5-я волна - Янси Рик. Страница 4

Я собираюсь в дорогу. Эта палатка долгое время была моим домом, но она слишком громоздкая, а путешествовать надо налегке. Беру только самое необходимое, плюс «люгер», винтовка М-16, патроны и верный охотничий нож. Спальный мешок, аптечка, пять бутылок воды, три упаковки «Слим Джимс» и несколько банок с сардинами. До Прибытия я ненавидела консервированные сардины, а теперь пристрастилась. Что я высматриваю первым делом, когда натыкаюсь на продуктовый магазин? Сардины.

Книги? Они тяжелые и займут много места в и без того разбухшем рюкзаке. Но книги – мой пунктик. Как у папы. Стены в нашем доме от пола до потолка были уставлены книжками, папа их собирал после Третьей волны, когда было уничтожено больше трех с половиной миллиардов человек. Пока кругом рыскали в поисках питьевой воды и продуктов и пополняли запасы оружия для последней битвы, которой все мы ждали, папа ездил на «Рэйдио флаере», велике моего брата, и привозил домой книги.

Цифры его не смущали. Тот факт, что за четыре месяца население сократилось с семи миллиардов до пары сотен тысяч, не пошатнул его уверенности в том, что человеческий род выживет.

«Мы должны думать о будущем, – твердо говорил он мне. – Когда все это кончится, нам придется восстанавливать по крупицам нашу цивилизацию».

Фонарик. Запасные батарейки.

Зубная щетка и паста. Я решила, что умру с почищенными зубами, когда настанет мое время.

Перчатки. Две пары носков, трусы, «Тайд» в походной упаковке, дезодорант и шампунь. (Смотрите выше – умереть чистой.)

Тампоны. Я постоянно думаю о том, сколько их осталось и удастся ли найти еще.

Полиэтиленовый пакет с фотографиями. Папа. Мама. Мой маленький брат Сэмми. Родители мамы и папы. Элизабет, лучшая подруга. Одна из фотографий с Беном Пэришем, когда-то таким важным для меня и таким неотразимым. Я вырезала ее из школьного альбома, потому что Бен был моим будущим парнем и, возможно, будущим мужем. Только он об этом не знал. Вряд ли он подозревал о моем существовании. Я дружила кое с кем из его свиты, но сама была девочкой заднего плана. Единственным недостатком Бена был его рост, выше меня на целый фут. Теперь можно сказать, что у него два недостатка: рост и тот факт, что он мертв.

Мобильник. Он спекся в Первую волну, и нет никакой возможности зарядить. Башни сотовой связи выведены из строя, а если бы и сохранились, то звонить все равно некому. Но поймите: это мой телефон.

Щипчики для ногтей.

Спички. Я не разжигаю костры, но вдруг однажды понадобится что-нибудь поджечь или взорвать.

Два блокнота на пружине. Разлинованные. Один в фиолетовой обложке, другой в красной. Мои любимые цвета, а еще эти блокноты – дневники. Это то, что касается надежды. Но если я последняя на Земле и не осталось людей, способных их прочитать, возможно, прочитают иные и узнают, что я о них думаю. Если вы – иной, читайте:

«Пошли вы все!»

Леденцы «Старберст», уже без апельсиновых. Три упаковки «Ригли сперминт». Два последних «Тутси попс».

Обручальное кольцо мамы.

Старый сердитый плюшевый мишка брата. Он и теперь не мой любимец. Я никогда его не тискаю.

Это все, что поместилось в рюкзак. Странно. С виду вроде слишком много вещей и в то же время недостаточно.

Можно еще втиснуть пару книжек в мягкой обложке. «Гекльберри Финн» или «Гроздья гнева»? Стихи Сильвии Плат или Шела Сильверстейна? Наверное, брать с собой Плат – не самая хорошая идея. Очень уж депрессивные стихи. Сильверстейн писал для детей, и он до сих пор способен меня рассмешить. Я выбираю «Приключения Гекльберри Финна» (сюжет подходящий) и Сэмов сборник стихов «Там, где кончается тротуар».

В дорогу, Шел! Забирайся на борт, Гек.

Взвалив рюкзак на плечо и закинув винтовку на другое, я ухожу по тропе в сторону автострады. И не оглядываюсь назад.

