Правила жестоких игр - Ефиминюк Марина Владимировна. Страница 7

– Здорово, да? – радовался тот, впившись жаждущим взглядом в портрет полуобнаженной женщины.

– Надеюсь, что меня не заберут отсюда смешливые парни в белых халатах. – Буркнула я себе под нос, оглядывая очередной темный зал с множеством картин на стенах.

Со всех сторон на нас смотрели прекрасные печальные ведьмы, одинокие и легкие. На полу светилась нарисованная специальной краской шестиконечная звезда, заключенная в круг. Из динамиков лилась тревожная музыка, добавляя жути. Как ни странно посетители на необычной экспозиции имелись, и они, словно зомби, проходили от картины к картине, задумчиво разглядывая портреты, и перешептывались, делясь впечатлениями.

Незаметно кружа по залам, приятеля я потеряла, скорее всего, зачарованный Пашка застыл перед огромной во всю стену панорамой, изображавшей ведьмовской шабаш. Один из залов посвящался охоте на ведьм, и в центре стояло старинное пыточное устройство, на котором распинали несчастных, случайно названных колдуньями. «Дыба» – прочитала я объяснение на подставке.

Картина, рассказывающая о сожжении, повергла меня в легкую истерику. Перед глазами снова вспыхнули красноватые язычки пламени, облизывающие капот раздавленного автомобиля, и вид моих залитых кровью порезанных разбитым стеклом рук на нелепо смятом руле…

Не долго думая, я спаслась бегством, оказавшись в новом зале, где рассказывали о сказочных ведьмах. Тут же имелась и ступа Бабы-Яги с метлой.

Выставка начала меня утомлять, а ноги загудели. Я уже решила найти загулявшегося приятеля, как взгляд упал на одну из картин, и сердце пропустило удар. С портрета в зал бросала холодный и высокомерный взор прекрасная ведьма с большими глазами невероятного василькового цвета. «Аида Вестич. Семья клана воздуха» – значилось на надписи. Непроизвольно я сделал шаг к изображению в богатой раме, вспоминая очи блондина из кафе, и у хозяина испорченной машины глаза имели точно такой же необычный оттенок. В животе нехорошо кольнуло. Снова в памяти возник образ летящего камнем мобильного телефона и моя неуклюжесть, характерная для балерины со сломанной ногой…

– Красивая? – Донесся до меня низкий приятный голос.

Я подпрыгнула от неожиданности и отпрянула от портрета, резко оборачиваясь. Нахмурившись, рядом со мной стоял парень, автомобиль которого пострадал моими усилиями.

– Ну, в некотором роде. – Старательно избегая колючего взгляда, пробормотала я и снова покраснела, костеря себя.

– Что ты тут делаешь? – В его тоне прозвучало обвинение, будто он застал меня над корзиной с его грязным бельем.

– У меня друг любитель подобной чепухи. – Неопределенно махнула я рукой, изучая пуговку дорогой рубашки как раз под расстегнутым воротничком.

– Друг, значит? – Теперь в голосе слышалась насмешка.

– Ну, да. – Язык заплетался. – Я таких выставок не понимаю, мне больше фотографии… – Смутившись окончательно, я кашлянула. – Нравятся.

Парень недоверчиво изогнул бровь, разглядывая мою рыжую шевелюру так, будто она являлась ободранным лисьим хвостом на воротнике престарелой кокотки. Только усилием воли удалось подавить желание поправить непослушную копну.

– Сашка! – Паша как всегда появился очень вовремя и спас от позора. – Я потерял тебя! О! – Увидев парня, обрадовался он, как последний идиот. – Привет! Она сильно испортила машину? Да? – Приятель фонтанировал глупым юмором. – Она умеет.

Парень сморщился, вероятно, не оценив шутку.

– Павел. – Неохотно представила я, кивнув в сторону приятеля.

– Филипп. – Красавчик пожал дружелюбно протянутую ладонь, и отчего-то показалось, что сейчас он выйдет в туалет и помоет руку до локтя.

– Ну, нам пора. – Я улыбнулась, подталкивая Пашку вон из зала. Тот упрямиться не стал и быстро засеменил на выход.

– Филипп, вот ты где! – Услышала я за спиной девичий голосок, жеманно растягивающий слова, но не обернулась, хотя умирала от любопытства.

От оскорбительного тона короткой беседы в душе остался неприятный осадок.

