Спеши любить - Спаркс Николас. Страница 12

Прежде чем отправиться к мистеру Дженкинсу, мы пешком вернулись ко мне за маминой машиной; тем временем я решил быть немного полюбезнее. Прогулка заняла минут десять, Джейми по пути молчала, по крайней мере пока мы не оказались на нашей улице. Соседние дома были большие и старые; Джейми спросила, сколько им лет и кто там живет. Я отвечал не задумываясь, а потом отворил входную дверь и вдруг понял, как разительно мой мир отличается от ее. На лице Джейми, когда она оглядывала гостиную, застыло выражение крайнего изумления.

Несомненно, наш дом был самым богатым из всех, где ей доводилось бывать. Я увидел, как она перевела взгляд на портреты. Как и у многих южных семей, мое генеалогическое древо можно было проследить по дюжине физиономий на стенах. Джейми рассматривала их – возможно, в поисках сходства, – а затем переключилась на обстановку, которая выглядела практически новой, пусть даже двадцать лет спустя. Мебель была ручной работы, по большей части красного дерева, украшенная резьбой – и в каждой комнате свой гарнитур. Обстановка действительно смотрелась мило, но, честное слово, я об этом никогда не задумывался. Дом – он и есть дом. Больше всего в нашем доме мне нравилось окно на втором этаже, которое выходило на крышу крыльца. Путь к бегству. К свободе.

Я провел Джейми по дому, показав ей гостиную, библиотеку, кабинет, – и с каждой новой комнатой ее глаза раскрывались все шире от удивления. Мама сидела на веранде, потягивала мятный джулеп и читала; она услышала, как мы бродим по комнатам, вошла и поздоровалась.

Кажется, я уже говорил, что все взрослые в городе обожали Джейми – и моя мать в том числе. Пусть даже Хегберт в своих проповедях то и дело пускал камушки в наш огород, мама никогда не держала зла на Джейми – право, она ведь такая милая девочка. Они болтали внизу, пока я рылся в шкафу в поисках чистой рубашки и галстука. В те времена мальчики частенько надевали галстуки, особенно когда им предстояло беседовать со старшими. Когда я спустился, Джейми уже успела поведать маме о нашей затее.

– Это прекрасная идея, – говорила она, сияя. – У Лэндона золотое сердце.

Мама, убедившись, что не ослышалась, удивленно вскинула брови. Она смотрела на меня как на пришельца.

– Значит, это была твоя идея? – переспросила она, поскольку прекрасно знала, что Джейми не способна лгать.

Я кашлянул и снова задумался над тем, что сделать с Эриком. План мести включал смолу и муравьев.

– Вроде того, – ответил я.

– Удивительно.

Это было единственное, что мама смогла сказать. Подробностей она не знала, зато прекрасно понимала, что меня не иначе как пришлось загнать в угол, чтобы вынудить на подобное деяние. Матери отлично разбираются в подобных вещах; чтобы скрыться от ее испытующего взгляда, я уставился на часы, изобразил удивление и намекнул, что нам пора. Мама достала ключи от машины и протянула мне, продолжая осматривать с головы до ног. Я облегченно вздохнул, решил, что все обошлось, и повел Джейми к машине, но тут мама крикнула вдогонку:

– Приходи в любое время, Джейми! Я всегда тебе рада!

Даже матери порой сыплют соль на раны.

Я покачал головой и сел в машину.

– Твоя мама – прекрасная женщина, – возвестила Джейми.

Я завел мотор.

– Да. Наверное.

– И у вас потрясающий дом.

– Ну…

– Тебе по-настоящему повезло.

– Да, я, наверное, самый счастливый человек на свете.

Она не уловила сарказма.

Мы приехали в приют, когда уже начало темнеть. Директор говорил по телефону. Это был какой-то важный звонок, и он не мог принять нас немедленно, а потому попросил подождать. Мы присели на скамейку в коридоре за дверью. Джейми, держа Библию на коленях, повернулась ко мне. Возможно, она прихватила ее в качестве поддержки или же просто по привычке.

– Ты отлично справился сегодня, – сказала Джейми. – Я имею в виду роль.

– Спасибо, – сказал я, одновременно ощущая гордость и уныние. – Правда, я еще не знаю, как двигаться.

