Белые врата (СИ) - Волкова Дарья. Страница 10

Двери заклинило, не открываются. Артем высвобождает ноги из-под чьего-то тела. Ударом ноги в пластиковом жестком ботинке с третьей попытки выбивает стекло. Кивает Кирьянову, тот начинается поспешно пробираться к нему. Вроде бы Леша руками, ногами двигает свободно. Значит, их уже двое, кто не пострадал и может оказать какую-то помощь остальным.

Артем высовывается из иллюминатора. «Вертушка» заняла собой почти всю расщелину, прямо перед его лицом – открытый склон. «Экипажу хана», – отстранённо думает Артем, глядя на задранный в небо хвост вертолета с медленно вращающимися обломками винта. Кабина в самом низу, наверняка разбита и смята. Выжить там невозможно.

Подтягивается на руках и вываливается наружу. Снаружи тоже пахнет керосином. Пробит бензобак, явно. Плохо, ох, как плохо. Скоро пары керосина достигнут критического объема и тогда… достаточно одной искры…

– Леха! – хрипит он в разбитый иллюминатор. – Подавай мне Сашку. Потом остальных!

Однако вместо Саши в проеме показывается голова Кирьянова.

– Лех, ты чего?! – не слышал он его, что ли? – Саню мне давай, он сверху!

Князь поспешно выбирается из иллюминатора, падает на камни, кашляет.

– Леш, ты как? – Артем наклоняется к нему. – Пострадал? Сломано что? Говори?!

Кирьянов медленно разгибается, встает на ноги. И Артем видит – трясущиеся губы, панический остекленевший взгляд.

– Блять, Литвин, щас же здесь все… – безумный взгляд в сторону покореженного вертолета. – Ты чувствуешь, керосином воняет?!

– Чувствую. Надо людей вытаскивать. Кого успеем. Лех, давай, я тогда в «вертушку», буду подавать, а ты принимай.

Кирьянов его не слушает. Шатаясь, шагает в сторону вертолета, начинает судорожно выдирать первую попавшуюся пару лыж из грузового отсека.

– Леш, ты чего?! Ты что делаешь?

– Артем, щас здесь все пи*данет к чертям! Надо сваливать!

– Эй, Леш, стоп! Погоди, ты что… Ты куда?!

Он все-таки слегка контужен, реакции заторможены, да и не смог бы он остановить Кирьянова, даже если бы попытался. И поэтому Артем просто стоит, слушает эхо своих слов и смотрит, как от него вниз по склону быстро удаляется фигура Князя.

Может, он и дурак, но за Кирьяновым не поедет. Просто не сможет.

Артем успел вытащить окровавленного, без сознания, но живого Сашку, оттащил подальше от «вертушки». Успел даже подойти обратно к машине.

В лицо бьет жаром, мгновенная вспышка пламени опаляет небосвод. Он слепнет, глохнет, опрокидывается назад. Но успевает перевернуться. И ползет, ползет от стремительно занявшегося погребального костра из машины и людей, прочь от языков пламени, которые лижут ему куртку. Мгновенно накаляются пластиковые ботинки, ногам нестерпимо больно, но он все равно ползет. Хотя бы до Сашки, и там залегает, уткнувшись в снег, накрыв полой куртки лицо Семенову.

Он лежит так долго, ощущая спиной обжигающе горячий воздух, слушая треск пламени и собственное бешеное сердцебиение.

А потом он сидит, привалившись спиной к скальному выступу – брату-близнецу того, который убил сегодня всю их группу. Сидит, отрешенно глядя на догорающий остов «стрекозы», вдыхая запах гари с примесью паленого мяса. Глаза его слезятся от едкого дыма, на душе пусто. А сверху, сквозь хрустально-прозрачный горный воздух на него медленно опускаются, печально кружась, крупные траурно-черные хлопья пепла.

У Сашки пробита голова. Кровотечение практически прекратилось, но он без сознания. Хотя это и к лучшему, возможно. Потому что… потому что шансов у них нет. На вершине горы, с которой уже не спуститься – все снаряжение сгорело. Можно, конечно, попробовать пешком. Но Сашку он не бросит. Да и что там делать, под Клыком? На десятки километров нет жилья. Все равно сдохнут, только внизу. Если уж умирать, то здесь – наверху.

