Легкая добыча - Белл Джозефина. Страница 19

– Что за вопрос? Можешь оставлять ее в любое время.

И тогда Мевис написала в больницу, прося на правах старой знакомой разрешения на посещение мисс Траб. Через несколько дней пришел ответ, что мисс Траб чувствует себя лучше и охотно увидится с мисс Холмс в обычное время для посещений.

Мисс Траб неторопливо расхаживала по двору клиники Флауэрфилд, погруженная в собственные мысли. Она была спокойнее, чем в тот день, когда чувство внезапной паники толкнуло ее в кабинет доктора Эверетта, но беспокойство все равно так ее и точило. Ощущала себя, словно балансируя меж двух пропастей, и одна из них грозила только ей самой. Если с Джой что-то случится – обвинят в этом ее. Давний кошмар, почти забытый за столько лет, вернулся вновь и обратил ее в бегство.

Она надеялась, что приняла достаточные меры предосторожности против обеих опасностей. С невеселой улыбкой на узких губах вспоминала, как вытаращил глаза доктор Эверетт, когда она заявила, что ее жизнь в опасности. Очень медленно и очень ласково, словно разговаривая с ребенком, он сказал, что знает – она действительно была в опасности, но разве не по ее собственной вине?

Вспомнила выражение абсолютного недоверия на его лице, когда она стала возражать, когда заявила, что это было очередное покушение на ее жизнь, при котором даже не посчитались с тем, что в доме могли находиться и другие лица, которые однако – по счастью – отсутствовали.

– А кто же, – спросил он, – мог бы покушаться на вашу жизнь?

Пришлось солгать, что она не имеет понятия, и только наблюдать, как гримаса недоверия сменяется уверенностью, что она страдает манией преследования.

Так что легко было после еще нескольких абсурдных с виду утверждений сломаться, расплакаться, заявить, что она боится за свой разум и умолять, чтобы ее направили на лечение в психиатрическую клинику. Доктор Эверетт поспешно согласился, по ее мнению, даже слишком поспешно. Ну, и вот она здесь, после недельного наблюдения переведенная в виллу, среди прочих тихих больных, и с виду даже свободная. Пока все в порядке.

Интенсивные воспоминания, переживание заново каждого минувшего эпизода ее жизни, стало привычкой, которую она довела до совершенства за время первого года заключения. Ей тогда было двадцать четыре, и казалось, что жизнь ее кончена. Потому ей казалось, что она обязана сохранить навсегда в памяти все образы и звуки прошлого, словно она вдруг оглохла и ослепла, призвать и сберечь в памяти все чувства радости и даже грусти прежней жизни, чтобы теперь, в мрачных стенах тюрьмы, вновь и вновь проигрывать каждую сцену, словно граммофонную пластинку, просматривать ее, как картину на экране, или как спектакль в театре. Ведь в каждой из этих сцен она играла главную роль и хотела исполнить ее по-настоящему, чтобы та стала верным отражением когда-то случившегося дома, в школе, с родителями, с Колином. И с Френсис.

Это имя всегда возвращалось в конце, и сразу падал занавес, представление кончалось. И потом уже не было ничего, никаких мыслей, никаких сцен, никаких событий. Только безбрежная волна отчаяния, которая заливала ее так, что она не могла перевести дыхания, из которой она выбиралась только огромным, отчаянным усилием.

За долгие годы заключения мисс Траб так привыкла к этим внутренним подъемам и спадам, что почти не замечала их, а изоляция от мира и от людей привела к тому, что она перестала испытывать потребность в разговорах и обществе. После освобождения она легче, чем ожидала, вписалась в жизнь, и была глубоко благодарна Холмсам, что те редко нарушали ее одиночество. Думала, что не могли бы относиться к ней более деликатно, даже знай они всю правду о ее жизни. Только в ту ночь, когда они ушли в гости, после того ужасного визита...

Она отказалась объяснить психиатру, кто тогда навестил ее. У нее еще не было никаких готовых планов на будущее. Ей по-прежнему приходилось бежать. Если в конце концов ей придется стать лицом к лицу и бороться, не будет иного выхода, как вовлечь во все это полицию. Но еще не сейчас. Еще нет...