Мы бы никоим образом не смогли отрепетировать это у нее на крыльце; я надеялся, что Джейми не станет и предлагать.

– Научишься. Это нетрудно, если знаешь слова.

– Хотелось бы верить.

Джейми улыбнулась и немедленно сменила тему, застав меня врасплох.

– Ты когда-нибудь думаешь о будущем, Лэндон?

Я испугался, потому что ее вопрос прозвучал… обыденно.

– Да, конечно, – осторожно ответил я.

– И какой ты видишь свою жизнь?

Я пожал плечами, пытаясь разгадать, куда она клонит.

– Еще не знаю. Просто не задумывался. Осенью поступлю в университет. По крайней мере надеюсь.

– Ты поступишь, – сказала Джейми.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что я об этом молилась.

Когда она так сказала, я решил, что сейчас начнется разговор о вере, но Джейми снова свернула.

– А после университета? Что будешь делать потом?

– Не знаю, – сказал я. – Может быть, стану одноруким лесорубом.

Она не поняла шутки.

– Я думаю, ты мог бы стать священником, – серьезно сказала Джейми. – Ты ладишь с людьми. Они будут прислушиваться к твоим словам.

Хотя предположение было абсолютно нелепым, я знал, что Джейми говорит искренне и, более того, пытается сделать мне комплимент.

– Спасибо за доверие, – отозвался я. – Не факт, что последую твоему совету, но без дела, конечно, не останусь.

Мы замолчали; я не сразу понял, что настала моя очередь спрашивать.

– А ты? Чего ты хочешь в будущем?

Джейми отвернулась и посмотрела куда-то вдаль – я попытался угадать, о чем она думает, но ее лицо тут же обрело обычное выражение.

– Я хочу выйти замуж, – негромко произнесла она. – Чтобы отец повел меня к алтарю и чтобы в церкви было много-много народу.

– И все? – Я, в общем, не питал отвращения к мысли о свадьбе, но мне отчего-то показалось нелепым считать брак смыслом жизни.

– Да, – ответила Джейми. – Это все, чего я хочу.

Я заподозрил, что она боится закончить, как мисс Гарбер, и попытался приободрить ее, хотя сама идея по-прежнему казалась довольно глупой.

– Конечно, однажды ты выйдешь замуж. Встретишь хорошего парня, вы полюбите друг друга, и он сделает тебе предложение. Я уверен, твой отец будет просто счастлив.

Про много-много народу в церкви я умолчал. Наверное, просто не мог этого вообразить.

Джейми задумалась над моими словами – бог весть почему, но задумалась всерьез.

– Надеюсь, – наконец сказала она.

Судя по всему, больше она не хотела об этом говорить и не задавала вопросов, поэтому я сменил тему.

– Сколько лет ты уже сюда ездишь? – поинтересовался я.

– Семь лет. Мне было десять, когда я приехала в первый раз. Я была младше, чем многие дети здесь.

– Тебе нравится тут работать? Или ты грустишь?

– И то и другое. У некоторых детей ужасное прошлое. Когда слышишь их истории, сердце разрывается. Но когда ты приносишь им новую книжку или игру, они улыбаются так, что забываешь о грусти. Это самое лучшее чувство на свете.

Джейми буквально светилась. Хотя она говорила так вовсе не затем, чтобы пробудить во мне совесть, я чувствовал себя виноватым. Именно поэтому, в частности, с Джейми было нелегко общаться, но к тому времени я привык. Успел понять, что от нее можно ожидать чего угодно, только не нормального поведения.

Мистер Дженкинс открыл дверь и предложил нам войти. Кабинет походил на больничную палату – с черно-белыми кафельными полами, белыми стенами и железным шкафом у стены. Там, где обычно стоит кровать, находился металлический стол, который как будто только что сошел с конвейера. Сверхъестественная чистота, ничего человеческого. Ни единой фотографии.

Джейми представила меня; мистер Дженкинс пожал мне руку. Когда мы сели, она заговорила первой. Джейми с директором были давними друзьями, я понял это с первого взгляда: мистер Дженкинс крепко обнял ее, как только она шагнула за порог. Он видел пьесу несколько лет назад и сразу же сообразил, о чем идет речь. Но хотя мистер Дженкинс очень любил Джейми и знал, что намерения у нее самые благие, он сказал, что это не самая подходящая идея.