Тайна замка Вержи - Михалкова Елена Ивановна. Страница 45

– Хула господу вреда не причинит. Ложись.

Она стерла со лба Николь выступившую испарину.

– Завтра свожу тебя кое-куда.

Девочка дернулась и вскочила бы, если б ее голову не прижимала к подушке сильная рука.

– Не шебуршись.

– Куда ты поведешь меня?

Старуха метко кинула тряпку обратно в таз.

– Куда надо.

– А что там будет? – прошептала Николь, вмиг притихнув.

Ей представилась зияющая щель, к которой подводит ее ведьма.

– Сама все увидишь. А теперь спи. Завтра тебе потребуются силы, много сил.

Они вышли, когда солнечные лучи едва просачивались сквозь деревья, а воздух был напоен влажной прохладой ночи. Николь дрожала под теплым плащом из кроличьих шкурок, вывернутым мехом внутрь. Под накидкой тело грела фуфайка, которую ведьма утром сняла с каминной решетки, пропитавшуюся теплом и дымом.

Старуха, подвязав свои белые космы узкой полоской ткани, была одета куда проще: просторная холщовая рубаха, фартук с отвисшими карманами, а на ногах – штаны.

К возмущению и ужасу Николь, ведьма и ее заставила надеть мужскую одежду. Как она ни отбрыкивалась, старуха своими руками натянула на нее узкие штаны и подвязала на поясе веревкой.

– Не спорь! Путь неблизкий, и дорога тебя не побалует. Или хочешь запутаться в подоле и свалиться в пчелиный провал?

Этот довод окончательно убедил Николь. Что такое пчелиный провал, она не знала, но чувствовала, что этого места стоит избегать.

К тому же идти в мужском платье оказалось на редкость удобно. Правда, поначалу Николь, перешагивая через упавшие стволы, по привычке то и дело пыталась приподнимать штанины. Но вскоре полностью свыклась с непривычным одеянием и даже задумалась, отчего это женщины обречены на юбки.

Девочка шагала по утоптанной тропе, смотрела на котомку за плечом старухи, всю шитую-перешитую, в неровных стежках, на сучковатый посох, который ведьма зачем-то взяла с собой, и старалась не думать о том, далеко ли идти и надолго ли ее хватит.

Ей было худо. Несмотря на теплую накидку и шерстяные носки, ее тело изнутри выедал холод. Дотрагиваясь до лба, чтобы стереть пот, Николь вздрагивала – собственное ледяное прикосновение к раскаленной коже пугало.

Поначалу она еще спрашивала, куда они идут, хотя и не получала от старухи ответа. Едва солнце поднялось над макушками деревьев, Николь перестала задавать вопросы, потому что устала. Когда слепящий белый диск повис над их головами, ей стало все равно.

Они углублялись в лес, держась в стороне от охотничьих троп. Николь никогда в жизни даже близко не подходила к этим местам. Краем мира для нее с одной стороны было кладбище Левен, с другой – Божани, с третьей – море.

– О чем задумалась, лягушоночек? – окликнула ведьма, не оборачиваясь.

– О Бернадетте.

– Это еще кто?

– Наша ключница. Она рассказывала мне о море.

– А ей откуда знать?

Николь задумалась. Бернадетта провела в Вержи не всю жизнь, но появилась в замке задолго до Николь и казалась неотделимой от него.

– От твоей болтовни о воде у меня самой в горле пересохло, – бросила ведьма, не дождавшись ответа.

Достав из котомки флягу, старуха напилась и протянула ее Николь.

– Устроим небольшой привал. Сядь-ка, передохни.

Николь свернула с тропы, едва волоча ноги, и опустилась на корень сосны, выгибавшийся из земли, точно щупальце кальмара. Она видела кальмаров на рынке в Божани, в особых корзинах, где они розовели, подобно цветам, среди колотого хрустящего льда.

– Ты не согрелась?

Девочка отрицательно качнула головой.

– Пей. Тебе нужно больше пить.

Утолив жажду кисловатым морсом, Николь почувствовала себя лучше. Она подложила свернутый плащ под спину, прислонилась к стволу, закрыла глаза и провалилась в дремоту.

