Фраппе из снежного прошлого (СИ) - Горовая Ольга Вадимовна. Страница 9

— Да, нет, — Богдан махнул рукой, — не родная, названная, он сам так ее называет. Это длинная история. А вы знать не могли — все года четыре назад случилось. И до меня еще, мне самому рассказывали, — Богдан оторвался от рассматривания шефа и повернулся к ней.

Дарина умела понимать, когда кто-то хочет поделиться с ней информацией. И сейчас Богдан, определенно, сгорал от нетерпения рассказать такую непростую, но наверняка, приукрашенную и любопытную историю из жизни начальника.

А Дарина…, прости, Господи, но она до боли в заломленных пальцах, хотела это услышать, даже если весь рассказ окажется лишь сплетней.

— Не поделишься? — стараясь не очень выдать своего нетерпения, спокойно приподняла бровь Дарина.

— Не проблема, тем более, что секрета в этом никакого нет, — Богдан подмигнул. — Лену прислали к Игорю Валентиновичу несколько лет назад на консультацию из гинекологии. Она находилась на восьмой неделе беременности и у нее определили тромбоцитопению беременных в тяжелой форме, — Дарина оперлась на подоконник, против воли кося взгляд в сторону общающейся неподалеку троицы.

Тяжелый диагноз для любой женщины. Но у нее не от того подломились ноги и появилась потребность в опоре.

— Ей советовали сделать аборт? — тихо спросила она у интерна, тайком рассматривая смеющуюся женщину.

— Да, даже настаивали, — Богдан усердно закивал. — Собственно, как я понял из рассказов, консультация шефа должна была просто четко обозначить срок, когда лучше всего прервать беременность, — Богдан сам бросил взгляд через плечо. — Но…

— Но он разрешил ей оставить ребенка, — хрипло закончила предложение Дарина, прекрасно зная характер человека, которого когда-то так сильно любила.

— Да, — немного удивленно кивнул Богдан. — Шеф сказал, что тогда у Лены по анализам вполне был шанс выносить ребенка, и он не собирался лишать ее такого.

Дарина улыбнулась уголком рта.

В этой фразе был весь Игорь, даже если Богдан сам не понимал, о чем говорил.

Для него никогда и ничего не было важнее простого и самого обычного счастья для любого человека. Семья, дети, здоровье — все, чего Игорь хотел для себя и отчаянно старался дать другим.

Он всегда только улыбался, когда Дарина говорила, что с его головой и умениями — Игорь скоро стал бы академиком. И пожимал плечами.

«Если все будут занимать наукой и добиваться каких-то вершин — то кто останется здесь, в больнице, в отделении? Кто будет лечить людей, которым больше некуда обратиться? Которые не смогут доехать до институтов и академий? Кто будет спасать их жизни?», спрашивал ее Игорь каждый раз, когда Дарина пыталась уговорить его сесть за написание кандидатской.

Он совершенно не стремился к карьере, просто хотел заниматься своим делом, которое искренне любил. В простом отделении обычной областной больницы. И все чего еще хотел Игорь — это семью.

А Дарина жаждала гораздо больше такого простого, и как ей тогда казалось, смешного мещанского счастья. Она стремилась в столицу, в другие страны…

— И судя по всему, он не ошибся, — стараясь сохранять невозмутимый вид, констатировала Дарина правоту старого решения Игоря касательно этой женщины.

— Не совсем, — Богдан встал немного ближе. — На самом деле, не знаю точно из-за чего, ни шеф, ни Лена не распространялись об этом, но у нее тогда едва не произошел выкидыш. Говорят, шефа вызвали в реанимацию посреди ночи. И после того, как беременность спасли, она почти весь срок пролежала то у нас в отделении, то в гинекологии этажом выше, — Дарина искренне посочувствовала этой Лене. Она могла представить себе, насколько непросто дался ей этот малыш, который сейчас бойко подпрыгивал на руках у Игоря.

— Да, сложная история, — вздохнула она.

— Сложная, — согласился Богдан. — И еще не вся. В родах Лена чуть не умерла, кровотечение остановить не могли, — объяснил он побледневшей слушательнице. — Не хватало препаратов крови. И Игорь Валентинович напрямую переливал ей свою кровь, у них одна группа, — интерн округлил глаза, очевидно, чтобы усилить эффект от рассказа.

