Довольно милое наследство - Белмонд С. А.. Страница 23

Тетя Шейла задумалась, стряхивая пепел в пепельницу.

– Я всегда собиралась рассказать, – сказала она тихо. – Но все как-то время не могла подходящее найти.

– Боже! – воскликнула я. – Да вы, должно быть, шутите?

Она приоткрыла рот от удивления. Она никогда не думала, что я могу быть такой агрессивной. Ведь для нее я всегда была мягкой и доброй племянницей из Америки.

Но тут мне в голову пришло еще кое-что.

– Так Джереми наполовину американец! – сказала я с нотками порицания.

Она воспитала его снобом, что, как выясняется, против его природы.

Тетя терпимо улыбнулась. И тут я заметила морщинки в уголках глаз и у рта, которые не видела раньше, за ленчем, когда она показалась мне такой молодой. Впрочем, я всегда готова была восхищаться ею. Наверное, мне нужна была строгая тетушка, от которой так сложно дождаться комплимента, что заставляло добиваться в жизни своей цели, быть более взрослой, более рассудительной.

– Да, – сказала она тихо, – Джереми тоже американец. Но благодаря Питеру он вырос типичным британцем. Питер никогда не относился к Джереми как к приемышу, напротив, всегда считал его частью семьи. А я, видишь ли, в своей семье была белой вороной, и из-за меня Джереми с ними не очень-то общался. Для него очень много значит быть частью вашей семьи. Он любил Питера гораздо больше, чем может показаться со стороны из-за их постоянных ссор. И еще он очень любил бабушку Берил. А еще он достаточно близко узнал бабушку Пенелопу к концу ее жизни, когда она сделала его распорядителем своего имущества. Разве ты сама не видишь, как много ваша семья значит для него?

С этим я поспорить не могла. Я знала, что для Джереми все это весомая часть самоопределения.

– А как получилось, что у вас с дядей Питером не было общих детей? – спросила я осторожно.

Я знала, что мне не стоило спрашивать, но тетя была настроена на разговор.

– Мне пришлось сделать гистерэктомию, [4] – сказала она без обиняков. – И Питер, должна тебе сказать, поддерживал меня как мог. И он усыновил Джереми. Он сам это предложил. Он сказал, что парню не стоит жить без поддержки отца. И он говорил не только о деньгах. Он говорил о воспитании. Он хотел, чтобы у Джереми в жизни, как он говорил, был «фундамент». Они действительно были как отец с сыном. Почему я должна забирать это у Джереми? Они справились с трудностями в отношениях, чего никогда бы не произошло, дай я Джереми усомниться в том, что Питер его отец, что можно проявить неуважение к нему.

– Вы любили дядю Питера? – спросила я, набравшись наглости.

Она посмотрела на меня так, что я решила, что сейчас она цыкнет на меня, но она так не сделала.

– Да, – пожала она плечами. – Но не так страстно. Мне нравилась вся его семья, потому что они были такими терпимыми в отличие от моей семьи. И они с радостью приняли известие о том, что Питер женится на мне. Они мне очень нравились. А Тони… он был…

Впрочем, ей и не пришлось заканчивать фразу. Она вернулась к своей сигарете. И только тут я поняла, что раньше никогда не видела, чтобы она курила. Ни тем летом, ни недавно за ленчем. И все же вот она, передо мной, в шелковом халате, вельветовых тапочках, с идеально забранными волосами – пример самообладания. И все же нервы у нее, судя по всему, пошаливали.

– Вы еще не разговаривали с Джереми об этом? – спросила я уже более сочувственно.

– Бог мой, – простонала тетя. – Эта французская девчонка, с которой он работает, посадила его на частный самолет, который делает три остановки на пути к Лондону. Он очень устал от перелета. Джереми прибежал сюда, кричал, задавал вопросы. Я чуть с ума не сошла, отвечая на них.

– Простите, – сказала я, понимая, что во всем не права.

– Да нет, что ты, милая, я на тебя зла не держу, – сказала она с улыбкой. – Твое поведение просто сказка по сравнению с тем, что он мне устроил. Я думала, он мне голову оторвет. Он мне не давал ответить на один вопрос, как выстреливал следующий. Да он и не слушал меня, скорее сопоставлял свои юридические факты. Я пыталась сказать ему, как сильно мне жаль, но он… – Ее голос снова стал едва слышен, но на этот раз тетя не отвернулась, а, убрав сигарету, посмотрела пристально мне в лицо. – Может, ты перескажешь ему то, что услышала здесь? – спросила она с надеждой. – Он к тебе прислушивается. Ведь вы двое всегда друг к другу неровно дышали.

