Крещендо (СИ) - "Старки". Страница 25
И оставляет меня в сиреневом дыму выхлопной трубы.
***
На следующий день подхожу к Маю сразу, утром, когда он с парнями у крыльца стоял, курил. Тяну его за рукав в сторону. Говорю, глядя на застежку его куртки:
- Ты когда будешь сегодня дома?
- Хочешь прийти?
- Да.
- За скрипкой?
- Да.
- Вечером.
Я только кивнул. Отменит репетицию? Будет репетировать со мной… Всё будет хорошо. Всё будет хорошо. Всё будет…
Эту фразу повторил не менее миллиона раз, на уроках ничего не слышал, не соображал. Ничего не мог есть. А после уроков вообще молодец: отправился домой в сменной обуви, забыл переодеть, пришлось возвращаться.
***
Приехал на такси. Звоню в ворота. Срабатывает ключ. Прохожу в дом. Поднимаюсь на третий этаж. Май сидит на подоконнике, смотрит на меня. На столе в шёлке лежит Лидочка.
Я встал посреди комнаты, еле дышу. Жду команды, закусываю губу, руки вытянул вдоль тела, как солдат на карауле. А Май молчит, ни жестом, ни взглядом не подсказывает. Это не может продолжаться вечно! Я зачем сюда пришёл? Руки дрожат, но я буду смелым. Начинаю расстегивать куртку, снимаю, осторожно кладу на пол, туда же шарф. Стягиваю с пяток ботинки, двигаю их ногой к куртке. Грациозно снять носки не получилось, чуть не грохнулся, подпрыгивая на одной ноге. Теперь ремень. Ублюдок меня не останавливает. А руки дрожат все сильнее, с ремнем запутался. Вытаскиваю рубаху из штанов, начинаю расстегивать, но не получается, решительно стягиваю её через голову, но тут же прикрываю ей своё бледное тело. В страхе смотрю на Мая, тот сидит, как в зрительном зале на итальянской опере, когда текст непонятен, завораживает только музыка. Боялся, что разгляжу похоть, желание в его лице, но этого не было. Тогда я аккуратно складываю рубаху и помещаю поверх куртки. Теперь брюки. Боже мой! Лишь бы не вилять задом, а то буду выглядеть как провинциальный стриптизёр в своих серых плавках. Чёрт! И опять чуть не упал носом в пол. Встряхиваю брюки, складываю рубчиком, и уже целая пирамида моей одежды рядом. Стою в плавках, покрылся гусиной кожей, но не из-за холода, а от незащищенности. Меня трясет, причём начинает трястись губа, не могу сдержать. Закрываю глаза, считаю до десяти. Берусь за резинку трусов.
- Стоп! – кричит Май, я замираю и распахиваю глаза. Май уже спрыгнул с подоконника, нервно сглатывает, он в замешательстве. Секунд десять, и ублюдок решился: - Снимай!
Не могу справиться с дрожью. Ощущение, что кровь вылилась через пятки, её не хватает. Резинка трусов стала вдруг очень тугой, отдираю её от себя, спускаю бельё на щиколотки, вышагиваю из жалкой серой тряпочки.
- Ч-ч-ч-что т-т-теперь? – заикаюсь я, абсолютно голый.
Май показывает рукой на скрипку:
- Сыграй!
- Ч-ч-что с-с-сыграть? – трясущимися губами говорю я. Я не удивляюсь, я был даже готов к этому.
- Что-нибудь для меня, пожалуйста!
У меня потные руки. Шелковой тканью вытираю. Беру свою драгоценную, прижимаюсь лбом. Я выгляжу как идиот? Она поймет, простит! Что играть? Нужно плакать? Или будоражить? Но с собой нет нот! Нужно играть что-то знакомое… То, что учил давно – «Хихо де ла Луна». Мексиканская песня Хосе Марии Кано в переложении для скрипки. Без сопровождения с фортепиано будет намного хуже, но аппликатура и клавир мне знакомы хорошо.
Взмахиваю смычком и с пианиссимо отрывистым мартелле, раз-два-три, раз-два-три… навожу ритм - и мелодия, осторожная, вкрадчивая, нежная, начинает тихий бег, она становится всё тревожнее, всё громче, всё опаснее. Мистика, а не мелодия, легато то и дело прерывается пунктирным штрихом. Ветер гуляет по струнам, ночной страх, злая Луна скалится в ответ на молитву скрипки. А я сын Луны, обнаженная жертва неосторожного обещания. Всё громче и громче, все ярче и агрессивнее, из нежности вытекает страсть. Без вибрато, без тремоло, нет никакой дрожи в руках и в губах. Есть только эти удивительные звуки. Прерываю в самый пик крещендо и пиццикато четыре такта, потом обрушиваю финал низко, смертельно, трагично. Луна забрала жертву. Чем проще мелодия, тем драматичнее финал, как в жизни: чем незатейливее линия жизни, тем обиднее конец. Как, это всё? Пусть будет еще жизнь, пусть мелодия закручивается в рондо! Так и с «Сыном Луны» - тишина воспринимается враждебной силой, неестественным продолжением.
