Красный Бубен - Белобров Владимир Сергеевич. Страница 19
5
Фонарик выхватывал из темноты маленькое круглое пятно желтого света. Ночи в это время года были особенно темными. Но если бы луна не скрылась за облаками, было бы, конечно, не так темно и можно было бы обойтись без фонарика.
Фонарик замигал и стал судорожно гаснуть. Батарейки садились.
Говорила же этому уроду: Привези нам батарейки! Привези нам батарейки!.. Привези нам батарейки!.. Куда там! Куда там! Разве он о семье думает! У него в голове более возвышенные мысли – как с Куравлевым нажраться и показывать ему свои деревянные сувениры! Куравлев тоже хорош! Куравлев тоже хорош! Вместо того чтобы Мешалкина осадить и сказать: Брось ты это занятие! Или уж, на худой конец, иди кружок веди за деньги в клуб… А он: Какой ты, Юра, молодец, талант, художник! Беги за бутылкой… Тьфу! Художник! Тьфу! Художник! Художник! Лучше бы паркет дома положил, раз он так дерево любит! Вырежет какую-нибудь фигню и сует под нос – По-ню-хай-как-пах-нет! Тьфу!
Фонарик моргнул в последний раз и потух окончательно. Стало совершенно темно. Таня остановилась и потрясла его, но это не помогло.
Вот сейчас упаду в темноте в яму и ногу сломаю! Сломаю ногу! Вот и всё! Всё из-за этого придурка! Говорила же мне мама: Не выходи ты, Танька, за него, ничего хорошего у тебя с ним не получится! У него одна дурь в голове! А я не послушала, дура! Дура! Теперь мучаюсь! Мучаюсь теперь! Мучаюсь!
Она осторожно пошла вперед. Идти было страшновато. К страху упасть и покалечиться примешивалось еще что-то. Что-то пугало Татьяну в этой темноте. То ли крики ночных птиц, то ли огоньки светлячков на кустах, то ли первобытный страх человека перед темнотой.
Нога провалилась в пустоту, Таня пролетела вперед и ударилась о землю. К счастью, не сильно. Она поднялась. Коленка немного болела.
Вот так-то! Спасибо тебе, Мешалкин! Спасибо! Дождался ты наконец! Дождался! Да! А в следующий раз я голову сверну, как ты этого давно добиваешься! Ты уже давно хочешь свести в могилу мать своих детей! Давно уже хочешь! Да! Давно!
Таня выбралась из неглубокой ямы и пошла дальше, имея твердое намерение свернуть шею, назло мужу.
Вдруг она уловила впереди какое-то движение. Таня остановилась.
Наверное, это Мешалкин…
— Юра, ты?! – крикнула она.
– Нет, – ответил незнакомый голос, – мы не Юра.
Из темноты появились две фигуры и остановились перед Таней.
Выглянула луна и осветила незнакомцев. Таня обомлела. Перед ней стояли два солдата, как из кино про войну. Они были в плащ-палатках, в пилотках с красными звездами, на груди у них висели автоматы с круглыми магазинами. Такие автоматы Таня видела только в кино!
– Здравствуй, хозяйка, – сказал один.
А второй спросил:
– Нет ли, хозяйка, у вас в деревне фрицев?
Таня попятилась. Пять минут назад она вышла из совершенно обычного дома с электрическим освещением, где работал телевизор и висела обезьяна на унитазе. Она сделала несколько шагов в темноту и оказалась в месте, где творится что-то немыслимое и несуразное.
– Хозяйка, ты что – немая? – переспросил первый.
– Или глухая? – добавил второй. – Фрицы, спрашиваем, есть в деревне?
– Ка-ка-ка… какие фрицы?..
– Вот-вот-вот… вот с такими рогами! – передразнил первый и приставил к голове два пальца.
– Ты что, издеваешься над нами? Может, ты фрицам служишь?
– Ка-ка-ка… каким фрицам?.. Ребята, вы что, кино здесь снимаете про войну?
– Ага! Я артист Крючков! – ответил солдат потолще.
– А я артист Ильинский! – ответил солдат в очках. – Ты что, баба, совсем рехнулась?! Какое кино?! Мы тебя русским языком спрашиваем – немцы в деревне есть?!
Таня совсем растерялась. Она вдруг вспомнила, что читала в каком-то фантастическом рассказе, который ей подсунул Мешалкин, как главный герой пошел по городу, шел, шел, провалился в яму времени и очутился на сто лет назад. Быть может, с ней случилось то же самое?!. Какой ужас! Какой ужас! Но этого не может же быть! Не может быть! Это же был всего лишь фантастический рассказ! Фантастический! В жизни такого не бывает!..
