Тебе назло (СИ) - Риз Екатерина. Страница 25

Во-вторых, Стасик. Это отдельная головная боль. Такое чувство, что мозгов у парня не было совсем. Что он только не творит! Кажется, всерьёз верит, что ему в этом городе можно всё. Тоже мне, принц… Это мне всё можно, а он кто такой? Да, каждый раз, когда он влипает в неприятности, спасать его приезжает Завьялов, и все знают, кто он такой и чего стоит ждать, если Генку рассердить. Но всё равно, что это за самоуправство? Это я про Стасика. Он постоянно ввязывается в драки, он зависает в клубах, деньгами швыряется, словно они у него есть или он хоть что-то зарабатывает. А однажды, как я выяснила, Генке даже пришлось его от суда и тюрьмы отмазывать, когда этот недоумок, в компании пьяных дружков, отправился магазин грабить. Видите ли, денег у них не хватило расплатиться на кассе, и они решили взять своё бесплатно. Даже удивительно, как в таком тщедушном, хрупком тельце, столько дури и пакости уместиться может. Генке ничего не стоило братца одним ударом кулака, размером с его голову, пришибить, а он вместо этого с ним возится и лишнюю головную боль себе наживает. А все его родственники относятся к нему так, словно он обязан им помогать — и деньгами, и делами. И я очень долго думала, что Генка всё делает из любви к семье, что его так воспитали, вот и мается мужик. А когда правду узнала, долго в себя прийти не могла от шока.

Оказывается, он с ними даже никогда не жил! И с матерью со своей не жил. Она родила его в семнадцать лет, непонятно от кого, и отдала на воспитание своей матери, за ненадобностью. Это Генка произнёс это слово, произнёс абсолютно будничным тоном, а у меня сердце ёкнуло и почти остановилось в тот момент. Как это — за ненадобностью? Он же был младенцем, и ещё не успел ей надоесть, не успел вырасти и её обидеть хоть чем-то, а он уже стал не нужен?

Воспитывала Генку бабушка, и лет до пяти он свою мать вообще не видел, только на фотографиях. Она была занята тем, что устраивала свою жизнь, даже в Москве несколько лет жила, потом вернулась, вышла замуж и родила других, нужных ей детей. А про старшего сына не помнила или не хотела вспоминать, даже мать навещала очень редко. Генка мне сказал, что не помнит, чтобы в детстве особо страдал без матери, ему вполне хватало бабушки, это уже когда постарше стал, в школу пошёл, начал задумываться, почему он ей неинтересен. Но бабушка обсуждать с ним его родную мать отказывалась, и ему ничего не оставалось, как свыкнуться с мыслью, что родителей у него нет, есть только бабушка, и думать надо только о ней. Жили они хорошо, Генка с некоторой гордостью говорил, что был неконфликтным ребёнком, бабушке старался помогать, благо физические возможности позволяли, правда, денег всегда не хватало, помощи со стороны не было, но и к этому, в конце концов, привыкли, экономия стала нормой жизни. Хоть Генка и говорил про безденежье с лёгкостью, но я, уже неплохо его зная, догадывалась, что ему, наверняка, хотелось всё изменить. И если посмотреть на него теперешнего, уверенного в себе и в своём завтрашнем дне, понимаешь, что цели своей он, в конце концов, добился: у него есть деньги, квартира, машина, он многое может себе позволить, но что со всем этим дальше делать, он, кажется, придумать не смог. Вот и раздавал деньги направо и налево, выручая дорогих, в прямом смысле этого слова, родственников.