Я вдруг почувствовала, что краснею. Каждый раз, когда женщина в возрасте говорит тебе, что заметила, как ты относишься к ее сыну, чувствуешь себя неловко.

– Вы ведь не все мне рассказали, – сказала я торопливо. – Тони был в Лондоне, когда родился Джереми?

– Нет, Тони уже был во Вьетнаме, – ответила она. – Мы жили в маленьком доме вместе с барабанщиком из группы и его девушкой. Джереми родился там. Позже я переделала это место под Дом ветеранов. Там до сих пор приют для солдат. – Она вздохнула. – К сожалению, ветераны войн есть и в наше время, и в вашем возрасте. И мне кажется, что с каждой войной они становятся моложе. Я помогаю фонду собирать деньги и слежу за тем, как идут у них дела.

– А вы с… с барабанщиком… роман не крутили? Потом? – спросила я.

Тетя Шейла изумленно посмотрела на меня:

– Конечно, нет! Он женился и обзавелся семьей. Он нашел работу на телевидении, пишет музыку для передач, а еще помогает мне с Домом для ветеранов. Но не более того. Боже правый, как тебе такое в голову пришло?

Теперь я поняла, что еженедельные «встречи» тети Шейлы, как горько отзывался о них Джереми, не что иное, как благое дело.

– От Джереми, – сказала я. – Он знает, что вы ездите туда каждую неделю. Если бы вы сказали ему зачем…

– Одно я в вас, американцах, не люблю, – вспылила тетя Шейла. – Вашу ужасную привычку обсуждать с людьми свою личную жизнь. Это что, и есть ваша пресловутая терапия? Или что-то иное, кроме сказки со счастливым концом, для вас невыносимо?

– Ваш американский сынок может здорово пострадать из-за этого, – ответила я немного раздраженно. – Он может даже потерять наследство. Если вы и дальше будете хранить свои тайны, то лишь поможете этим Ролло. Так что, может, дадите мне адрес и телефон Джереми? Я хочу помочь ему. Если получится.

Я жутко устала, видимо, поэтому тетя Шейла быстро написала мне на листке и то и другое. Тут я вспомнила кое-что.

– Тетя Шейла, – спросила я, – а отец Джереми… видел когда-нибудь сына? Вы говорили, что он вернулся…

Она резко посмотрела на меня. Затем, не произнеся более ни слова, она встала с дивана и вышла. Тетя вернулась со старой фотографией, чуть порванной по краям и немного помятой.

– Сохрани это для него, ладно? Покажи ее Джереми, когда сочтешь, что настал подходящий момент. Но только прошу тебя, не потеряй, – сказала она тоном, которого я от нее никогда не слышала. Словно сердце у нее вдруг заныло. – И не дай Джереми разорвать ее в порыве гнева. Но если ты его успокоишь, то, возможно, он сам захочет на нее взглянуть.

Это было черно-белое фото молодого человека лет девятнадцати, с длинными темными косматыми волосами, какие носят рок-музыканты. На нем были джинсы-клеш и белая рубашка с вышивкой. Он сидел на потертом, но чистом обеденном столе. Несмотря на свой потрепанный вид, словно он действительно был болен, он все же походил на симпатичного американца с открытым лицом. А еще он выглядел счастливым. Он держал на руках малыша, и они смотрели друг на друга в немом обожании.

– Этот малыш – Джереми? – спросила я, с умилением разглядывая ребенка.

Затем бросила взгляд на тетю Шейлу. Влажные глаза выдавали ее, но голос был твердым.

– С Тони, – сказала она. – Он был таким душкой с Джереми. Он умер спустя две недели после того, как сделали эту фотографию. Джереми здесь всего годик.

Я продолжала смотреть на фотографию, когда ехала на такси в квартиру бабушки Пенелопы. Тетя Шейла волновалась за меня, когда узнала, что я буду жить там. Она сказала, что все удобства должны работать, но если что-то будет не так, то я не должна стесняться звонить ей в любое время.