Собачья работа - Романова Галина Львовна. Страница 47

— Не ругай ее! — повторила настоятельница.

— И правда, матушка, сколько можно? — подал голос Витолд. — Я поклялся, что и словом не обмолвлюсь о том, что случилось, если Агнесса найдется.

— Извини, — княгиня погладила дочь по голове. — Я просто очень сильно за тебя испугалась! Но ты убежала из дома!

— Да, — вздохнула девочка. — Мне хотелось уйти далеко-далеко, где меня будут понимать. Где я буду… ну… не знаю…

— Свободной? — неожиданно подсказала настоятельница.

— Наверное, — кивнула Агнешка. — Я тогда об этом не думала. Я просто бежала куда глаза глядят. Я даже подобрала какую-то палку и решила, что буду драться, если меня начнут преследовать. Я бежала, бежала… Сама не помню, как так получилось, — она потерла рукой лоб, внимательно посмотрела на испачканные подсыхающей кровью брата пальцы. — Опомнилась только в лесу. Как будто меня туда перенесло волшебной силой.

— Ты испугалась? — мягко спросил Витолд.

— Не-а. — Девочка улыбнулась и неожиданно облизала пальцы. — То есть сначала испугалась, а потом успокоилась. Я же попала, куда хотела! Пошла по лесу. Там было так хорошо… Я даже пела и танцевала на ходу. Все шла и шла, сама не помню куда… А потом завыли волки. И я пошла к ним.

— К волкам?

— Да. Только я не сообразила, откуда доносился вой, и заблудилась. Они перестали выть, а я все шла и шла… Даже звать их попробовала.

Витолд резко сел — чуть не упал на край постели.

— Как? — выдохнул он. — Звала?

— Ага, звала. Вот так. — Девочка вытянула губы трубочкой и тоненько завыла: — Уу-у-у-у… Только они не отозвались! И вот тогда мне стало страшно. Я стала кричать, чтобы пришел хоть кто-нибудь. Кинулась бежать. А потом… — она нахмурилась, прикусив губу, — потом не помню. Помню только, что мне стало очень больно. Я упала и… и все…

В комнате повисла тишина. Взрослые, обступившие постель ребенка, переглядывались с недоверием и страхом. Я, ничего не понимавшая, чувствовала себя лишней. Три княгини — бывшая, настоящая и будущая — и один князь были объединены общей тайной, которую посторонним знать было нельзя.

— А, вспомнила! — звонкий голос Агнешки разорвал тишину. — Мне собака снилась!

— Какая собака?

— Большая. Просто огромная. Черная. Лохматая, как твоя, Витолд. Она будто бы пришла и села рядом, ожидая, пока я проснусь. Мне очень нужно было проснуться, чтобы пойти за нею. Она хотела показать что-то очень важное, но не смогла. Я не смогла… Это был оборотень? — Девочка обвела взглядом взрослых. — Он приходил за мной?

Пани Эльбета побледнела так резко, что мне показалось, будто она вот-вот упадет в обморок. Чтобы как-то привести женщину в чувство, я шагнула вперед и крепко сжала ее запястье, впившись ногтями в кожу. Это заставило ее очнуться. Она задышала глубоко и часто и отвернулась.

— Это оборотень, да? — потребовала объяснений Агнешка.

— Нет, милая. — Матушка настоятельница погладила девочку по голове. — Не беспокойся! На тебе ничего нет. Ты не проклята!

Мне показалось, что слова монахини звучали фальшиво, но ее внучатая племянница успокоилась и заулыбалась.

— Мать Любана, — судя по голосу, князь Витолд больше не мог молчать, — собака Агнешке не приснилась. Когда мы нашли ее, там были волкопсы… И они ее не тронули!

— Волкопсы? — ахнула княгиня Эльбета. — Ты мне ничего не сказал! Почему?

Она кинулась было к пасынку, встряхнула его за грудки, но остановилась, услышав за спиной спокойный голос настоятельницы:

— А я этому не удивляюсь. Звери чуют свою кровь.

Не прибавив более ни слова, она направилась прочь.

Любопытство толкнуло меня следом. Выскочив из комнаты вместе с матерью настоятельницей, протиснулась сквозь толпу сгоравших от любопытства женщин и девушек. Госпожа Мариша подхватила старую подругу под локоть, свободной рукой распихивая всех, провела в соседнюю комнату, где усадила в кресло и поспешила за вином, чтобы подкрепить ее силы.