С матерью общаться начал только после смерти бабушки. Генку должны были забрать в армию, и на кого-то нужно было оставить квартиру и заботы об установке памятника на бабушкиной могиле. Генка мне сказал, что в то время он сам себе напоминал бедного родственника, и мать относилась к нему, скорее, с сожалением и снисходительностью, как к чужому, а не к сыну. Они не знали, не умели общаться, всё было непривычно и неловко. Он даже рад был уйти в армию, чтобы сбежать от свалившихся на него родственных отношений, которые его жутко смущали. Но и спустя два года, когда он вернулся, легче и проще не стало. Никто не поинтересовался, не нужно ли ему что, помощь или просто поддержка, и Завьялов сам навязываться семье матери не стал. Знал, что мать его стесняется. Она была ещё достаточно молодой женщиной, и он, на роль её сына, совсем не подходил. Вот Стасик — да. Худенький, белокурый мальчик с ясными глазами, очень воспитанный, занимающийся в музыкальной школе. А когда Генка появлялся в их доме, к своим годам вытянувшийся до сто девяносто двух сантиметров, с пудовыми кулаками, стриженным по военному затылком и громовым голосом, все начинали нервничать, даже муж матери. Никак он не вписывался в их семью, а когда говорил: "Мама", та неизменно вздрагивала. А в итоге всё получалось не так, как должно было случиться по всем законам справедливости. Через несколько лет лучистые глаза Стасика потухли из-за его неуёмной любви к выпивке и гулянкам, Оксана превратилась в отъявленную лентяйку, а единственный, кто добился достатка и благополучия — это Генка. Всё наоборот, и его мать это, наверняка, злит. Именно у её старшего, такого ненужного сына, с мозгами оказалось всё в порядке, и ему вменили в обязанность — заботиться обо всех остальных. Уж не знаю как, но его заставили, ему внушили ответственность за семью, к которой он, по сути, никогда и не принадлежал, и Завьялов послушно взвалил на себя эту ношу и теперь тянет на себе родственников в светлое будущее. И я прекрасно понимаю, что всё это из-за его матери. Он всё ещё пытается доказать ей, что заслуживает её одобрения, не смотря ни на что.

Может, поэтому он и ко мне так относится? У меня тоже сложности с родителями, разве что моя мать не отдала меня сразу после рождения, не спихнула ответственность за меня на кого-то другого. Правда, ей самой очень быстро наскучили пелёнки и детские проблемы, и я заняла лишь небольшую часть её жизни, и точно не стала чем-то важным и необходимым. Обо мне вспоминали и любили в перерывах между новой любовью и очередным замужеством, когда маме требовалась доля неподкупной детской любви. Но мне повезло, мама вышла замуж за Кирилла Филина, и тот, неожиданно для всех, прикипел ко мне душой, и все заботы обо мне взял на себя. А вот у Генки такого в жизни не случилось, но он радовался за меня и, как и папка, принимал меня такой, какая я есть — с капризами, амбициями и, порой, странными желаниями. За это я их обоих и люблю.

И уже не сомневаюсь в этом. В смысле, в том, что люблю… обоих.

Я Генку обняла, руками широкие плечи обхватила и, дразня, грудью к его спине прижалась. Поразглядывала немного его профиль и покрывшийся лёгкой щетиной подбородок. А Генка независимо повёл плечами.

— Вась, мне в ресторан надо.

— Правда, надо? — усомнилась я, а он улыбнулся.

— Правда.

Я руки убрала, и он поднялся.

— А ты домой поезжай, ладно?

Я на подушки откинулась.

— Ты надолго, да?

— Да. Да и тебе не мешает дома появляться почаще. Ты за последний месяц у меня сколько раз ночевала?

— Не так уж и много, — заверила я его.

— Лично я не спорю. — Он кинул на меня весёлый взгляд. — Но Кириллу об этом совсем не нужно лишний раз задумываться.

Я усмехнулась.

— Да, если так пойдёт и дальше, он заставит Прохорова на мне жениться. А тот ведь ни сном, ни духом.

— Вот и не подводи парня под монастырь.

— Какой ещё монастырь? — решила возмутиться я. — Я буду прекрасной женой, самой лучшей!

Генка рассмеялся. Стоял перед зеркалом и пуговицы на белоснежной рубашке застёгивал, а я внимательно за ним наблюдала. Потом позвала:

— Гена.

— Что? — Он даже не обернулся. А я на локтях приподнялась, не спуская с него напряжённого взгляда, но постаралась, чтобы мой голос прозвучал немного игриво:

— А может, ты на мне женишься?

Завьялов оглянулся через плечо, посмотрел изумлённо, но заметив на моих губах улыбку, лишь хмыкнул. Головой покачал. Я же, под его взглядом, легко пожала плечами, хотя сердце, как сумасшедшее стучало. Вот если бы Генка услышал…

— А что? Верка вон вышла замуж, а я что, хуже?

Он пиджак взял и к постели подошёл на минуту. Наклонился ко мне и в нос поцеловал. Как маленькую.