Пир стервятников - Мартин Джордж Р.Р.. Страница 135

Нельзя мне больше видеть такие сны, думала Кет. Я теперь кошка, а не волчица. Но она, как ни старалась, не могла избавиться от Арьи Старк, которой эти сновидения посылались. Где она ни спала, в подземельях храма или в комнатушке под крышей, волчьи сны находили ее… и не только волчьи.

Сны, где она, сильная и быстрая, бегала за добычей со своей стаей, нравились ей — но другие, где у нее были не четыре ноги, а две, Кет ненавидела. В них она каждый раз искала мать, бродя среди пожаров по земле, залитой грязью и кровью. В них неизменно шел дождь, и она слышала, как кричит ее мать, но чудовище с песьей головой не пускало Кет к ней. В них она всегда плакала, как испуганный малый ребенок. Кошки не плачут, говорила она себе, и волки тоже. Это просто дурацкий сон.

Лодка тем временем прошла по Длинному каналу мимо медных зеленых куполов Дворца Истины, мимо высоких четырехугольных башен Престайнов и Антарионов и через громадную серую арку водовода попала в Илистый городок, где дома были меньше и скромнее. Чуть позже всю ширину канала заполнят змеи-лодки и баржи, но в этот ранний час он, можно сказать, принадлежал только им. Бруско любил приезжать на рынок в тот миг, когда Титан возвещал о восходе солнца. Расстояние приглушало идущий с лагуны рев, однако он оставался достаточно громким, чтобы пробудить спящий город.

Когда они причалили к рынку, там уже вовсю торговали сельдью, треской и устрицами. Стюарды, повара, хозяйки, матросы с галей толкались, прицениваясь к утреннему улову. Бруско, переходя от одной лодки к другой, время от времени стукал своей тростью по одному из бочонков и говорил:

— Вот этот. — Тук-тук. — Вот этот. — Тук-тук. — Нет, этого не надо. — Он был не из разговорчивых. Талея говорила, что на слова отец так же скуп, как и на монету. Устрицы, крабы, мидии, иногда креветки — Бруско выбирал то, что получше. Его дети и Кет таскали отобранные им бочки и ящики в свою лодку. Бруско из-за больной спины не мог поднять ничего тяжелее кружки темного эля.

Ко времени отъезда домой Кет всегда пропитывалась запахом рыбы и соли. Она так привыкла к нему, что почти не ощущала. Работа не угнетала ее. Когда руки или спина начинали болеть от поднятия тяжестей, она говорила себе, что зато становится крепче.

Загрузив весь товар, они снова возвращались на Длинный канал. Сестры, сидя на носу, перешептывались — Кет знала, что они говорят про парня Брей, к которому она лазит на крышу, пока отец спит.

«Прежде чем прийти к нам, ты должна узнать три новые вещи», — сказал добрый человек, отправляя ее в город, и она узнавала их каждый раз. Порой это были всего лишь три новых браавосских слова, порой рассказы о чудесах, привезенные с бескрайних морей за пределами островов Браавоса. Рассказы о войнах, падающих с неба лягушках и недавно вылупившихся драконах. Порой она узнавала три новые смешные истории или загадки, и секреты ей тоже встречались не так уж редко.

Браавос — город, созданный для секретов, город туманов, масок и шепотов. Самое его существование, как узнала Кет, целых сто лет было секретом, а его местонахождение скрывалось все триста. «Девять Вольных Городов — это дети старой Валирии, — говорил добрый человек, — но Браавос — незаконное, отбившееся от дому дитя. Мы все тут дворняжки, потомки рабов, шлюх и воров. Наши предки собрались сюда из пятидесяти разных земель, ища спасения от поработивших их драконовых лордов. С ними пришли пятьдесят разных богов, но один бог был у них общим».

«Многоликий», — догадалась Кет.

«И многоименный. В Квохоре он зовется Черным Козлом, в Йи Ти — Львом Ночи, в Вестеросе — Неведомым. Все люди рано или поздно должны поклониться ему, кому бы они ни молились при жизни — Семерым, Владыке Света, Лунной Матери, Утонувшему Богу или Великому Пастырю. Все люди принадлежат ему, кроме бессмертных, если есть такие на свете. Ты знаешь кого-нибудь, кто жил бы вечно?»

«Нет, — отвечала Кет. — Все когда-нибудь должны умереть».

В безлунные ночи она пробиралась украдкой в храм, где он встречал ее неизменным вопросом:

«Какие вещи узнала ты из тех, что не знала раньше?»

«Я знаю, что кладет Слепой Бегго в горячий соус, который подает к устрицам, — отвечала она. — Знаю, что лицедеи из „Синего фонаря“ хотят ставить „Лорда со скорбным ликом“, а „Корабль“ в пику им — „Семь пьяных гребцов“. Знаю, что книготорговец Лото Лорнель ночует в доме капитана Моредо Престайна, когда тот уходит в плавание, и возвращается домой, как только „Лисичка“ приходит в порт».

«Это полезно знать. Скажи теперь, кто ты».

«Никто».

«Лжешь. Ты Кошка-Кет. Я хорошо тебя знаю. Иди спать, дитя, а утром будешь служить».

