Спеши любить - Спаркс Николас. Страница 16

– Послушай, – сказал я, взяв ее за руку. – Обещаю, что искуплю свою вину.

Не спрашивайте, отчего я это сказал, – просто показалось, что так будет правильно.

Впервые за вечер Джейми улыбнулась.

– Спасибо, – ответила она.

– Джейми! – позвала мисс Гарбер.

– Что?

– Мы тебя ждем. – Мисс Гарбер махала ей рукой.

– Мне пора, – сказала Джейми.

– Да.

– Ни пуха ни пера.

Желать актеру удачи – плохая примета. Поэтому говорят «ни пуха ни пера».

Я выпустил руку Джейми.

– И тебе тоже. Непременно.

Нам пора было готовиться, и я зашагал в мужскую гримерку. Драматический театр был довольно велик для такого городка, как Бофор, поэтому благодаря отдельным гримеркам мы чувствовали себя настоящими актерами.

Мой костюм, который до сих пор хранился в театре, уже лежал там. На репетициях с нас сняли мерки, чтобы подогнать все по фигуре; когда я переодевался, без стука вошел Эрик. Эдди как раз в эту минуту перевоплощался в немого бродягу; при виде моего приятеля в его глазах мелькнул ужас. По крайней мере дважды в неделю Эрик устраивал ему трепку, поэтому Эдди, наспех натянув штаны, постарался удрать как можно быстрее. Эрик не обратил на него внимания и опустился на край туалетного столика.

– Итак, – сказал он с дьявольской усмешкой, – что ты собираешься выкинуть?

Я удивленно посмотрел на него:

– О чем ты?

– О пьесе, идиот. Ты собираешься забыть слова?

Я покачал головой:

– Нет.

– Значит, опрокинуть реквизит?

– Нет, – мужественно ответил я.

– Хочешь сказать, что не задумал ровным счетом ничего?

Я кивнул. Пакостить мне и в голову не приходило.

Эрик смотрел на меня очень долго, как будто увидел впервые в жизни.

– Наверное, ты наконец вырос, Лэндон, – сказал он.

Я не знал, можно ли считать это комплиментом.

Хотя Эрик был прав.

В пьесе Том Торнтон поражен, когда впервые видит ангела, – именно поэтому он ходит вместе с ней и помогает несчастным. Его первая реплика: «Вы прекрасны»; следовало сказать эти слова так, как будто они вырываются из глубины души. Это был ключевой момент пьесы, он задавал тон всему остальному. На беду, я никак не мог произнести их искренне. Они звучали не слишком-то убедительно, и, наверное, всякий бы, глядя на Джейми, произнес их точно так же, за исключением разве что Хегберта. Мисс Гарбер ни разу не удостоила эту сцену оценки «великолепно», поэтому я слегка нервничал, упорно пытаясь вообразить в роли ангела кого-нибудь другого, но приходилось думать о стольких вещах, что я окончательно утратил надежду сосредоточиться.

Джейми все еще была в гримерке, когда подняли занавес. В первых сценах она не участвовала – там в основном речь шла о Томе Торнтоне и его отношениях с дочерью.

Я не думал, что буду сильно нервничать на сцене – мы ведь столько репетировали, – и все-таки пережил настоящий шок. Театр был битком набит зрителями; как и предупреждала мисс Гарбер, пришлось поставить два дополнительных ряда стульев. Обычно в зале помещалось четыреста человек, но сегодня как минимум на пятьдесят больше. Люди теснились даже вдоль стен – стиснутые, точно селедки в бочке.

Когда я шагнул на сцену, наступила тишина. Публика, насколько я заметил, состояла в основном из седовласых леди – тех, что играют в бинго, а по воскресеньям пьют «Кровавую Мэри», – но в задних рядах сидели мои приятели во главе с Эриком. Настоящий кошмар – стоять перед людьми, которые ждут твоей первой реплики.

Я постарался выбросить это из головы и начал. Салли, это одноглазое чудо, играла мою дочь, потому что была маленького роста; мы с ней всё сделали так, как на репетициях, и ни разу не сбились, хотя зрелище трудно было назвать впечатляющим. Когда первый акт закончился и занавес закрылся, мы начали торопливо менять декорации. На этот раз помогали все, и мои пальцы не пострадали – я старательно избегал Эдди.

