Зеленая миля - Кинг Стивен. Страница 50

Спал я в ту ночь мало, часа два или три, примерно столько же, сколько сплю теперь, в Джорджия Пайне. И заснул с мыслями о церквях моего детства. Названия их менялись в зависимости от капризов моей матери и ее сестер, но в принципе одна ничем не отличалась от другой, потому что в любой из них славили Господа, везде говорили об искуплении грехов. Только Бог мог простить грехи и прощал, омыв их кровью своего распятого Сына, но это не снимало с Его детей обязанности искупать свои грехи. Искупление греха обладало немалой силой, оно примиряло с прошлым, избавляло от угрызений совести за содеянное.

Вот я и заснул с мыслями об искуплении, об Эдуарде Делакруа, поджаренном заживо, о Мелинде Мурс и о моем здоровяке с плачущими глазами. Мысли эти плавно переместились в мой сон. В нем Джон Коффи сидел на берегу реки и выл на синее летнее небо. На другой стороне товарный поезд мчался к ржавому мосту через Трейпинг-ривер. На сгибе обеих рук черного великана лежало по обнаженному белокурому детскому телу. Пальцы он сжал в кулаки, огромные коричневые кувалды. Вокруг стрекотали цикады, вилась мошкара. День выдался жарким. Во сне я подошел к нему, встал на колени и взял за руки. Его кулаки раскрылись. В одном он держал катушку, зелено-красно-желтую катушку. Во втором — ботинок тюремного надзирателя.

— Я не смог ничего с этим поделать, — пожаловался мне Джон Коффи. — Пытался загнать это обратно, но было уже слишком поздно.

Глава 8

На следующее утро, в девять часов, когда я пил третью чашку кофе (моя жена ничего не сказала, когда принесла ее мне, но на лице Джейнис явно читалось неодобрение), зазвонил телефон. Я прошел в гостиную, снял трубку, и телефонистка сказала кому-то, что абонент на проводе.

Голос Хола Мурса меня потряс. Дрожащий, запинающийся, голос восьмидесятилетнего старика. И я с облегчением вспомнил, что прошлой ночью, в тоннеле, мы сразу нашли общий язык с Кертисом Андерсоном, который разделял наше отношение к Перси. Ибо у меня сложилось впечатление, что позвонивший мне человек больше не проработает в «Холодной горе» и дня.

— Пол, как я понимаю, вчера у вас возникли осложнения. Во многом благодаря нашему другу мистеру Уэтмору.

— Без трудностей не обошлось, — признал я, прижимая трубку к уху и стараясь говорить в микрофон, — но мы справились. И это главное.

— Да. Конечно.

— Могу я спросить, кто тебе об этом рассказал? — Окончание фразы: «чтобы я смог привязать пустую консервную банку к его хвосту» — я оставил при себе.

— Спросить-то ты можешь, но, поскольку дело это не твое, я предпочту промолчать. Между прочим, утром я позвонил на службу узнать, нет ли чего срочного, не поступали ли какие-либо бумаги, и мне сообщили кое-что интересное.

— Правда?

— Да. На мой стол легло прошение о переводе. Перси Уэтмор желает как можно скорее перебраться в Брейр-Ридж. Должно быть, написал заявление до окончания ночной смены.

— Похоже на то.

— Обычно я поручаю такие дела Кертису, но, учитывая… э… сложившуюся в блоке Е ситуацию, я попросил мисс Ханнах принести заявление ко мне домой во время ее перерыва на ленч. Она любезно согласилась. Я одобрю перевод, и заявление сегодня же уйдет в столицу штата. Полагаю, не пройдет и месяца, как ты в последний раз увидишь спину Перси, выходящего за дверь. Может, и меньше.

Мурс ожидал, что новости меня порадуют, и имел на то все основания. Ведь он оторвался от тяжело больной жены, чтобы ускорить решение вопроса, который в противном случае мог затянуться на добрые полгода, даже с учетом связей Перси. Однако сердце у меня упало. Месяц! Значит, придется подавить естественное желание подождать, свести риск к минимуму, а задуманное мною требовало немалого риска. Иногда, как в этом конкретном случае, лучше прыгнуть сразу, до того как потеряешь самообладание и вовсе откажешься от прыжка. Если уж все равно придется иметь дело с Перси (почему-то я нисколько не сомневался в том, что остальные поддержат меня в моей безумной затее), то лучше покончить со всем прямо этой ночью.

