Избранная по контракту - Казакова Екатерина "Красная Шкапочка". Страница 19

— Не надо думать за саботаж. Я сейчас уточню, можете вы воспользоваться выигрышем или нет, — отмер Эдик и испарился.

Сосискин победно взглянул на меня и совершено нормальным тоном сказал:

— Учись, гопота, как шлимазлам на уши грамотно приседать надо.

— Да-а, — офигевше протянула я и поинтересовалась: — Скажи мне, откуда такой одесский колорит? Ты же вроде дальше дачи нигде не бывал и знакомых и родственников у нас оттуда нет?

— А как ты думаешь, я со свой бульдожкой познакомился? — прищурив глаз, спросил он.

В ответ я пожала плечами, процесс их знакомства, в отличие от его последствий, я наблюдала целый месяц, пока не продала щенков. Видя, что ответа от меня не дождаться, дамский угодник сообщил, что познакомился с ней в тот момент, когда она сбежала от хозяев, потому что не могла больше вынести разговоров их родственников, приехавших из Биробиджана и до кучи захвативших с собой мохнорылого пуделя.

— Кстати, мадам, за мой гастроль требую повышенную порцию. Надеюсь, я заслужил?

— Базара нет, — засмеялась я, и довольный пес улегся в тенечке.

Только я собралась перекурить победу Сосискина над буржуем-капиталистом, как из воздуха второй раз за день нарисовался пребывающий, судя по красному лицу, в предынфарктном состоянии Эдик.

— Дарья, можно вас на минуточку? — С опаской глядя на Сосискина, прошептал он.

— Можно Машку за ляжку, а у Дарьи Петровны дозволяется просить уделить время, — зарычал пес.

Эдик нервно вздрогнул и просительно уставился в мои глаза. Мне стало жалко парня, и я, взяв его за руку, потянула за куст.

— Не обижайтесь на Сосискина, он просто очень нервничает, когда, по его мнению, наступает угроза желудку, — выступила с программной речью моя совесть.

— Да, конечно, я понимаю, — проблеял Эдик. Потом глубоко вздохнул и выпалил: — Я просмотрел законодательство по вашему вопросу и не нашел ничего по данной ситуации, но, — поспешил он меня утешить, — я смог доказать, что ваш выигрыш — это не гонорар и никто не может запретить вам его тратить, когда вы этого захотите.

Подозреваю, несчастный друг выдержал целый бой за наши интересы. Конечно, наблюдать за дурой, которая в ближайшее время дойдет до мысли продать свои почки, чтобы прокормить себя и собаку, гораздо интереснее, чем смотреть, как мы с ним спокойно будем тратить наши денежки с пользой для тела. Чую, все наблюдатели очень не хотели облегчать нам скитания. Недаром же Ник соврал, что я получу выигрыш только в случае победы. Ничего, я это припомню ему. Я не злая — я очень злая и памятливая. Но на всякий случай решила проверить свои догадки.

— Эдик, признайтесь, это было нелегко?

— Скажем так, это было трудно, но я это аргументировал тем, что если мы введем для вас запрет на использование выигрыша, то многие могут подумать, что организаторы не хотят отдавать его и это может подорвать их авторитет, — подтвердил он мои подозрения. — И потом, я кровно заинтересован в вашей победе, — вдруг залихватски подмигнул он.

— Спасибо, вы настоящий друг, а не поросячий хвостик, — ответно изобразила нервный тик я.

Затем Эдик быстро передал мне два мешочка с монетами: один с золотом, второй с местной мелочью. Дальше мы с ним договорились, что по моему первому требованию он будет пополнять их. Я всегда могу с ним мысленно связаться только по финансовым вопросам, а задержек с поступлением средств у меня не будет. Наконец мы тепло попрощались, и я осталась одна с Сосискиным. Надев на себя рюкзак и прихватив сумки, я и пес сделали первый шаг по пути к вселенской засаде.