Только тут монахиня заметила меня:

— Тебе чего?

— Это правда?

— Что?

— Мать Любана, Агнешка мне кое-что рассказывала — она подслушивала, как взрослые говорили что-то про оборотня. И госпожа Мариша, — я кивнула на дверь, за которой скрылась домоправительница, — мне рассказывала. Но я хочу знать…

— А зачем? Ты кто такая?

Я набрала полную грудь воздуха. Врать не хотелось. Да и можно было обойтись без вранья:

— Две с половиной недели назад его сиятельство Витолд Пустополь нанял меня, чтобы я защищала его жизнь. Он уверен, что его хотят убить. Было уже три покушения. Последние несколько дней все тихо, но мне кажется, это лишь потому, что убийца чего-то ждет. И я хочу знать — это может быть как-то связано с…

— С оборотнями?

Мать Любана вздохнула. Переглянулась с госпожой Маришей и тихо заговорила.

…Случилось это более трехсот лет тому назад. Пустополь был тогда небольшим городком, столицей маленького удельного княжества. Его властители, князья Пустопольские, не могли похвастаться древностью рода — в ту пору городок насчитывал всего три поколения предков. Зима тогда выдалась лютая — волки по улицам расхаживали. Люди боялись лишний раз выйти из домов. Накануне осенью молодой князь женился. По уму, следовало ему взять девицу благородных кровей, да какая пойдет за князя, чей прадед служил конюхом и Пустополь получил в удел от короля? Можно бы приглядеть девушку из шляхты, но триста лет назад выбора особого не было. Сама шляхта только на ноги вставала. Однако нашлась такая. Откуда взялась — никто не знал. Шептались по углам — ведьма, околдовавшая князя. Хотя что с него взять, кроме молодости и красоты?

По весне волки особенно залютовали. Несколько раз средь бела дня пробовали нападать на людей. И молодая княгиня как раз в эти дни сообщила о том, что готовится стать матерью. Обрадованный князь кликнул своих гайдуков, вскочил на коня и устроил по такому случаю загонную охоту на волков. Нашли стаю, окружили. И надо ж такому случиться, что сам князь подстрелил волчицу. Уже потом, когда стали сдирать шкуру, заметили, что она была брюхата. Но тогда это даже порадовало будущего отца — шкура, снятая с одной матери, будет служить оберегом для другой. И он преподнес жене волчью душегрейку.

С того дня словно сглазили молодую княгиню. Сделалась она тиха, задумчива. Душегрейку днем и ночью не снимала, а потом полюбила стоять на стене и слушать, как в полях воет одинокий волк.

К лету живот ее стал расти, уже никаких сомнений не осталось, что к Грознику [10] ждать первенца. Только не дождались его родители — накануне дня Середины Лета [11] княгиня пропала.

Князь все леса обшарил — и нашел жену в овраге, а рядом с нею — волка. Метким стрелком он был, с первого раза подстрелил зверя. Но от страха за беременную жену в самый последний момент дрогнула его рука, и волк оказался только ранен. Он упал прямо к ногам женщины и, издыхая в последних судорогах, успел-таки укусить ее за лодыжку. Впился зубами так, что кровь хлынула ручьем.

От страха и боли княгиня прямо там и начала рожать. Еле-еле успели доставить ее в замок, где не в своих покоях, а у ворот, в караулке, она раньше срока разрешилась от бремени мальчиком. Родила — и заболела. Несколько дней мучилась, никак не могла успокоиться. То затихала, еле дыша, то начинала метаться по постели и бредить. «Он придет! Он придет! — повторяла без конца. — Он обязательно придет!.. Дождись!» Так и умерла.

Сын князя рос странным. Позже вдовец женился вторично, жена принесла ему трех дочерей и сына. Первенца отец и баловал и побаивался, не зная, чего от него ждать. Между братьями особой любви не было — новая княгиня не нашла в себе сил принять как родного чужого ребенка, который к тому же собак любил больше, чем людей. Часто мальчик убегал в поля и пропадал там целыми днями. Были и другие странности, но до поры до времени про них старались не думать и ничего не замечали.