— Пол? Ты меня слышишь? — Он понизил голос, словно уже говорил сам с собой. — Черт, наверное, оборвалась связь.

— Нет, я тебя слышу, Хол. Прекрасные новости.

— Да, — согласился он, и его старческий голос вновь поразил меня. — Я знаю, о чем ты думаешь.

Ничего-то ты не знаешь, начальник тюрьмы, мысленно возразил ему я. Ты и представить себе не можешь, о чем я думаю.

— Ты думаешь, что наш молодой друг задержится в блоке Е до экзекуции Коффи. Скорее всего так оно и будет. Коффи наверняка уйдет до Дня благодарения, но ты сможешь вернуть его в щитовую. Никто возражать не будет. Даже он.

— Так я и сделаю. Хол, как Мелинда?

Последовала долгая пауза, столь долгая, что теперь уже я подумал о том, что разорвалась связь, но услышал его тяжелое дыхание.

— Она уходит, — донесся до меня едва слышный голос.

Уходит. Так говорят о тех, кто еще не умирает, но уже и не живет.

— Головные боли чуть меньше… во всяком случае сейчас… но она не может передвигаться без посторонней помощи, не может ничего держать в руках, ходит под себя… — Вновь долгая пауза. — Она ругается.

— Понятно. — Я, конечно, ничего не понимал, но и не имел ни малейшего желания расспрашивать его. Впрочем, Мурс все рассказал сам.

— Она вроде бы хорошо себя чувствует, говорит о клумбе, о платье, которое видела в каталоге, о последней речи Рузвельта, которую слышала по радио, восхищается его умом и внезапно начинает говорить что-то ужасное… такие ужасные слова. Не повышая голоса. Лучше б она его повышала, потому что тогда… видишь ли, тогда…

— То есть она сама не своя.

— Именно так, — подтвердил он. — Но слышать эти грубые ругательства, произнесенные ее нежным голоском… это выше моих сил, Пол. — У него перехватило дыхание, я услышал, как он откашливается. Затем его голос зазвучал увереннее: — Она хочет, чтобы я пригласил пастора Доналдсона, и я знаю, что он сможет утешить ее, но как я могу просить его заглянуть к нам? Представь себе, он сидит читает ей Евангелие, и тут она обзывает его матерным словом? Она может, прошлым вечером обозвала меня. Сказала: «Передай-ка мне вон тот журнал, гребаный членосос». Пол, где она только набралась таких слов? Откуда это у нее?

— Не знаю. Хол, вечером вы будете дома?

Когда Хол Мурс в хорошей форме, не озабочен какими-либо проблемами или тревогой за жизнь близких, он не лезет за словом в карман. И его язвительных реплик подчиненные страшатся больше, чем неудовольствия или гнева. Попадают они обычно в десятку и бьют наотмашь. В тот день досталось и мне. Я этого не ожидал, но только порадовался, что получил свое. Это означало, что Мурс еще не сломался под обрушившейся на его плечи ношей.

— Нет. Мы с Мелиндой идем на танцы. Пообжимаемся там, а перед уходом скажем скрипачу, что играет он отвратительно и вообще появился на свет только потому, что кобель оттрахал его мать.

Я прижал руку ко рту, чтобы не расхохотаться. К счастью, приступ смеха быстро прошел.

— Извини, — послышалось в трубке. — В последнее время я почти не сплю. Вот и срываюсь. Разумеется, мы будем дома. А чего ты спрашиваешь?

— Это неважно.

— Ты же не собираешься заехать к нам? Если ты работал в прошлую ночь, значит, работаешь и в эту, так? Или ты с кем-нибудь поменялся?

— Нет, я не менялся. Вечером мне на службу.

— Да и заезжать сейчас не стоит. Она совсем слаба.

— Тебе, конечно, виднее. Спасибо за добрую весть.

— Я доволен, что смог порадовать тебя. Молись за мою Мелинду, Пол.

Я пообещал, подумав, что не намерен ограничиться молитвой. Бог помогает тем, кто помогает себе сам, говорили в церкви, где славили Иисуса, всемогущего Господа нашего. Я положил трубку и посмотрел на Джейнис.

— Как Мелли? — спросила она.

— Неважно. — Я передал ей разговор с Холом, рассказал о том, что Мелинда ругается (конкретных примеров, правда, приводить не стал). А закончил словами Хола «она уходит». Джейнис печально кивнула, потом всмотрелась в меня.