Собачья работа - Романова Галина Львовна. Страница 78

Зверь словно раздвоился. Глаза и уши говорили ему, что на краю поляны стоит двуногий враг, пришедший с оружием и жаждущий крови. А нос доказывал иное. Перед ним была самка. Его самка, та, чье тело он обнимал совсем недавно, чей запах смешался с его запахом и навсегда остался в памяти. Нельзя убивать самку, которая носит твоих детенышей. Самку, которая выбрала тебя в отцы для своих детей. Даже если она — из двуногих.

Решение было принято, и лапа, собиравшаяся ступить вперед, шагнула назад.

Оцепенев от неожиданности (еще миг назад оборотень готов был броситься на меня), я смотрела, как уходит странное существо. Как пятится, не сводя глаз, сползает с туши мертвого дейноха, как поворачивается спиной и, бросив последний взгляд, скрывается в чаще. И как вслед за ним точно так же, молча и настороженно, уходят волкопсы, оставляя меня одну.

Ужасно хотелось окликнуть, позвать, но я застыла, силясь понять, почему же оборотень не атаковал.

Не помню, сколько времени простояла как парализованная, вспоминая тот тяжелый и ясный взгляд светлых, незвериных глаз. Очнулась, когда вдалеке опять зазвучал рог. Короткая резкая нота вспорола ночь, и сразу стало ясно — все кончилось.

За спиной остались почти нетронутая туша и его самка. Где-то поблизости была стая, принявшая его, еще недавно бывшего двуногим, и признавшая своим вожаком. А там, впереди, таилась опасность. И он, вожак, самец и хозяин этих мест, должен был защитить стаю даже ценой своей жизни.

Лай приближался — отчаянный, злой. Но лай захлебнулся в испуганном визге, когда псы налетели на него. И шарахнулись в стороны, спеша спасти свои жалкие жизни. Он их не преследовал — гораздо важнее было добраться до тех, кто науськал собак. Он чуял их запах и, как звери с первого взгляда опознают вожака, так нюх подсказал ему, где находится тот, самый опасный.

«Вот я тебя!» — коротко взвыл он, устремившись навстречу двуногому.

Враг приближался. Он не бежал от схватки, и это наполняло душу оборотня восторгом. Приятно встретить достойного противника. Вдвойне приятно сознавать, что и тебя считают достойным врагом.

За деревьями наметился просвет. Склон холма был залит лунным светом и казался серебристо-серым. Черной зубчатой шелестящей шуршащей живой стеной его ограждал лес, над которым опрокинулось темно-серое небо с ярко-желтым пятном ночного, уже щербатого светила. И посреди всего этого стоял двуногий, сверкающий белизной брони.

Там, конечно, были и другие, но оборотень увидел лишь его и сразу устремился навстречу. Двуногий ждал, опустив меч. Он улыбался. Его усмешку можно было заметить издалека. Это взбесило зверя, заставив отбросить осторожность. Припав к траве, он переступил с лапы на лапу.

— Ну, давай! — прозвучал голос двуногого. Странно, но эти слова он понял. — Покажи, кто ты есть!

Один из двуногих подал голос. Слов было не разобрать, но белый двуногий рассмеялся:

— Бросится! Непременно бросится! Ты же не можешь совладать с собой, не так ли? — последние слова были адресованы оборотню.

Бешенство затуманило звериный рассудок. Остатками разума — вернее, той, второй, незвериной, ипостаси — он понимал, что это может быть ловушкой, но ничего не мог с собой поделать. Ноги подобрались под туловище, потом мгновенно распрямились и послали тело вперед.

Он не сразу понял, что произошло. «Белый» двуногий внезапно вскинул меч над головой. Ночь раскололась яркой вспышкой, а потом какая-то сила подхватила его прямо в воздухе и отбросила в сторону. Утратив власть над своим телом, он испуганно завизжал, как щенок, забил в воздухе лапами и закувыркался в полете.

Ударившись всем телом о невидимую стену, рухнул на сырую холодную землю и забился в судорогах. Словно сотни ос жалили его сквозь шкуру, забиваясь в нос, пасть и уши, и оборотень извивался, пытаясь избавиться от них.