Но Дарина не нуждалась в нагнетании атмосферы. Она и так могла представить насколько тяжело все проходило. Если уж Игорь так откровенно нарушил инструкции… Впрочем, она никогда бы и не ждала от него иного поступка.

— После этого он считает ее своей дочерью? — со слабой улыбкой спросила она.

— Да, — Богдан с такой гордостью посмотрел на шефа, словно бы он лично был причастен к действиям этого человека. И в то же время, в его глазах читалось явное восхищение своим идеалом. — Лена и сейчас часто лежит у нас в отделении, у нее до сих пор бывают обострения. Правда, в последний год реже…

Дарина еще раз посмотрела на этих троих человек.

Что-то внутри непередаваемо болело. Наверное это была душа.

И одного рассказа было бы достаточно, чтобы заставить Дарину сопереживать, но знать, что в этом участвовал Игорь, видеть сейчас его с малышом за жизнь которого и он, и эта женщина так отчаянно боролись…

Она чувствовала себя отвратительно, ощущая себя последним ничтожеством в мире.

Дарина резко развернулась на плоской подошве своих тапочек и моргнула.

— Я схожу за кофе, — сдавленно бросила она в сторону Богдана, но не услышала ответа интерна.

В ушах звучал другой голос, полный горя и непонимания, ужаса из-за того, что она собиралась сделать.

«Зачем, Даря? Не надо. Не поступай так, только потому, что мы не можем решить своих проблем», этот голос пытал ее, всплывая и в мыслях, и в сердце, «не делай этого с нами, пожалуйста, милая», — она обхватила себя руками, чувствуя, как тело начинает сотрясать от дрожи. «Я все что угодно сделаю для тебя, и для нашего ребенка, ты же знаешь», Дарина словно наяву ощутила прикосновение пальцев Игоря к своим щеками, и побежала быстрее, перепрыгивая ступеньки. «Я люблю тебя, Даря. Не надо, не делай этого…»

Дарина еще больше заторопилась, лавируя на лестнице между больными, врачами и посетителями.

Он обещал сделать все, что угодно, но так и не захотел принять ее желание достичь чего-то большего в профессии.

Нет, она не пыталась что-то переложить на Игоря.

От своей боли и памяти, от своих ошибок не улететь и на самолете. Ее вина навсегда будет с нею, и Дарина не отрекалась от нее.

Она так мечтала о карьере, так хотела добиться чего-то и стать значимой в жизни, что переступила через все. И через два с половиной года отношений с Игорем, который любил и боготворил Дарину, и через их вероятное счастье, и через ребенка, которого могла ему родить…

Если бы он только понял ее тогда, поддержал, а не укорил.

Двадцать семь лет.

Тогда Дарина показалась себе слишком молодой и нереализованной, чтобы тратить столько лет на малыша и мужа, если могла заняться устроением своей карьеры вместо этого. Тем более после его нежелания поддержать ее стремление.

И потому, обидевшись, не послушав слов человека, который любил ее, которого любила она — Дарина сделала то, что сама себе до сих пор не простила. И не простит никогда, сколько бы исповедей она не посетила, и как часто не отстаивала бы в церквях любого уголка мира молебны за невинную душу ребенка, которому не позволила родиться.

Холодный воздух улицы пробрал до костей сквозь тонкую ткань халата и ненадежного свитера, когда она внезапно для себя очутилась на крыльце больницы.

Дарина даже не заметила этого — перед глазами все еще стоял яркий свет бестеневой лампы операционной, в которой ей делали аборт. А голос Игоря из воспоминаний, отчаянный, злой, обиженный, мешался со звоном таких же воспоминаний о стуке инструментов по металлу подноса.

После того они почти не разговаривали, а если и пришлось обменяться парой слов, когда Дарина забирала свои вещи — Игорь неизменно обращался к ней вежливо и холодно.

Уже тогда она поняла, что это неоправданно высокая цена за любую, даже самую головокружительную карьеру.

Да только поздно на Дарину опустилось прозрение. И она заставляла себя глотать слезы и верить.