К тому же, если и есть у них шанс на спасение, то только здесь, на вершине, рядом со сгоревшим вертолетом. В надежде на спасательную операцию. Когда станет ясно, что «вертушка» не вернулась, должны будут поднять другие машины вертолетного отряда. Найти их при свете дня труда не составит, учитывая, что они сообщили, куда именно летят. Так что разбитый вертолет сверху можно будет легко заметить. Только вот случится это в лучшем случае завтра. Значит, им предстоит провести ночь на горе. Как минимум, грядущую. А дальше… Лучше не думать об этом и озаботиться сиюминутными вопросами выживания.

Все чем он располагает – это то, что есть на нем и на Сане. Да, и еще рюкзаки, свой и Сашин. Осторожно переворачивает Семенова, стаскивает с него рюкзак. Проводит ревизию имеющегося в наличии.

Самая первая задача – тепло. Солнце уже садится, в горах темнеет рано. Через час здесь существенно похолодает, через несколько часов будет совсем холодно. Спички есть, но костер разводить не из чего, вокруг только камни.

У Сашки в рюкзаке очень кстати находится теплая флиска. У Артема же из тряпок только запасные рукавицы. Выбирает каменную площадку подальше от вертолета, закрытую от ветра, очищает ее от снега. Осторожно перетаскивает Саню, застегивает все возможные «молнии» и клапаны на его одежде, тепло нельзя терять. Прикрывает сверху флиской, на руки одевает вторым слоем свои варежки. Эх, маловато, но больше нечего. Большего он для Саши сделать не может, ближе к ночи ляжет рядом, обнимет. Артем вдруг усмехается. Был бы сейчас Семенов в сознании – уж он бы вдоволь поглумился на тему двух обнимающихся мужиков на лоне природы. Непременно бы «Горбатую гору» вспомнил.

Литвин вздыхает. Он тут, считай, один, на продуваемой ветром вершине горы, в абсолютной глуши, сидит и смеется. А что делать, с другой стороны? Не плакать же. Горные гиды не плачут.

Пока еще есть чуть-чуть света, надо обработать Сане раны. Полез в рюкзак за аптечкой. Выругал себя на чем свет стоит. Все-таки у него контузия и стресс. Вот же, в аптечке…

Он накануне потратил минут десять времени, размышляя – брать спасательное одеяло или нет. Потом решил, что весит оно всего пятьдесят грамм, а пригодиться может. И пригодилось! В непромокаемом, непродуваемом, теплоизолирующем одеяле Сашкины шансы нормально пережить холодную ночевку на горе, будучи в бессознательном состоянии, резко возрастали.

Укутал Сашу в одеяло, для надежности зафиксировал скотчем. Затем обработал, как мог рану, стараясь близко не прикасаться к краям пролома. Все, большего он для Сани точно сделать не может. Теперь можно подумать о себе.

У него есть термос. Чай беречь смысла нет, рано или поздно он все равно остынет. А вот обнаруженные в рюкзаке Саши фляжку (Открыл, понюхал. Традиционно – коньяк) и «Сникерс» лучше оставить на потом. На самый поганый случай.

Надел на себя дополнительную Сашкину флиску, поразмыслил и налил чуть-чуть коньяку в чай. И позволил себе наконец-то задуматься о том, что произошло. Осознать, что менее часа назад у него на глазах погибли более десяти человек. Некоторые из них, вероятно, сгорели заживо. А он сам, возможно, очень даже возможно, обречен на медленную и мучительную смерть от голода и переохлаждения. В компании тяжело травмированного товарища. Крайне печальные перспективы. Но смерть в горах приходит по-разному. И мнение Артема здесь не имеет ровным счетом никакого значения, если Белые Врата решили, что пришло время открыться.

Ту ночь на вершине рядом с Медвежьим Клыком он запомнил на всю жизнь. Постоянно ощущаемый холод, который не давал заснуть. Иногда он проваливался в некое подобие забытья, но тогда в полусне ему начинало казаться, что он засыпает, потому что замерзает окончательно, насмерть. И он просыпался, вставал, начинал ходить, разминая руки и ноги, разгоняя кровь. Ногам было особенно худо. Пластик оплавился, и снять или хотя бы ослабить туго застегнутый ботинок не было никакой возможности. Ступни сдавлены, кровообращение нарушено. К утру он уже не чувствовал пальцев на ногах. Зато он увидел самый незабываемый и долгожданный рассвет в своей жизни. Рассвет дня, который мог его спасти. Или убить.