– Мисс Траб согласилась увидеться с вами, – сообщил доктор Бауэр – врач, который наблюдал за ней. – К сожалению, у нас еще нет окончательного заключения по ее случаю. Она страдает легкой манией преследования, иногда бывают галлюцинации. Но в ее возрасте такие нарушения психического равновесия случаются.

– Любой бы вышел из равновесия, переживи он то же, что она, – стала защищать ее Мевис.

– Разумеется, разумеется, – поспешно поддакнул врач, стараясь показать, что и он не чужд сочувствия. – Вижу, вы хорошо ее знаете, и наверняка ничем не расстроите. Инспектор Браун мне рассказывал в общих чертах ее историю. Может быть, вы что-то можете добавить?

– Нет. Она нам ничего о себе не говорила. Ни единого слова.

– Инспектор мне рассказывал, что вы с мужем занялись ее прошлым. Он считает, что вы совершаете ошибку.

– Я думаю, – возразила Мевис. – Он не хочет, чтобы мы доказали, что они ошибались с самого начала. Но ее защитник так не считает. Он весьма оптимистично настроен. И ее шеф тоже. И хозяйка, у которой она жила, когда... когда умер ребенок.

Короче, все, кроме той женщины из бюро гражданских актов, которая считает трусостью и жульничеством то, что мисс Траб позволила сестре идти на регистрацию...

– Сестре, – задумчиво протянул врач. Мисс Траб не захотела увидеться с миссис Мидоус, которую с большим трудом удалось удержать от вторжения в палату, хотя та и знала об отказе. Но этот вопрос не подлежал обсуждению с миссис Холмс.

– Так вы считаете, что нам следует выйти из игры? – спросила Мевис. Прозвучало это слишком резко, так что она добавила: – Мы с мужем считаем, что она совсем не сумасшедшая.

– Угу, – коротко кивнул врач и нажал кнопку звонка.

Появилась медсестра.

– Прошу проводить миссис Холмс к мисс Траб, – велел он, встал, протягивая на прощание руку, мягкую, словно безвольную ладонь. Мевис подумала, что если все психиатры такие, как этот ни рыба, ни мясо, то дай Бог, чтобы они ей никогда не понадобились.

– Прошу сюда, – любезно пригласила ее медсестра.

Шагая следом за ней, Мевис испытала приятное удивление. Не видела ни замков, ни решеток, не слышала лязга железных дверей. Ну да, ведь мисс Траб числилась среди тихих.

– А где вы держите тяжело больных? – спросила она. – Буйных?

Девушка весело рассмеялась.

– У нас таких нет. Почти никогда. В госпитальном блоке есть специальные палаты и изоляторы. Каждого вновь прибывшего на неделю кладем в постель на обследование, и для определения способа лечения. Мисс Траб многого не понадобилось. Она абсолютно безвредна.

– Мы в этом совершенно уверены, – подтвердила Мевис так горячо, что медсестра с любопытством оглянулась на нее.

Мисс Траб совершенно не выказала удивления, когда Мевис вошла в комнату для посетителей. Привстала с кресла, но не вышла ей навстречу. Мевис заметила, что она носила собственную одежду: темно-синий костюм и серый плащ.

– Я гуляла в саду, – пояснила мисс Траб. – Много хожу, это мне полезно.

– Оставляю вас одних, – вмешалась медсестра. – Доктор разрешил не больше двадцати минут.

Они сели, и воцарилось неловкое молчание. Прежде Мевис не отдавала себе отчета, как трудно будет начать разговор. Ведь предстояло вспомнить историю с газом и рассказать об их поисках, а ей казалось просто невозможным затронуть ни одну их этих тем. Ситуацию спасла мисс Траб.

– Мне так жаль, – произнесла она своим мягким голосом, который так нравился Мевис, – что вам пришлось пережить столько неприятностей и шумихи из-за моей... из-за моей болезни. Это не моя вина и я не могла этому помешать.

Мевис промямлила, что это мисс Траб нелегко пришлось, а не им с Рэем...

– Слава Богу, – серьезно произнесла мисс Траб. – Я не могла этому помешать, разве что если бы покинула ваш дом сразу после...

Она вдруг запнулась, с испугом осознав, что еще немного – и она дала бы волю чувствам.

– После чего? – ласково спросила Мевис. – Прошу, скажите мне. Мы... Мы с Рэем хотим вам помочь. Мы сделаем все... даю вам слово. Так нам было жаль... Нам казалось, что мы вас каким-то образом подвели.