Тени сумерек - Белгарион Берен. Страница 86

— Как же вы убедились, что они лгут?

— В дни моего деда Брегора, которого за кротость нрава прозвали Бешеным, появились пророки, говорившие именем старого бога, поклонявшиеся тьме и читавшие будущее в золе жертвенной скотины. Дед раздумывал, как с ними быть. Предать их смерти по закону означало сделать из них мучеников. Оставить все как есть было нельзя — они смущали народ. Нужно было показать, что они лгут. Однажды дед узнал, что пророки пришли на праздник Вингилоссэ. Он и четверо его дружинников переоделись простыми пастухами и направились туда, спрятав под плащами короткие мечи. Неузнанными, они явились на праздник и близко подошли к пророкам. Те как раз грозили народу неисчислимыми бедствиями за то, что мы ходим по путям Валар и общаемся с эльфами. Многие боялись и верили. Тогда дед выступил вперед и с почтительным поклоном спросил: «О мудрый, скажи мне, что звезды и святая зола говорят о твоей собственной судьбе?» Пророк склонился к куче золы и всмотрелся в нее. «Я вижу далекий путь», — сказал он. — «Вижу, как я несу истину дальше, всему Дортониону! Вижу, как путь мой лежит в Хитлум!» И тут дед выхватил меч и со словами «Врешь ты, и вот твоя ложь стала явной!» — отрубил пророку голову. Его дружинники расправились с остальными. Так народ узнал, что говорящие от имени Тьмы — лжецы. Я слышал этот рассказ из уст деда. Ты можешь получить подтверждение от одноглазого Фарамира — он был там.

Бор засмеялся.

— Славным человеком был твой дед! Что ж, может быть, настал час испытать подобным образом и наших старейшин, которые только и умеют, что набивать себе брюхо жертвенной бараниной да бубнить над ее кишками. Спасибо тебе за то, что поделился со мной мудростью. Я постараюсь не оказаться неблагодарным.

Бор хлопнул в ладоши, вошли женщины и приготовили Берену постель, отгородив ему занавесью угол. Он провалился в сон почти сразу же, отложив на потом раздумья о том, кого же все-таки приобрел в эту ночь — врага или друга?

— Я знал, что ты принял их приглашение раньше, чем ты об этом сказал, — Хардинг наморщил нос. — От тебя за версту разит вастаком. И надо еще посмотреть, не набрался ли ты вшей.

— Вши — не грехи, от них можно избавиться в бане.

— Ну так пойдем в баню. Эй, чего ты такой задуманный?

— В бане расскажу.

Мальчишки натопили баню от души, зная, что их пустят помыться в остывающей купальне. Деревянные лавки были раскалены — сидеть удавалось только на сложенном вдвое полотне.

— Пойду скажу парню, чтоб не слишком усердствовал, — сказал Роуэн. — Этак я потом изойду.

— Может, хоть немного сала из тебя вытопится. Вон, какой курдюк отрастил на службе феанорингам.

— Толстый сохнет, худой сдохнет. Малый! — Роуэн приоткрыл дверь. — Если не хочешь нас изжарить, кончай подбрасывать дрова. И пива сюда. И вина.

— Вино? В бане? Ты ошалел.

— Голову тебе промыть, — Хардинг захлопнул дверь. — После ночи у вастаков не то что вши — мыши в голове заведутся, и не заметишь.

— Роуэн, а многим ли лучше были мы?

— Да ну тебя, — здесь, наедине, без оружия и одежды, можно было хотя бы недолго снова побыть не князем и вассалом, а молочными братьями, и говорить запросто.

— Нет, не ну меня, Роуэн. Мы их презираем так, словно имеем на это право. Слышал ты хоть раз от эльфа про их вшей или про то, что они поклоняются демонам? Прочему эльфы, зная больше нас, не повторяют этих глупостей?

— Ты чего вдруг взялся их защищать? Ты скажи еще, что тебе у них понравилось.

— Мне у них не понравилось. Но если мы будем задирать перед ними нос, они никогда не научатся у нас тому, что должны знать. Подумай о государе Финроде, о том, как он пришел к нашим пращурам. Подумай, где были бы мы, если бы он рассуждал как ты: вши, мыши, грязь, вонь, демоны и жертвенные бараны… А ведь он не человек, он даже не простой эльф — уже тогда он был королем! И он снизошел к нам, умалил свою гордость до того, что делил с людьми пищу и кров. А ведь люди жили тогда в шатрах, как вастаки. И один Государь знает, что у них тогда были за обычаи. Ты помнишь Правду Беора?