«Все мы должны служить», — отвечала она и служила — три дня из каждого лунного месяца. В безлунные ночи она становилась никем, служанкой Многоликого Бога в черно-белом одеянии. Вместе с добрым человеком она шагала в напоенном ароматами сумраке, неся свой фонарь. Она обмывала мертвых, обшаривала их одежду, пересчитывала их монеты. Порой, как в былые дни, помогала Умме на кухне, крошила белые грибы и чистила рыбу. Только в безлунные ночи и следующие за ними дни — в другое время она оставалась сироткой в слишком больших для нее сапогах, выкрикивающей на улицах «Ракушки, кому ракушки».

Она знала, что эта ночь тоже будет безлунной — в прошлую месяц на небе был совсем тоненький. «Что ты узнала из того, чего раньше не знала?» — спросит добрый человек, когда увидит ее. Я знаю, что дочь Бруско Брея встречается с парнем на крыше, пока ее отец спит, думала Кет. Талея говорит, что она позволяет ему себя трогать, хотя он наверняка вор, раз шастает ночью по крышам. Но это всего одна вещь — надо узнать еще две. Ничего, успеется. В гавани всегда найдется что-нибудь новое.

Дома она помогла сыновьям Бруско разгрузить лодку. Бруско с дочерьми тем временем раскладывали товар по трем тачкам на подстилках из водорослей.

— Вернетесь, когда продадите все, — сказал девочкам Бруско, как каждое утро, и они отправились. Брея покатила тачку к Пурпурной гавани, где стояли браавосские корабли, Талея, как всегда, собиралась торговать у Лунного Пруда и на Острове Богов, Кет девять из десяти дней посвящала Мусорной Заводи.

В Пурпурной гавани, между Затопленным Городом и Морским Дворцом, разрешалось швартоваться только браавоссийцам; мореходам из других Вольных Городов и прочих краев приходилось довольствоваться более бедной и грязной Мусорной Заводью. Шуму здесь тоже было куда больше: моряки и купцы из полусотни стран толпились на причалах вперемежку с теми, кто оказывал им услуги или норовил поживиться на них. Это место нравилось Кет больше всех в Браавосе. Нравился гомон, и диковинные запахи, и корабли, приходящие или отплывающие с вечерним приливом. Нравились моряки — горячие тирошийцы с крашеными бородами и зычными голосами; светловолосые лиссенийцы, которые вечно с ней торговались; приземистые волосатые иббенийцы, хрипло изрыгающие проклятия. Самыми любимыми у нее были летнийцы, гладкие и черные, как смола. Они носили плащи из красных, зеленых и желтых перьев, а их корабли с высокими мачтами и белыми парусами походили на лебедей.

Иногда сюда заходили и вестеросские суда — карраки из Староместа, торговые галеи из Синего Дола, Королевской Гавани, Чаячьего города, пузатые винные баркасы из Бора. Кет знала, как ее моллюски называются по-браавосски, но в Мусорной Заводи выкликала их на языке причалов и портовых таверн, где слова из дюжины других языков подкреплялись жестами, большей частью ругательными, — они-то и доставляли ей наибольшее удовольствие. Тем, кто к ней приставал, она показывала кукиш, обзывала их ослиным хреном или верблюжьей какашкой. «Верблюдов я, правда, ни разу не видела, — говорила она, — но их дерьмо сразу чую».

Изредка на нее кто-нибудь злился за это, но для таких случаев у Кет имелся карманный ножик. Она не забывала его точить и умела им пользоваться. Этому ее научил в «Счастливом порту» Красный Рогго, дожидаясь, когда Ланна освободится. Он показал ей, как прятать нож в рукаве, как вытряхивать, когда он ей понадобится, как незаметно срезать кошелек — чтобы успеть потратить монеты, пока хозяин их не хватился. Добрый человек согласился, что это тоже полезно знать, особенно ночью, когда брави и воры бродят по улицам. В гавани у Кет завелось много друзей — грузчики, скоморохи, канатчики, швецы парусов, содержатели таверн, пивовары, пекари, нищие, шлюхи. Они покупали у нее ракушки, рассказывали ей правдивые истории о городе Браавосе и выдуманные — про свою жизнь, смеялись над ее браавосским выговором. Кет, ничуть не обижаясь, показывала им кукиш и обзывала их верблюжьими какашками, а они покатывались со смеху. Гилоро Дотаре пел ей непристойные песенки, его брат Гилено открыл секрет, где лучше всего ловятся угри. Лицедеи из «Корабля» показывали, как надо становиться в позу, и учили ее монологам из «Ройнской песни», «Двух жен Завоевателя» и «Распутной купчихи». Перышко, маленький человек с грустными глазами, сочинявший все фривольные комедии для «Корабля», предлагал научить ее целоваться, но Тагганаро хлопнул его треской по мордасам, на том все и кончилось. Коссомо-Фокусник мог проглотить мышь, а потом вытащить ее из уха — это волшебство, говорил он. «Враки, — сказала Кет. — Она все время была у тебя в рукаве. Я видела, как она копошится».