– Немцы?.. Так год-то сейчас какой?..
– Какой-какой! Суровый военный год! Красная Армия теснит фашистские полчища!
– А ты, конечно, этого всего не знаешь? Ты что, дура?! Или психическая?!
– Как же фашистские полчища?!. Я же после войны родилась!
– Что ж с того! И мы – после войны.
– Это всегда так. Война пройдет, детей нарожают, а на следующей войне их убьют. А после новые опять родятся. И так далее…
– Сейчас 1999 год, – сказала Таня глухим голосом.
– Знаешь что, – процедил сквозь зубы солдат в очках, – ты нам, подруга, голову не морочь! Видали мы таких до хрена!.. Ну, а коли ты, того-сего, очки тут втираешь, то чего-то, значит, хочешь скрыть! А раз так, то ты, скорее всего, за фашистов! И мы сейчас с тобой разберемся на месте!
Таня никогда бы не поверила, что ее обвинят в пособничестве фашистам, да еще в такой темноте. Головой она, конечно, понимала, что всё что происходит – абсурд. Но глазами своими она видела бойцов, а ушами слышала их суровые речи.
– Я фашистка?! – крикнула она. – Да у меня дед на войне погиб!
– Дед за баб не ответчик!
– У тебя дед погиб, а Андрюха обе руки на войне потерял! Мог бы со спокойной совестью демобилизоваться и на вокзалах окурки собирать, а он не покинул поле боя! Теперь ногами воюет!
Тот, что в очках, подпрыгнул неожиданно высоко и ударил ногой по столбу с проводами. Столб переломился и рухнул. Провода натянулись и лопнули. Ночную темноту прорезали зигзагообразные разряды электричества.
Татьяну охватил ужас. Творилось что-то невероятное. И появление солдат времен войны, и их разговор, и то, как они ногами ломают столбы, – всё это не лезло ни в какие ворота.
Женская интуиция говорила, что живой ей отсюда не уйти. Ноги подкашивались. На лбу выступил холодный пот. Руки дрожали. Кожа покрылась мурашками.
– Товарищи бойцы, отпустите меня, – заскулила Татьяна. – У меня дети!.. Игорек и Верочка!..
– Вот и хорошо, – сказал очкарик спокойно. – Мы тебя сейчас убьем, а твоих детей воспитает Родина, как своих верных сыновей и дочерей, а не как пособников фашистов! – Он страшно засмеялся. – Ты же мать, ты же хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, а не мразью, как ты?!
– Конечно, хочет! – поддакнул второй. – Думаешь, Андрюха, легко мразью жить? Мучается, небось, она с утра до вечера. Света белого не видит.
– Скажи нам спасибо, фашистская подметка, что мы твои мучения теперь прекратим.
– Как ты хочешь умереть? Чтобы я тебя из автомата застрелил или чтобы тебя Андрюха ногами забил?
Таня зарыдала.
– Не хочу-у-у!
Почему я стою на месте?! На месте?!. — пронеслось у нее в голове. – Почему я не зову на помощь и не бегу отсюда подальше?..
Но ни язык, ни ноги, ни руки не слушались ее. Желудок скрутило, Татьяна почувствовала, что ее сейчас вырвет. К дикому ужасу добавились физическая немощь и чувство стыда за то, что ее сейчас стошнит при посторонних.
Чего я думаю?! Чего я думаю?! Меня сейчас убьют, а мне чего-то стыдно?! Чего мне стыдиться?! Чего?! Меня же убивают! Убивают! А я их стыжусь!
Татьяну вырвало. Она согнулась пополам. Голова кружилась. Перед глазами расходились радужные круги.
– Что, – очкарик наклонил к ней голову и заглянул в лицо, – наблевала? Наблевала, гадина? Фу-у! Ай-яй-яй! Как не стыдно?! Что, не получается орать-то?! Только блевать получается?! Не получается ногами-то бегать?!. От нас, сука, не удерешь! – Он снова засмеялся. – Потому что мы тебя насквозь видим!
Таня заглянула в его глаза и почувствовала, как тонет в какой-то черной вязкой трясине. Она испугалась еще больше и хотела отвернуться, но не могла.
– Капут тебе, Танечка! – сказал очкарик.
Откуда они знают мое имя?.. – последнее, что успела подумать Таня перед тем, как увидела открытый рот с огромными волчьими клыками. Очкарик взвыл и впился зубами в ее горло. Таня дернулась и почувствовала, как с другой стороны в шею вонзились зубы второго бойца.