этого с женщиной? Или, творя себе hroa, кое о чем подзабыл?

Саурон сделал знак — их с Финродом отпустили.

— Тинувиэль и Сильмарилл, — задумчиво сказал майя, переводя взгляд с одного на другого. — Это слишком невероятно для лжи. Так глупо и нелепо не лжет никто, значит, это — правда. Тингол заносчив, глуп и… неважно. Итак, Серебряный Плащ действительно послал тебя на верную смерть? Действительно потребовал принести Сильмарилл?

Берен молча кивнул.

— А что если мы загоним Тингола в его собственную ловушку?

Вот так это и происходит, понял Берен. Ты не успеваешь вовремя убрать глаза — и на миг в них проглядывает согласие, словно любопытная тетка высовывает нос из окошка. И противник успевает это заметить, и ты уже попался… Предателем ты становишься не тогда, когда вслух принимаешь предложение врага — сначала становишься предателем в сердце своем…