Танцующая саламандра - Ольховская Анна Николаевна. Страница 10

— Представляю, — хмыкнул Макс. — У Ламиных такое частенько случается, Сесилия очень гостеприимная хозяйка.

Вот-вот, передай своему хозяину, что я поверил в байку про сон.

— Ладно, Макс, я пойду, хочу еще в спортзал зайти, калории, за ужином набранные, согнать.

— За фигурой следишь? — подмигнул Макс. — Прямо как девушка. Ну и правильно, тебе ведь надо личную жизнь устраивать. И мне, кстати, тоже.

— Так ты на ночь глядя личную жизнь устраивать похромал?

— Может быть.

И снова плеск торжества в глазах. Да что ж такое-то? Куда он собрался?

— А не рано ли? — приподнял бровь Павел, сосредоточенно сгребая в кучу остатки ментальных сил. — Судя по твоей походке, тебе не мешало бы еще на щадящем режиме побыть.

— Не могу, Павлуша, не могу, дело не терпит отлагательств.

— Дело?

— Ну да, личное дело. Сложное дело, надо сказать, требующее тщательной подготовки.

Павел попытался понять, что имеет в виду Макс, но не получилось. Ладно, утро вечера мудренее, отдохну и займусь торжествующе-загадочным помощником господина депутата.

— Как все у тебя сложно! — покачал головой Павел.

— А что поделаешь?! Хочешь добиться нужного результата — не пори горячку.

— Тут ты прав. Ладно, пока. Увидимся.

— Непременно.

Павел уже закрывал за собой дверь, когда его снова окликнул Шипунов:

— Да, кстати! Там с твоим отцом…

— У меня нет отца!

— Ну хорошо-хорошо, с Венцеславом Кульчицким ситуация осложнилась.

— То есть? Сбежал, что ли?

Павел все силы бросил на то, чтобы удержать за блоками вспыхнувшую надежду.

— От нас не убегают. — Тогда вас ждет сюрприз. — Но твой… но Венцеслав попытался. Его повели на обследование, он вел себя разумно, не дергался. Ну, наши лабораторные крысы и расслабились, перестали следить за каждым его движением. И допрыгались — Венцеслав спер скальпель, порезал одного придурка, взял в заложники другого, потребовал дать ему мобильный. И представляешь, этот трусливый дебил послушно дал ему свою трубу! «Сами бы попробовали сопротивляться со скальпелем у горла!» — Шипунов явно передразнил оправдания соплеменника. — К счастью, в зоне исследовательских лабораторий мобильной связи нет, там только внутренняя, телефонная. Венцеслав велел придурку отвести его в место, где есть связь. И тот повел, представляешь?!!

— Да уж, храбрые у вас ученые, — покачал головой Павел, внутренне одобрительно усмехнувшись — ай да батя, во дает!

Скучный и нудный аристократ, говорите? Ну-ну. Получите плюху.

— Ай, не говори! — махнул рукой Шипунов. — Эти яйцеголовые что у нас, что среди обезьян словно под копирку деланы — кроме своих исследований, ничего не видят, ничего не слышат, ничего знать не хотят. Короче, если бы не оказавшийся поблизости менталист, вполне возможно, что твоему… что Венцеславу удалось бы связаться со своим псом, Дворкиным.

— А что менталист? Шум услышал?

— Услышал, — усмехнулся Макс. — Только не физический шум, а мысленный. Наш ученый так истерил, что его страх пробил самые толстые стены. Ну, менталист и прислушался к происходящему. И вырубил на расстоянии несостоявшегося беглеца, не особо разбираясь, что там и кто там. Теперь непонятно, то ли благодарить его, то ли наказывать.

— А наказывать-то за что?

— Да перестарался он — Венцеслав, кажется, овощем стал.

— Что?!!

Глава 11

Кажется, на этот раз эмоции удержать в узде не удалось. Они встали на дыбы, вырвались и понеслись яростным галопом.

— А чего это ты так занервничал? — Макс, прищурившись, пристально вгляделся в глаза Павла. — Папу жалко стало?

— Да пошел ты! — ничего, ярость — вполне объяснимая эмоция. — Я что, радоваться должен?

— Ну, радоваться не радоваться, но и огорчаться особого повода нет. Наши доблестные ученые, очухавшись, сказали, что так, может быть, и лучше — овоща можно не опасаться, с ним не надо церемониться — делай с ним, что хочешь, любые эксперименты, любой биоматериал — без проблем. В таком состоянии Венцеслав точно скальпелем размахивать не станет. Он теперь безвольная кукла — таращится пустыми глазами и молчит. Правда, тут новая проблема вырисовывается — с овощем перестараться можно, увлекшись.