— Наизусть? Где мне, немытому. Это тебя старая Андрет натаскивала. На меня она сразу махнула рукой.

— «Если между двумя будет драка, и один сломает другому палец, и тот неверно срастется, да будут у нанесшего увечье взяты десять рунных баранов: один в пользу князя, девять в пользу увечного; то же, если откусит ухо. Если между двумя будет драка, и один ударит, и раздавит другому ядра, и повредит детородный уд, да будут у виновного взяты восемьдесят рунных баранов, восемь — в пользу князя, семьдесят два — в пользу увечного; то же, если выбьет глаз или сломает ногу… Если кто, взяв жену, убьет ее, пусть вернет свадебный выкуп отцу ее, и пусть уплатит виру как за раба или рабыню; но если убийство произошло из-за блуда жены, то пусть платит только виру, а свадебного выкупа не возвращает; должно же изыскать двух свидетелей блуду, а иначе пусть возвращает и выкуп… Кто же будет поклоняться Темному богу, и заколет ему птицу или барана или лошадь или тельца, да будут в знак позора волосы его сожжены на голове его; кто же принесет во всесожжение ему человека, да будет и он сожжен живым…» Роуэн, если это писалось, значит, наши предки калечили друг друга в драках, убивали жен и тайно поклонялись старому богу, принося ему в жертву и людей. Еще Фарамир был свидетелем тому, как Брегор извел его жрецов. Если мы лучше вастаков — так это не потому, что мы лучше их по природе своей. Спесь наша указывает на иное: по природе своей мы на них очень похожи…

— Погоди, я уши намылил и тебя плохо слышу, — Роуэн наощупь нашел ведро и окатил себя водой, смывая мыло с головы. — Так, о чем это ты? О вастаках? Ну вот пускай еще три поколения поменяются, а там увидим, на кого они все-таки больше похожи, на людей или на орков.

— Нет у нас столько времени, Роуэн, — сказал Берен. — Нет.

— Ладно, хватит об этих черномазых, — Хардинг развалился на лавке. — Давай о наших делах. Как ты думаешь, чего наши скажут и сделают, когда лорд Маэдрос укажет тебе на дверь?

— Думаю, они обидятся. Роуэн, постарайся удержать их в руках. Я и сам сделаю, что смогу.

— Ты уже отобрал тех, кто поедет за тобой?

— Отобрал. Но они поедут не за мной, фэрри, а в Бретиль. Пусть уходят разными путями — кто знает дорогу — через Нан-Дунгортэб, кто не знает — пусть не поленится обогнуть Дориат с юга. Кое-кто действительно может поехать за мной, но не более полутора десятков человек.

— А Государь Финрод? А эльфы?

— Здесь мы с ними расстанемся, чтобы встретиться в Бретиле через две луны. Двое эльфов готовы вести охотников через Нан-Дунгортэб, двумя небольшими отрядами. Один отправится со мной, остальные — с государем Финродом… Он не сказал, куда, а я не спрашивал… Да мне, наверное, лучше и не знать.

— А сам куда? Не в Бретиль — из твоих слов это понятно. И не с Государем, куда бы он ни ехал. И здесь тебе делать нечего… Куда же ты проследуешь?

— Тебе одному сейчас скажу, да еще потом Фарамиру — и смотрите, чтобы дальше это не пошло. Я еду в Ногрод.

Роуэн присвистнул.

— В Ногрод с пустыми руками не ездят, — сказал он. — Ты собираешься пересечь весь Таргелион с кошелкой золота? Тогда тебе будет мало полутора десятков человек охраны.

— Напротив, — возразил Берен. — Большой отряд может привлечь внимание. Нет, я предпочитаю взять с собой поменьше людей и ехать побыстрее. И если Таргелион нельзя пересечь с малым отрядом — значит, лорд Маэдрос зря вас кормит.

Sin i aicassi helci ve u'ruva mear.

Nalla'ma na' furu, ala'stien naule yelwa.

Tu'lalye laimenna, tu'lalye i fuin mardenna;

Cirissi ar Fantur yalar le, nosseo ca'nu. (39)

Маглор пел редко, очень редко. Берен знал, что ему оказана великая честь — Златокователь ради него взял в руки арфу. Он пел последним. После него петь уже было невозможно. Когда пел Финрод — Берену казалось, что поет бог, сошедший с небес. Когда пел Маглор — казалось, что сами небеса разверзаются.