Тепло наших тел - Марион Айзек. Страница 34

Допиваю и чувствую тяжесть внизу. Мне надо отлить. Мертвые не пьют, так что и мочиться нам обычно не приходится. Надеюсь, я еще помню, как это делается.

Иду в туалет и упираюсь лбом в стену над писсуаром. Расстегиваю ширинку и смотрю вниз — вот и он. Волшебный инструмент жизни и смерти и еб-ли-на-первой-свиданке-на-заднем-сиденье. Висит, обмякший, бесполезный, и молча укоряет меня за плохое обращение. Вспоминаю жену и ее нового любовника, с которым они хлопались друг о друга, как куры на упаковочной линии. Вспоминаю анонимные кляксы из прошлой жизни. Наверное, все они давно мертвы. Или мертвы. Наконец — Джули, свернувшаяся рядом со мной в огромной кровати. Мне вспоминается ее тело в дурацком белье несочетаемых расцветок, ее дыхание у моих глаз, пока я рассматриваю каждую черточку на ее лице, гадая, какие загадки таятся в сияющем ядре каждой клетки ее тела.

В общественном сортире, провонявшим дерьмом и мочой, я стою и думаю: неужели слишком поздно? Или из скрежещущей пасти небес все-таки можно вырвать последний шанс? Я хочу новое прошлое, новые воспоминания, новое знакомство с новой первой любовью. Я хочу начать заново во всем.

Выхожу из туалета, едва держась на ногах. Слышу голоса, они звучат неразборчиво. Джули и Нора увлеклись разговором, перешептываются и смеются. К ним подходит парень лет тридцати и говорит Джули какую-то сальность. Нора бросает на него злобный взгляд и что-то отвечает, кажется, с сарказмом, а Джули велит оставить их в покое. Пожав плечами, тот возвращается к бильярдному столу, где его ждет приятель. Тут Джули выкрикивает какое-то оскорбление, и пока второй смеется, первый с жестокой улыбкой выкрикивает ответ. На секунду Джули замирает. Потом они с Норой поворачиваются к бильярдному столу спиной, и Нора принимается ей что-то нашептывать.

— Что… случилось? — спрашиваю я, подойдя поближе. Оба типа у бильярда смотрят мне в спину.

— Ничего, — отвечает Джули дрожащим голосом. — Все нормально.

— Р, ты не выйдешь на минутку? — просит Нора.

Смотрю на одну, потом на другую. Они ждут. Выхожу из бара на воздух. Меня переполняют чувства. Приваливаюсь к ограде — до улицы семь головокружительных этажей. Почти во всех окнах темно, и только фонари на обочинах мерцают и пульсируют, как живые. Диктофон Джули настойчиво оттягивает мой карман. Достаю и смотрю на него. Не стоит, конечно… но я… сейчас мне это нужно…

Закрываю глаза. Пошатнувшись, опираюсь одной рукой на перила. Чуть-чуть перематываю назад и включаю.

…безумие… а впрочем, почему? Только потому, что он… такой, какой он есть? И вообще, "зомби" — дурацкое слово…

Снова мотаю назад. В голове почему-то крутится, что в пробеле между началом этой записи и концом предыдущей сосредоточилось все то время, что я знаю Джули.

Весь смысл моей жизни в паре секунд шипения ленты.

Жму на "стоп", включаю.

…думает, что никто не знает, хотя все всё знают. Они просто боятся с ним связываться. Чем дальше, тем хуже. Сегодня он заявил, что любит меня. Вот прямо так и сказал. Что я красивая, что во мне заключено все, что он так любил в маме, и если со мной что-нибудь случится, он с ума сойдет. И все это правда. Я знаю, глубоко внутри он именно такой… но чтобы это прорвалось, нужно было напиться до зеленых чертей… Так противно… Тошно.

На пленке долгая пауза. Оглядываюсь на дверь бара, мне стыдно, но я не могу удержаться. Здесь все личное. Знание, которое я должен заслужить месяцами терпеливой близости. Но… мне очень хочется дослушать.

Я думала заявить на него. Явиться в клуб и заставить Рози его арестовать. Я не против выпивки, наоборот, только за, но папа… с ним все по-другому. Для него это не праздник, а, наоборот, что-то мучительное, страшное, он как будто готовится к какой-то чудовищной средневековой хирургической операции. И… да… я знаю почему. Я сама делала вещи и похуже, но он… он просто…— Ее голос прерывается, она шмыгает носом, будто сама себя упрекает. — Господи,— всхлипывает она. — Вот черт.