Я долго стою в тишине с закрытыми глазами. Мне страшно открывать их, ведь это будет означать продолжение, которое никак не сочетается с моей музыкой, с моей скрипкой, с тем настроением, что было в песне. Вдруг чувствую, что тёплое тело в одежде, крепкие руки обхватывают мои ноги. Май. Сидит рядом со мной на полу на коленях, очень близко, так, что я стою между его раздвинутых ног, он обнял меня за ноги и уткнулся лицом в бедро.
- Что ты творишь со мной! – скулит Май. - Что ты творишь?
Я отпускаю Лидочку за гриф, перехватываю удобнее смычок и правой рукой забираюсь к нему в волосы, тереблю на затылке. Видимо, Май воспринял это как поощрение. Стал целовать мои коленки, водить руками по ногам вверх и вниз. Задевает волосами кожу бедер, щекочет и волнует. Но ни стыда, ни совести… м-н-н-н… ртом в пах! Мама! Как там жарко! Как это стыдно! Какое удовольствие! Но Май не останавливается там, выпрямляется и шествует губами по животу, нервно вздымающемуся, по детской безволосой груди, по синей от царапин шее, к губам. Я стою беспомощный, растопырив руки в стороны – в одной скрипка, в другой смычок, позорно голый с вздёрнувшимся вверх членом и с трясущимися губами. А Май осторожно входит в рот, без жевания, без крови целует вкрадчиво и как-то отчаянно. Его руки на моих ягодицах, они спустились со спины, гладят, сжимают мои ничтожные половинки. Но потом вдруг палец проникает внутрь меня, и я дёргаюсь, отталкиваюсь телом, плечами, губами… Неужели сейчас?
- Ты весь трясешься! – заботливо говорит Май. - Тебе страшно?
- Очень, - шепчу я.
- На самом деле ты не хочешь этого? Ты делаешь это ради неё? – Май кивает в стороны Лидочки.
- Да.
- Более того, ты и сейчас не веришь, что я тебе верну скрипку? Ты думаешь, что я тебя обману?
- Да…
- Но ты в отчаянии и загнан в угол. Поэтому ты здесь?
- Да.
- Я ублюдок?
- Да.
Май отстраняется от меня, забирает скрипку и смычок, отходит. В тёмной комнате не вижу выражения его лица. Лидочку кладет на стол.
- Пусть я ублюдок, но я не насильник. Я хочу, чтобы ты меня любил!
- Май! – выкрикиваю я, падая вниз на колени, я понял, что ничего не добился. - Это нечестно! Ты требуешь невозможного!
- Почему? Почему для тебя это невозможно?
- Я люблю только свою скрипку…
- И кто из нас двоих ненормальный?
- Май! Я делал всё, что ты просил! Сделай это, я вытерплю, но отдай мне Лидочку… Какая тебе разница, люблю я или нет? Ты же хочешь…
Ублюдок подходит вновь ко мне и медленно расстегивает джинсы, в просвет ширинки выпрыгивает его член. Розовый, прямой, готовый.
- В чем-то ты прав, хочу! И сейчас очень трудно остановиться. Мы сделаем так…
Мне надо раскрыть рот? Но зубы сжаты так, что только пассатижами их можно раскрыть, или разломать. Смотрю на его член заворожено. Вдруг Май хватает меня за плечи и поднимает, а это было трудно, так как мои ноги не слушаются меня.
- Я тебе обещал, что не буду этот требовать. Будем проще…
Обнимает, проводит по левой руке, захватывает кисть. Кладет мою вялую ладонь на свой член, так, что его рука сверху. Заставляет сжать, начинает двигать моей рукой по горячему органу, кожица ходит, ствол пухнет и тукает. Голова Мая уперлась в моё плечо губами, стонет в меня. Ощущаю себя резиновой куклой, меня трахают, а ни боли, ни удовольствия! Только стыд! Он дрочил долго, в процессе ещё и стал целовать в шею, в ухо. В момент излияния выгнулся, прижавшись животом ко мне и как-то жалобно открыв рот, прерывисто задышал. В мою руку ударила теплая густая жидкость, Май удерживает кисть, стряхнуть семя на пол не могу. В его сперме живот, склизкая капля стекает по ноге.