Тени сумерек - Белгарион Берен. Страница 187

Скулгур не мог этого стерпеть. Он был воином от рождения, никогда в жизни его руки не касались орудия, которое не было оружием. Он презирал тех, кто занимается ручным трудом; для таких в орочьем языке было только одно слово — «снага», раб. И ни один снага не смел даже смотреть в глаза воину. Скулгур презирал эдайн за то, что у них воином могут назвать каждого, кто способен держать оружие; за то что их князья не чуждаются работы и отсылают своих наследников пасти овец вместе с простыми мальчишками. Если у этого народа такие обычаи, значит, это народ рабов, и то, что какая-то их доля зовет себя воинами — всего лишь досадное недоразумение. Уже за то, что эти ублюдки не падают ниц при виде его отряда, они заслуживают смерти. За то, что осмеливаются бросать ему вызов и угрожать — заслуживают смерти дважды. Трижды — за то, что они поднимают оружие против воинов Мелькора!

Полностью переправиться успел только один хэрт. Что ж, разметать по долине этот жидкий строй — одного хэрта вполне хватит. Скулгур отдал команду, вожди подняли своих воинов, развернули четыре ряда по длинной сотне в ряд. Более широкого строя все равно бы не вышло в этой узкой долине.

Две сотни всадников на волках должны были прорвать строй — горские недоноски уже сбились на своей жалкой засеке в линию, загородившись щитами. За всадниками следовала пехота. Скулгур не собирался ждать, пока переправятся все — слишком большая возникнет толчея. Сначала — расчистим место…

Он поднял голову и завыл по-особому, отдавая команду волкам. И волки ответили таким же воем. А потом — прянули вперед, свесив языки. Перепрыгнуть укрепление, смять, свалить, раздавить жалкую шеренгу щитоносцев — и начнется кровавый пир…

Бывало и так, что при виде атакующих волчьих всадников противник просто не выдерживал и показывал спину. Скулгур почти рассчитывал на это. Почти. Поэтому перехватил пику, чтобы нанести первый удар — сразу, как только волк перемахнет через препятствие и своим телом пробьет строй.

Вражеские ряды приближались… Орк уже мог различить их рожи — размалеванные красным и черным; уже видел, как блестят белки глаз. Остались считанные шаги, когда безумные полурабы вдруг отбросили щиты и подхватили с земли…

Волк прыгнул!

…подхватили с земли, выставляя перед собой, длинные заостренные колья.

Визг, биение черного мохнатого тела, всем своим весом налетевшего на пронзающее дерево… Скулгур перелетел через голову своего животного и упал в середине вражеской толпы — под мечи, под топоры, под крестьянские вилы…

Волчья атака захлебнулась. Огромные твари еще корчились на кольях — их рубили в куски как можно быстрее: подбегала пехота. Первый ряд снова подобрал щиты, войско качнулось вперед — трупы волков сами собой образовали второй уровень засеки — и сшиблось с накатившей лавиной пехотинцев.

Гили видел все это с холма — и волчий бросок, и то, как он был встречен в колья, и завязавшуюся рубку.

Берен сказал — когда пехота как следует ввяжется. Это — то, о чем он говорил? Как следует или не как следует?

Гили поднял с земли знамя, из выданной хозяином ткани и найденной на месте палки, отчаянно закрутил белым полотнищем в воздухе…

— Налега-ай! — заревел Фин-Рован, увидев сигнал. Погонщики стегнули волов, сотня рук напряглась в бешеном усилии: люди и животные тянули так, что казалось, толстенные канаты сейчас не выдержат. Один и вправду лопнул, ударив и отбросив погонича, оторопевшие волы проскакали несколько шагов вперед, не понимая, что случилось — но все остальные канаты и веревки выдержали: бревна, подпирающие плотину, вылетели все разом. Какое-то время казалось — ничего не изменится: все так же текла, перехлестывая через край плотины, вода, все так же рокотал Фреридуин — но еще сердца не успели отсчитать десяток ударов, как к этим звукам прибавились другие: треск бревен, лишенных подпорки и выгибающихся под напором воды, скрежет камней по гальке… Эти звуки нарастали, нарастали, и — все произошло в один миг: какое-то бревно лопнуло с оглушительным звуком, за ним — другое, третье, а потом — волна снесла всю плотину разом: так большой и сильный человек одним движением плеч рвет ветхие веревки. Злая река, Фреридуин, высвободилась из плена — и кинулась к Бешеному Броду огромной волной в два человеческих роста высотою.