Еще несколько секунд шипения. Я прислушиваюсь. Вдруг распахивается дверь. Разворачиваюсь и швыряю диктофон в темноту. Но это не Джули. Это те двое, которые играли в бильярд. Толкаясь, они вываливаются наружу и с кривыми усмешками зажигают по сигарете.

— Эй, ты, — выкрикивает тот, который подходил к Джули. Он высокий и смазливый, мускулистые руки покрыты татуировками — змеи, скелеты и логотипы давно почивших рок-групп. Оба направляются ко мне.

— Здорово, чувак. Так ты что, новый парень Норы?

Пауза. Пожимаю плечами. Оба хохочут, как будто я отпустил неприличную шутку.

— Ага, правильно, с ней хрен разберешь! — Ткнув своего приятеля в грудь кулаком, первый подходит еще ближе. — А Джули знаешь, чувак? Вы друзья или что?

Киваю.

— И давно?

Пожимаю плечами. Внутри сжимается пружина. В паре футов от меня он опирается на стену и затягивается.

— Она тоже та еще дикая штучка была. Я ее стрельбе учил.

Надо уходить. Прямо сейчас. Повернуться и уйти.

— Вся такая непорочная заделалась, когда замутила с этим ее Кельвином, а когда-то так гуляла — все ходуном ходило! Сотка тогда уже и на пачку сигарет не тянула, но с этой сучкой ее хватало надолго.

Я раскалываю его череп о стену. Это очень просто — один бросок, удар ладонью по лицу — и затылок отлетает прямо в стену. Не знаю, убил ли я ею, все равно. Когда на меня бросается его приятель, и с ним делаю то же самое. В алюминиевом сайдинге Сада появились две крупные вмятины. Оба сползают на землю. Шаркаю вниз по лестнице, выхожу на мостик. На меня пялятся какие-то подростки, которые курят травку прямо на мостике, держась за тросы. Проталкиваюсь мимо, пытаюсь сказать "Извините", но не нахожу звуков. Спускаюсь еще на четыре этажа, выхожу на улицу Феи, Волшебницы, или как там ее. Мне надо уйти от людей, собраться с мыслями. Я так хочу есть. Я умираю с голоду.

Побродив несколько минут, я окончательно заблудился. Я один на темной незнакомой улочке, с неба моросит слабый дождик. Черный асфальт влажно поблескивает под корявыми уличными фонарями. Прямо по курсу пара караульных — мальчишки, изо всех сил старающиеся казаться мужчинами, — прикидываются друг перед другом крутыми.

— …всю прошлую неделю в Коридоре-2 заливали фундамент. До Голдмэна меньше мили, но людей почти не осталось. Гриджо почти всех перебросил со стройки в Оборону.

— А Голдмэн что? Как с их стороны идет?

— Голдмэн — говно. Они едва за ворота вышли. Говорят, благодаря тому, какой у нас Гриджо политик, слиянию все равно не бывать. Может, ему вообще больше не хочетсяникакого слияния, учитывая, что стало с Коридором-1. Не удивлюсь, если он сам и организовал обвал.

— Бред собачий. Сплетни-то не распускай.

— Ну да, так или иначе, с тех пор, как этот Кельвин скопытился, стройка зависла. Копаем ямы — закапываем ямы. И все.

— Ну и пусть! Все равно, я бы лучше что-нибудь строил, чем играться тут в живых солдатиков. Тебе хоть раз пострелять довелось?

— Раз пара трупаков вышла из кустов. Пиф-паф, игра окончена.

— Даже Костей не видел?

— Больше года не видел. Они теперь из гнезд не высовываются. Полный отстой.

— Тебе что, нравятсяэти уроды?

— А чего, они прикольные. Хоть бегать умеют, не то что трупаки.

— Прикольные! Ну ты гонишь! Эти уроды — они же неправильные! В них и стрелять-то противно.

— Вот почему ты попадаешь один раз из двадцати!

— Они уже и на человеческие скелеты не похожи, понимаешь? Пришельцы какие-то. Пиздец какую жуть нагоняют.

— А все почему? Потому что ты нюня.

— Отвали. Пойду отолью.

Караульный исчезает в ночи. Его напарник ежится в свете фонаря, глубже зарываясь в куртку от дождя. Я иду вперед. Мне не интересны эти мальчишки, я просто ищу какой-нибудь тихий угол, куда можно забиться и собраться с мыслями. Но стоит выйти на свет, караульный меня замечает. У меня проблема. Я пьян.Моя ровная, вышколенная Походка сменилась жалким шарканьем.