Ее разбудило шуршание. Сквозь разомкнутые ресницы она наблюдала, как ведьма колдует над котомкой: вынимает коробок, вытряхивает из него сухие веточки и растирает на ладони. Измельчив траву, старуха застыла, склонив набок голову, точно прислушиваясь. Губы неподвижны, веки прикрыты, ноздри тонкого носа с горбинкой – бронзового, гладкого, будто выточенного из ореха, – едва заметно подрагивают.

Мягкий ли свет, скрадывавший морщины ведьмы, послужил причиной, или неплотная вязь полуприкрытых ресниц, сквозь которые Николь рассматривала старуху, но только она увидела на ее месте другую женщину.

Чудесное преображение свершилось незаметно. Взамен белых растрепанных косм вокруг головы волнами легли золотистые волосы, невидимая рука провела росчерк тонких бровей, рыжих, точно кончик беличьего хвоста, и бережно разгладила впадины возле губ.

Под пологом леса сидела небывалой красоты девушка, замерев от прикосновения солнечного луча.

Николь, забывшись, широко распахнула ресницы.

– Не ослепни!

От неожиданности девочка дернулась и свалилась со своего корня.

– Таращишься так, будто блоху хочешь взглядом убить.

Ведьма встала, и волшебство рассеялось.

– На-ка, подыши. – Она сунула девочке под нос ладонь с серо-зеленой пылью.

– Что это?

– Птичья лапка.

Николь принюхалась. Противный запах, отдающий плесенью и застарелой тухлятиной, словно и в самом деле истолкли пару лапок от давно сдохшего воробья.

– Все, передышке конец. Двигайся, да поживее! И подай мне плащ, он тебе больше не пригодится.

Старуха пропустила девочку вперед, а сама развеяла над тропой травяную пыль.

– Это для того, чтобы собаки потеряли наш след? – спросила Николь, когда ведьма догнала ее, на ходу обвязывая меховой плащ вокруг пояса.

– Верно, лягушоночек. Но человеку эта травка не забивает нос, а прочищает голову. Иди, не болтай.

Прочищает не прочищает, но в голове и впрямь стало яснее, как будто засиженный мухами фонарь протерли ветошью. Жаль только, от боли птичья лапка не помогла ничуточки.

Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, Николь стала вспоминать преобразившееся лицо старухи. Наверное, кожа у нее в юности была белая, как у Элен…

Венсан Бонне как-то обронил, что люди различаются по материалу, из которого сделаны их лица.

Есть люди с мясистыми лицами. Они берут от жизни все. Даже один такой человек кажется избыточно большим, когда он рядом. Это – хозяева жизни. Они стараются загрести к себе все, до чего могут дотянуться, не слишком-то принимая в расчет всех остальных.

А других людей господь сотворил с лицами, будто выточенными из дерева. Венсан Бонне говорил, что дядюшка Гастон как раз из этой породы. Они – лучшие слуги, самые точные исполнители приказов. Но боже упаси, если по прихоти судьбы человек с деревянным лицом выбивается в правители. Он будет бессмысленно жесток и черств.

У третьих такие лица, словно вместо кожи им отпустили на небесах самого лучшего, благородного шелка. Эти люди нужны для украшения жизни, и больше всего среди них, конечно, женщин. Но если увидишь юношу, у которого кожа – как лепесток шиповника, знай, что перед тобой поэт или музыкант. Даже если он сам того не ведает, господь вложил в него дар.

Может быть, тебе встретятся и такие, у которых лица словно высечены из мрамора. Подобные люди самой природой уготовлены к великим свершениям, но куда поведет их судьба и проявятся ли их способности – неведомо. Мне, говорил Венсан Бонне, встречался и правитель с таким лицом, и лодочник. Последний был куда известнее первого в тех местах, поскольку никто лучше него не мог провести лодку через пороги.

А есть люди с лицами из глины, таких большинство. Куда их закинет жизнь, там они и будут крутиться.

После этого разговора Николь целое утро вертелась перед зеркалом Беатрис, придирчиво разглядывая собственную физиономию и пытаясь понять, какого она свойства. Так и не поняла.

Но глядя в седой затылок старухи, она подумала, что Венсан Бонне не учел еще кое-какой материал. Парусина, натянутая на снасти, тонкая, но прочная, тысячу раз окаченная водой, тысячу и один разглаженная ветром – вот каким лицом наградил бог ведьму.