Я до сих пор не видел Джейми – судя по всему, ее освободили от возни с реквизитом, потому что ее платье было сшито из тонкой ткани и могло порваться, если бы она зацепилась за гвоздь. Мне, в общем, некогда было о ней думать. Потом занавес поднялся снова – я вернулся в мир Хегберта Салливана и побрел по улице, заглядывая в витрины в поисках музыкальной шкатулки для дочери. Когда Джейми появилась на сцене, я стоял к ней спиной, но услышал, что зрители дружно вздохнули. Если раньше было тихо, то теперь наступило прямо-таки гробовое молчание. Краем глаза я заметил, что у Хегберта, стоявшего за кулисами, подрагивает челюсть. Я собрался с духом, обернулся и увидел…

Впервые за все время нашего знакомства Джейми не стала собирать волосы в тугой пучок. Они спускались ниже лопаток; слегка сбрызнутые лаком, они отражали свет софитов и искрились. На Джейми было легкое белое платье, сшитое точно по фигуре. Удивительное зрелище. Она ничуть не походила на девочку, которую я знал с детства. Немного макияжа – совсем чуть-чуть, чтобы подчеркнуть нежные черты лица. Джейми слегка улыбалась, как будто хранила какой-то задушевный секрет, – именно так ей и полагалось по роли.

Она действительно казалась ангелом.

Наверное, у меня слегка отвисла челюсть; я стоял и смотрел на нее довольно долго, изумленный до немоты, а потом вдруг вспомнил, что должен произнести свою реплику. Я сделал глубокий вдох и медленно проговорил:

– Вы прекрасны.

И наверное, все зрители, начиная с седовласых леди в партере и заканчивая моими приятелями в заднем ряду, поняли, что я говорю искренне. Впервые в жизни.

Глава 9

Сказать, что спектакль имел успех, было бы преуменьшением. Публика смеялась и плакала – именно этого мы и добивались. Благодаря Джейми пьеса действительно стала чем-то особенным – на мой взгляд, все были изумлены не меньше меня. На лицах остальных при виде Джейми появилось точно такое же выражение, как и у меня; прочие участники принялись играть с куда большим воодушевлением. Мы закончили спектакль без единой погрешности, а на следующий день в театр набилось еще больше зрителей, хоть и трудно такое представить. Даже Эрик подошел и поздравил меня – и это был настоящий сюрприз.

– Вы молодцы, – произнес он. – Я тобой горжусь, старик.

Мисс Гарбер твердила «великолепно!» всем, кто готов был ее слушать или просто оказывался поблизости; звук ее голоса отдавался у меня в ушах далеко за полночь. Когда занавес закрылся в последний раз, я принялся искать Джейми и увидел девушку за кулисами с отцом. У него были слезы на глазах – я впервые видел, как Хегберт плачет. Он обнял Джейми, и они долго стояли так. Отец гладил ее по голове и шептал: «Мой ангел», – и у меня вдруг перехватило дыхание.

Наверное, я убедился, что поступать «правильно» не так уж плохо.

Когда они наконец выпустили друг друга из объятий, Хегберт исполненным гордости жестом направил Джейми к нам – на нее градом посыпались поздравления. Джейми знала, что отлично справилась, хотя и неустанно твердила окружающим, будто недостойна похвалы. Она улыбалась как обычно, но при том, как она сегодня выглядела, ощущение было совершенно иное. Я стоял поодаль, позволяя ей насладиться моментом, и отчасти чувствовал себя, как старина Хегберт, – был счастлив за Джейми и даже гордился ею. Когда она наконец увидела меня, то немедленно извинилась перед остальными, подошла совсем близко и улыбнулась:

– Спасибо, Лэндон. За все, что ты сделал. Папа просто счастлив.

– Не стоит благодарности.

Странно – но когда я понял, что Хегберт сам отвезет Джейми домой, то впервые пожалел, что не могу ее проводить.

Началась последняя учебная неделя перед рождественскими каникулами; в каждом классе шли экзамены. Вдобавок мне нужно было закончить эссе, которые изрядно забросил из-за репетиций. Я собирался как следует налечь на книги, а вечером, перед сном, писать сочинения. Но даже так я не мог избавиться от мыслей о Джейми.