На краю леса я останавливаюсь. Двадцатифутовый спуск ведет к уходящим на юг полосам автострады. На дороге жуткий беспорядок: груды одежды, разодранные мешки с мусором, выгоревшие остовы трейлеров, которые везли все, от молока до бензина. И везде машины – и разрозненные группки покореженных, и здоровенная автоколонна, этакая змея, растянувшаяся на мили. Утреннее солнце сверкает повсюду на осколках стекла.

Тел здесь нет. Машины стоят со времен Первой волны, их уже очень давно покинули хозяева.

В Первую волну, на десятый день после Прибытия, когда ровно в одиннадцать часов мощный электромагнитный импульс разорвал атмосферу Земли, погибло не так много людей. По прикидкам папы, около полумиллиона. Согласна, полмиллиона – много, но, в сущности, это мелочь. Во Вторую мировую войну погибло в сто раз больше.

И у нас было время подготовиться, только мы не знали, к чему именно надо готовиться. С того момента, когда спутник начал фотографировать корабль-носитель на фоне Марса, до Первой волны прошло десять дней. Десять дней хаоса. Военное положение, заседания ООН, парады, вечеринки на крышах, бесконечные интернет-чаты, и по всем медиа двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю репортажи о Прибытии. Обращение президента к нации, после которого он удалился в свой бункер. Закрытая для прессы чрезвычайная сессия Совета Безопасности.

Многие покинули насиженные места. Как наши соседи Маевски. На шестой день они взяли все свои пожитки, что поместились в трейлер, и отправились в дорогу заодно с массами беженцев, которым почему-то казалось, что в любом другом месте безопаснее, чем дома. Тысячи людей ушли в горы, пустыни, болота. Ну, вы знаете: хорошо там, где нас нет.

Для Маевски «там, где хорошо» был Диснейленд. И не только для них. За эти десять дней до электромагнитного импульса Диснейленд побил все рекорды посещаемости.

Папа спросил мистера Маевски:

– А почему Диснейленд?

И мистер Маевски ответил:

– Ну… дети ни разу там не были.

Его дети уже учились в вузах.

Кэтрин Маевски, на два года старше меня, накануне вернулась из университета Бэйлора.

– А вы куда поедете? – спросила она.

– Никуда, – ответила я.

Я действительно не хотела уезжать. Я все еще пребывала в стадии отрицания, внушала себе: это безумие с инопланетянами скоро закончится. Однако понятия не имела, что для этого должно произойти, – возможно, подписание какого-нибудь мирного межгалактического договора. Или, думала я, они высадятся на Землю, возьмут пару образцов почвы и отправятся восвояси. Или они просто прибыли к нам отдохнуть, как Маевски в Диснейленд.

– Лучше бы вам уехать отсюда, – сказала Кэтрин. – Большие города будут их первой целью.

– Может, ты и права, – сказала я. – Им и в голову не придет стереть с лица земли Волшебное Королевство.

– Как бы ты предпочла умереть? – без обиняков спросила Кэтрин. – Прячась под кроватью или катаясь на «Бигтандере»?

Хороший вопрос.

Папа сказал, что мир разделился на два лагеря: на тех, кто бежит, и тех, кто остается. Убегающие отправились в горы, в частности на гору «Бигтандера». Оставшиеся заколачивали окна в своих домах, запасались консервами и оружием и круглыми сутками держали телевизоры включенными на канале Сиэнэн.

За эти последние десять дней незваные гости не прислали нам ни одной весточки. Не подали ни единого знака. – Они не приземлялись на Южной лужайке [1]; головастые чудики в серебристых комбинезонах не требовали сопроводить их к нашему лидеру. Не было блестящих вращающихся громкоговорителей, изрыгающих универсальный язык музыки.

А когда мы послали пришельцам сообщение, что-то вроде: «Привет, добро пожаловать на Землю; надеемся, вам тут понравится; пожалуйста, не убивайте нас», ответа тоже не последовало.

Никто не знал, что делать. Мы надеялись, что знает правительство. У правительства есть планы на все случаи жизни. Наверное, имеется план и на случай, если заявятся инопланетяне, как тот придурковатый родственник, о котором никто в семье не любит упоминать.

Кто-то решил остаться. Кто-то решил бежать. Кто-то женился, кто-то разводился. Кто-то кончал жизнь самоубийством. Какие-то люди бессмысленно, словно зомби, бродили по городу, не в силах осознать масштаб происходящего.