Обессилев, он распластался на дне ловчей ямы, время от времени вздрагивая от боли, когда послышались шаги и сверху вниз на него взглянул «белый» двуногий.

— Попался! — сказал он и улыбнулся. — Ты у меня пятый!

Я летела сквозь лес, подгоняемая недобрым предчувствием, проклиная все на свете — свою судьбу, протез, не позволявший быстро бегать, заросли, сквозь которые приходилось продираться, волкопсов, дейноха, оборотня, князя… Так страшно не было давно — с самого первого боя, когда внезапно пришло озарение, что сейчас могут убить. Луна бежала за мной наперегонки, мелькая за деревьями, но остановилась, когда лес расступился, открыв залитый серебристым светом склон.

Гордо, расправив плечи и опершись на меч, стоял озаренный сиянием «подорлик», одновременно величественный, прекрасный и внушающий ужас. Несколько шляхтичей во главе с Тодором Хашем топтались подле, глядя на происходящее с суеверным ужасом.

В двух шагах от ног брата Домагоща чернел провал ловчей ямы. На первый взгляд обычная яма для волков, но рядом не виднелось отвалов земли, да и остатков укрытия тоже. Просто отверстие шириной в пять или шесть локтей.

Тихо подобравшись, заглянула внутрь. Он был там.

Уже начавшая убывать луна заглядывала в яму, освещая тело распластавшегося на дне оборотня. Теперь, ярко озаренного бледным светом, его можно было как следует рассмотреть. Звериное поджарое тело покрыто светлой песочной шерстью — был бы человек, сказала бы «русыми волосами». Плечи вполне человеческие, человеческая же, разве что более мощная шея переходила в крепкий загривок, волосы на котором были чуть длиннее. Голова напоминала человеческую — форма черепа почти не изменилась, разве что выдвинулись вперед челюсти. Нет, это не была волчья пасть, скорее уродливое подобие оной. Заостренные уши действительно торчали не на макушке, а по бокам головы, наполовину скрытые в густой шерсти. Задние конечности почти звериные — кроме пальцев, а вот передние так сильно напоминали руки, что лишь густой волос да кривые когти говорили о том, что это все-таки не человек. Хвоста, как я и думала, не было. Зверь упал на здоровый бок, и глубокая рваная рана, оставленная копытом или зубами дейноха — сейчас не разберешь, — стала хорошо заметна на светлой шерсти. Я видела сочащуюся кровью плоть и не могла не удивляться силе и выносливости чудовища.

Оскалившись и прикусив язык, оборотень валялся на дне ловчей ямы, остановившимся взором уставившись на стену и время от времени судорожно вздрагивая всем телом. При этом по шкуре его пробегали странные голубые искорки, с шипением прижигавшие рану. Несмотря на темноту, я хорошо узнала этот взгляд. Смертельно раненные солдаты именно с таким выражением лица просили товарищей: «Добейте!» — и матерились от боли и отчаяния, если никто не хотел выполнить их просьбу.

— Что, любопытно? — Рыцарь встал рядом, заглянул внутрь. — Молодой самец, как я и предсказывал. Нормальный здоровый экземпляр.

— Что вы намерены с ним делать? — услышала я свой голос.

— Дождемся рассвета и как следует расспросим, куда делся Витолд Пустополь, — пожал плечами Тодор Хаш.

Брат Домагощ ничего не ответил, но по тому, как он пожал плечами, стало ясно, что на этого оборотня у него свои планы.

ГЛАВА 16

Нам пришлось задержаться на той поляне до рассвета — ждали обратного превращения. Время шло. Луна, даже скрывшись с небосклона, продолжала медленно убывать. Уже завтра щербинка на правой стороне будет заметна всем любопытным, и ни один оборотень не сможет изменить облик.

Всю ночь возле ямы жгли костры — яркий свет должен был помочь оборотню как можно скорее сменить ипостась. Но лично мне казалось, что он только усиливает его мучения. Я не знала этого человека и отдавала себе отчет в том, что, не будь вчера при себе подаренного Коршуном оберега, этот оборотень разорвал бы меня прямо там, над тушей дейноха. Но он не бросился сам и помешал атаковать волкопсам. В то, что причина может быть другой, не очень-то верилось. У этих существ нет понятия «милосердие».