Значит, Филипп… Глупое какое-то имя.

Пашка повел себя, как настоящий рыцарь – оставил машину у музея, собрал мои учебники и потащился со мной в другой конец города на метро. Всю дорогу он выглядел задумчивым и помалкивал, похоже, собираясь воплотить в жизнь видение, внезапно переставшее меня веселить. Мысль о его неловком поцелуе заставляла содрогнуться. Словно проклятая, я вспоминала васильковые глаза, приглушенный свет и смятые простыни.

От подобного бреда мои демоны снова захохотали страшными голосами.

– Зайдешь? – Я запрокинула голову, проверяя окна, но свет не горел, похоже, родители еще не вернулись.

– Нет. – Паша передал мне книги, что я крякнула от тяжести. – Мне еще машину забирать.

– А? Ну, хорошо. – В моем голосе прозвучала бестактное облегчение.

Приятель галантно придержал подъездную дверь, а потом вдруг схватил меня за локоть, заставляя оглянуться.

– Саша…

И на его круглом знакомом лице со сломанным носом появилось то самое глупое испуганное выражение, означавшее решительность.

– Не надо, Паша. Правда. Не сегодня. Ладно? – Пробормотала я, сжимаясь, и прикусила язык от злости на собственные слова.

Павел потух, ссутулился, становясь как-то меньше ростом.

ГЛАВА 3. Гнев

«Анжела? Олеся? Рита?» – На протяжении всего вечера Филипп судорожно пытался прочитать имя блондинки, заглядывая в ее пустые глаза, но в голове у девушки варилась манная каша из воспоминаний. «О! Артем? Нет, – осекся парень, – Артем совсем из другой оперы».

Вспомнить самому не получилось, а потому Филипп называл девушку ласково и неоднозначно «Зайка» и с чистой совестью отвез домой, проводив до дверей квартиры.

– Зайдешь? – Томно прошептала она, цапкой рукой обнимая его за шею и заглядывая в очи. В ее подведенных глазах читался призыв, а в воспоминаниях крутилась спортивная машина и золотая кредитная карта, увиденная у Филиппа в ресторане.

Подобное находилось за гранью добра и зла. Сжалившись, он мазнул глупышку по накрашенным губам, изображая поцелуй, и поспешно подтолкнул внутрь квартиры. Зак назвал бы подобный поступок «позорным бегством», но общение с девицей, весь вечер болтавшей о какой-то сумочке из крокодильей кожи, сегодня было выше сил Филиппа. Он надеялся, что с его уходом бедняжка не заработала комплекса неполноценности.

Город застыл в пробках, но не для ведьмака. Парень ехал по улицам, и водители непроизвольно уступали ему дорогу. Он давно привык, что бурлившая в жилах сила позволяла ему не задумываться о житейских мелочах вроде заторов на дорогах или очередях в билетные кассы. Ему всегда и везде уступали – подсознательно люди чувствовали превосходство ведьмаков.

Гнездо, огромный дом, отгороженный от внешнего мира трехметровой стеной из красного кирпича, находилось в тихом поселке, разросшемся в сосновом бору ближайшего пригорода. Подъехав к воротам, Филипп щелкнул пальцами и сморщился от резкой головной боли, словно виски стиснули раскаленными клещами. Сворка медленно отъезжала, открывая широкий двор, куда выходили двери дома. На подъездной дорожке, выложенной мелкими каменными плитками, застыл желторотый огромный автомобиль отчима. Сбоку, будто скалясь, темнел большой гараж. Поставив машину рядом с серебристым Мерседесом сводного брата, парень забеспокоился – в доме горели все окна. В холле с широкой лестницей, ведущей на второй этаж, на мраморном полу чернел выложенный широкий круг с перевернутым треугольником внутри – гербом семьи. На шее Филиппа болтался медальон с подобным знаком. Вместе с истинным именем отметки фамилии вручали каждому ведьмаку, когда в нем проявлялась колдовская сила, дарившая способности. В пустом помещении шаги разнеслись неприятным эхом, заставляя поторапливаться. Гнездо выглядело понурым и расстроенным, и по собственному желанию открыло все окна в гостиной, впустив в комнаты прохладу.

В библиотеке горел единственный ночник, и комната с большими кожаными диванами, пушистым ковром и бесконечными полками со старинными ведьмовскими фолиантами утопала в полумраке. Здесь собралась вся семья.