— Вот это и плохо!

— Плохо, конечно, но нашим яйцеголовым велено тщательно следить за сердцебиением и давлением нашего кабачка. Так что раньше, чем перестанет быть полезным, не сдохнет.

— Да плевать мне на ваши опыты! Я на операцию по захвату этот типа пошел только ради того, чтобы в глаза ему посмотреть, спросить — за что он так со мной?! С матерью! С братом! А теперь что? Что?!! С овоща спрашивать? С тыквы?! Или, как ты говоришь, кабачка?!

— Это да, это я не подумал, — видно было, как напряжение ушло из глаз Шипунова, сменившись сочувствием. Внешним сочувствием, скрывающим внутреннее злорадство. — Извини.

— Ладно, проехали. Пойду я.

— Но зато с матерью сможешь скоро увидеться! — крикнул Павлу в спину Шипунов.

— Это радует, — буркнул Павел, закрывая за собой дверь.

Как они все ему надоели, твари проклятые! Как он устал притворяться, сдерживаться, постоянно держать мысли и эмоции под контролем!

А ведь совсем мало времени прошло с того момента, как он обрел себя, став прежним. Раньше было проще — автоматический мысленный блок держать, и все. Никакого притворства, никакого напряжения — он искренне считал рептилий своим народом, а людей — погаными злобными обезьянами.

И питал нежные чувства к Магде и моральному уроду Гизмо…

Ладно, хватит себя жалеть, рохля! Надо отыскать отца и попытаться помочь ему. Надо заглянуть в его разум, чтобы оценить масштаб разрушений, нанесенных чересчур усердным змеем-менталистом.

В спортивный зал Павел не пошел, не хотелось ни с кем общаться. Он сразу направился в свою каморку, принял душ и лег спать.

И сразу отключился. И включился только от стука в дверь и голоса Ламина:

— Павел! Хватит спать! Ты опять проспал завтрак!

— Иду! — сипло проклекотал Павел, присматриваясь к циферблату настенных часов.

Ого, уже десять утра! Неслабо он подремал! Но зато восстановился полностью, внутренняя сила бурлила и пузырилась, требуя действий. Ну что же, значит, будем действовать!

Павел упруго поднялся, подошел к двери и отпер ее.

— Доброе утро, Аскольд Викторович! Что-то вы зачастили ко мне. Разве сегодня нет заседания Думы?

— Есть, но позже, — Ламин вошел и, по-хозяйски усевшись на стул, закинул ногу за ногу. — Решил вот к тебе заглянуть, узнать, как ты себя чувствуешь после вчерашнего визита. А то на завтрак не явился — мне Макс сказал, — я и забеспокоился.

— Напрасно беспокоились. Как видите — чувствую я себя превосходно. Вчера хотел после обильного ужина в спортзал сходить, но сил хватило только до подушки добраться. Сам удивляюсь себе в последнее время — сплю и сплю, даже вот в гостях, к стыду своему, умудрился отключиться.

— Ничего удивительного, Павлуша, ты таким образом восстанавливаешься. Твой организм удивительный, сам все делает, без лекарств. И это прекрасно! Ну, как тебе у меня в гостях? Только честно?

— Разумеется, честно, и абсолютно искренне — у вас там классно. Особенно если сравнивать с этим, — Павел обвел рукой свою каморку.

— А ты хотел бы жить в таком доме?

— Совру, если скажу «нет».

— Тогда у меня к тебе деловое предложение. Только отнесись к нему правильно и обещай подумать.

Ого, кажется, господин депутат сразу берет быка за рога.

Павел сел на кровать:

— Я весь внимание.

Ламин пару мгновений молчал, рассматривая собеседника и постукивая пальцами по столу. Затем заговорил:

— В общем, так. Я предлагаю тебе стать моим зятем.

Он замолчал, ожидая реакции на свои слова. Но никакой реакции не последовало, Павел с прежним спокойным вниманием смотрел на Ламина.

— Вижу, ты не особо удивлен. Или удачно скрываешь эмоции. Ну что же, я продолжу. Я понимаю, что моя дочь, она… Она не может привлечь мужского внимания, даже среди нашего народа. Но тебе ведь все наши девушки кажутся пока редкими страшилищами, не так ли?