Примерно через час-полтора неспешной прогулки по лесу подо мной разверзлись небеса. Нет, на нас не напали вурдалаки, стая горгулий не закидала нас каменным пометом, и даже василиски не пытались сделать из нас статую «Дама с собачкой». Ничего такого не произошло. У меня случился всего лишь Сосискин на переходе. Через каждые сто метров я была вынуждена останавливаться, потому что кое-кому хотелось пить, есть, писать, и я должна была, всенепременно отвернувшись, его караулить. В промежутках у него то кололо в боку, то кружилась голова, то попадали огромные булыжники в подушечки лап. Я была вынуждена ждать, пока пес полежит и наберется сил, чтобы двигаться дальше. Капризным тоном меня требовали взять его на ручки, а когда я говорила, что в таком случае брошу сумки с едой, меня всячески обзывали. Через час я озверела, к исходу второго стала лихорадочно вспоминать, куда сунула кухонный нож. Только мысль о том, что этим ножом я потом буду резать продукты, спасла это чудовище от смерти.

Вот и сейчас Сосискин завел свою песню:

Я со злостью бросила сумки, рывком скинула с плеч рюкзак и выдала речь, которая составила бы честь любому боцману. Скажем прямо, из приличного там были только предлоги. Пес растерянно посмотрел на меня и наивно поинтересовался, что это я так разошлась. Вторая фраза, по моему мнению, надолго должна была отбить охоту задавать мне дурацкие вопросы, но этот ушастый турист-недоучка невозмутимо фыркнул и заявил, что он так устал, что никакие колбасные изделия не заставят его сделать ни шагу. Поняв, что сил у меня терпеть этот скулеж больше нет, я плюнула и стала собирать ветки для костра. Увидев, что колыхание телесами по направлению к заданной позиции больше на сегодня не предвидится, разрушитель моих нервных клеток тут же вытащил из рюкзака свое персональное койко-место и, расстелив его с помощью носа, нахально завалился спать. Я же, как пчелка Майя, обустраивала наш ночлег, кипятила воду, готовила макароны с тушенкой и думала, как ночью буду защищаться от неведомых тварей. Ник мне говорил, что на Светлой территории шанс встретить нечисть мизерный, но не с моим еврейским счастьем надеяться на чудо. Оставив пса сторожить наш временный лагерь и удивившись, что он даже не испугался остаться один, пошла искать воду на завтра. Сегодня мне не повезло. Проплутав довольно долгое время, никакого водоема не обнаружила и, увидев, что солнце начинает клониться к закату, пошла назад. Настроение было отвратительное, воды оставалось мало, значит, придется обходиться без вечерних водных процедур. Из леса мы не вышли и, судя по тому, как пес передвигается, идти нам по нему очень долго. Как говорится, на повестке дня одна фигня. Вот с такими грустными мыслями я вернулась назад, и, как оказалось, во время. Еще пять минут блужданий, и осталась бы без ужина.

— Сосискин, сволочь, ты сожрал почти все макароны! — заорала я, когда увидела, что почти полный походный котелок был им съеден.

От моего вопля с деревьев посыпались листья, а этот троглодит даже ухом не повел.

— Ну и чего ты орешь? — невозмутимо поинтересовался он. — Вон возьми кипяточку и взорви бомж-пакет, — кивнул он на торчащую из сумки упаковку лапши «Доширак».

— Скотина ты мерзкая! Это наш НЗ! Что ты будешь жрать, когда кончатся макароны и тушенка?! — визжала я на весь лес.

— Дойдем до города и купим хавчик, — сыто икнул он в ответ.

— Да такими темпами мы сдохнем в этом лесу от голода, а коренья и грибы ты жрать у нас не приучен! Ты у нас исключительно мясо-молочные продукты потребляешь! — вопила моя обида, и ей вторил бурчащий от голода желудок.

— А кто-то слишком долго прохлаждался на морях — и у него отобрали возможность определять, что тут съедобное, а что нет, — огрызнулся он в ответ.

Не помня себя от злости, я подлетела и выхватила то, что оставалось от ужина.

— Подавись, куском уже испопрекалась! — зло тявкнул пес и лег спиной ко мне.

И без того поганое настроение было испорчено окончательно. С трудом впихнув в себя остатки еды, переодевшись в старые папины тренировочные штаны и тельняшку, моя пышущая злобой персона завалилась спать.

Я проснулась среди ночи от того, что почувствовала прикосновение чего-то мокрого и холодного к своей шее. Я испугано завизжала и при свете тлеющих углей увидела дрожащего Сосискина.