Горцы какое-то время, казалось, готовы были сломаться, дрогнуть и побежать. Но в следующий миг все переменилось: прогнувшийся было горский строй качнулся в другую сторону, выгнулся клином — уже направленным в гущу атакующих — и пошел вперед. Орки откатились к реке, люди продолжали теснить — и на переправе случился затор. Отступавшие смешались с теми, кто только что переправился и рвался в бой, те оттеснили назад переправлявшихся, переправлявшиеся начали оступаться и падать в воду, течение немедленно уволакивало их прочь… На другом берегу передние, которые уже готовились вступить в воду, попытались отступить, но задние, еще не совсем понимая, в чем дело, теснили их вперед… Гили закричал от радости и еще яростнее замахал флагом. Можно было этого и не делать — он увидел промельк белого на вершине дальнего холма и знал, что сигнал получен — но он не мог с собой справиться. Следовало бросать здесь знамя и бежать к месту боя, если он хотел еще на что-то успеть — однако Гили не мог удержаться от соблазна увидеть, что же будет дальше.

Прошло еще сколько-то времени — Гили не знал, сколько. Горцы, оттеснив врагов вниз по склону, остановились там, где Берен вел переговоры с орком-посланником. Орки наконец-то разобрались, где у них что и готовились к новой атаке.

И в это время вниз по реке пошел белый вал высотой в два человеческих роста. Ветер донес до Гили вопль отчаяния, вырвавшийся из полутора тысяч орочьих глоток — прежде чем смерть, накатившаяся пенной кипенью, поглотила черное войско. Бревна, камни, смытая с берегов грязь — все это летело вниз по течению со скоростью бешеного коня, снося все на своем пути — словно не хватило бы той дикой силы, которую таила в себе освобожденная вода.

Не более трех сотен орков осталось в живых — те, что были в первых рядах атакующих: вода не добралась до них. Зато горцы, едва схлынул вал, бросились на врага, не раздумывая и не давая ему опомниться.

Гили, увидев, что исход сражения ясен, побежал вниз. Когда он, обливаясь потом, добрался до Бешеного Брода, все уже было кончено. Трупы волков и орков сбрасывали в поток, от Ущелины двигался Фин-Рован с теми, кто городил и разрушал запруду.

Гили был узнан — его рыжие вихры примелькались.

— Ярна ищешь, парень? Вон там я его видел, — показал рукой один из воинов — деревенский парень, деловито обдиравший с убитого орка кожаный панцирь. Парень был в меру худым и костистым, орк — в меру крупным, так что панцирь мог и сойтись, если распустить ремни. Видимо, парень не собирался в ближайшие дни покидать войско, а орочий кожаный панцирь — лучше, чем никакого.

Берен и в самом деле был там, где показал горский парнишка — у реки. Опустившись на колени на плоском камне, он смывал с лица жуткую раскраску, и, видимо, делал это довольно давно, причем без всякого успеха. Диргол его был обмотан вокруг пояса, старинный бронзовый панцирь валялся у реки на земле. Пластины, еще утром ярко блестевшие, теперь были покрыты кровью и грязью. Гили присмотрелся — не ранен ли Берен — но, кроме нескольких пустяковых царапин и ссадин на руках, ничего не увидел. Князь был от колен до макушки забрызган кровью — но, хвала всем Валар, не своей. Как он ни искушал судьбу, выйдя на врага почти без доспеха — судьба хранила его сегодня.

— Удача с тобой, князь, — сказал Гили, кашлянув.

— Знаю, — проворчал Берен. — Посмотри, я все отмыл?