F 20. Балансировать на грани (СИ) - Вечная Ольга. Страница 29

Двери открываются, и гости высыпают в приемную. Я, как обычно, подрываюсь с места, но подходить не спешу.

— Алла Константиновна, Вы просто чудо. Шикарная презентация, — моей Але целуют ручки, — мы еще никогда не имели чести работать со столь компетентной и приятной женщиной, — говорит один из мужчин. Раскрасневшийся от удовольствия Сергей стоит чуть позади.

— Вы меня смущаете, — говорит Аля, оглядываясь.

— Только мы совершенно бессовестно Вас с Сергеем задержали! Вы уж простите нас, дотошных. Мы просто обязаны доставить Вас до дома в целости и сохранности. У нас два лимузина.

— Нет, спасибо, я за рулем, — говорит Аля, мягко забирая руку.

— Вы очень устали, я настаиваю, чтобы Вы приняли наше предложение. Мы Вам компанию составить, увы, не сможем, сразу поедем в гостиницу, но вторая машина полностью в Вашем, Алла Константиновна, распоряжении.

Аля в нерешительности смотрит на меня, потом на Сергея, который качает головой, дескать, не вздумай проговориться, что ты живешь с ним. Несколько секунд она сомневается, потом вздыхает и говорит:

— Хорошо, спасибо.

— Вот и чудесно.

Они покидают приемную, гася за собой свет. Я остаюсь один и в темноте.

Я на нее не обижаюсь. Отметаю даже мысль о возможности подобного, которая возникает во время анализа получившегося инцидента.

Аля поступила именно так, как требовал от нее здравый смысл. Все в порядке.

Я иду по ночному городу, руки в карманах куртки, смотрю на асфальт перед собой, другими словами, куда иду — не вижу.

Нет, разумеется, я не обижаюсь. И телефон я выключил не потому, что не хочу слышать ее голос, я всегда рад ее звонкам. Просто, мне нужно побыть одному, подумать.

Происходят слишком резкие перемены в жизни. Утром у меня была работа, женщина… наверное, я был вполне счастлив.

Холодный осенний ветер покалывает уши и лицо, чувствую, как закладывает нос, что является предвестником насморка. Чихаю.

Возвращение происходило слишком быстро, слишком удачно все складывалось. Находясь в клинике, я планировал потратить на адаптацию как минимум полтора года. А тут — бах- неплохая должность, бах — гражданский брак… Я удачливый сукин сын, однако. Так мне сказал один из врачей, когда я пришел в себя после ударных доз транквилизаторов и умудрился вспомнить, а потом рассказать обо всех ужасах содержания в больнице прокурору.

О том, как в «камере смертников» кровати стояли вплотную друг к другу, врачи не имели возможности подойти к пациенту при необходимости. О том, что некоторые пациенты спали на раскладушках в коридоре, потому что в состоянии рецидива они требовали к себе круглосуточное внимание, особый уход, а коридор, в отличие от палат, легко проглядывался на дальнее расстояние… О тумаках, о мерзкой пище, которой нас кормили, о воровстве наших личных вещей из передач родственников…

Это были мои собственные круги ада, через которые я был обязан пройти, чтобы измениться. Чтобы захотеть снова жить.

Ноги сами приводят меня к «трущобам, в которых невозможно жить». Обычная хрущевка, расположенная в спальном районе, каких в нашем городе сотни. В окнах моей бывшей квартиры горит свет. Счастливчики.

Но спать где-то нужно, поэтому я направляюсь в сторону ближайшей гостиницы. Я бы взял такси, но наличных у меня нет, а поблизости как назло ни одного рабочего банкомата.

Перед уходом домой, Нина зашла в мой уже теперь бывший кабинет и сказала, чтобы я пару дней не появлялся на работе. Не маячил на глазах перед клиентами и Сергеем. Они с Алей собирались попробовать уговорить директора передумать.

Хорошо, что определенный минимум лекарств у меня всегда с собой, поэтому я засыпаю быстро. Сил нет даже на изложения.

Да и кто их теперь будет читать? Почему-то раньше в написании своих мыслей я видел какой-то смысл помимо того, чтобы рассказать о них Але.

Она, кстати, мне не звонила. Я включил сотовый перед сном.

Просыпаюсь я поздно — у меня же выходной. Брожу по городу, перекусываю фастфудом и орешками, которые купил в супермаркете.

Аля мне не звонит, а я не звоню ей. У нас обоюдное молчание. Очень медленно, с трудом шевеля остатками извилин, понимаю, что меня, кажется, бросили.

Сижу на лавочке в парке несколько часов, практически не шевелясь, обдумывая последние месяцы своей жизни. Пытаюсь понять, что именно я сделал не так, почему ее чувства резко изменились. Вероятно, новым клиентам удалось сделать то, что не получилось ни у начальства, ни у друзей Али, ни у наших с ней родителей — донести до девушки весь ужас отношений с психом.

Внутри пусто. Придется в любом случае увольняться, потому что видеть ее каждый день…

Разве я могу ее оставить? Как же она без меня?

А, может, я ошибаюсь и у нее все хорошо? Сам придумал ей осложнения от стрессов, почивал таблетками, а девушка абсолютно здорова. Может, мне хотелось думать, что ей нужна помощь? Для того, что было не так мерзко от собственной неполноценности.

Если мы останемся вместе, то вся наша жизнь будет походить на события последней недели. Моя аудитория — детки-эмо, которые еще не поняли, что жить чудесно, а умирать страшно. Мои друзья… хм. Никто из моих друзей не стремится со мной общаться, правда, я тоже не стремлюсь, но это же понятно почему. Практически у всех семьи, дети. Я непредсказуем, я могу быть опасен. Я не хочу ставить кого бы то ни было в неудобное положение. Аля всегда будет тянуться к здоровым людям, к нормальному общению.

Мне нужно взять себя в руки, чтобы не поехала крыша. Не допустить рецидива.

Когда я планировал свою реабилитацию, я и мысли не допускал об отношениях с женщиной.

Так или иначе, я еду к ней домой на метро. Мне необходимы лекарства и дневники. Хотя бы последний. Думаю, остальные вещи можно будет забрать позже. Просто мне жизненно необходимы мои дневники, чтобы перечитать свои мысли.

Кажется, мне становится хуже.

Я должен еще раз поразмыслить над ситуацией, чтобы окончательно понять, что у нее все будет хорошо без меня.

Аля выходит меня встречать в прихожую, молчит. Выглядит очень грустной. Кажется, ей неприятно мое присутствие. Борясь с желанием убежать немедленно, прохожу в спальню.

Тут так чудесно пахнет. Свежестью и ей. Мне кажется, ее нежный, и в то же время сводящий с ума, мгновенно возбуждающий меня запах повсюду.

Хочется прихватить с собой что-нибудь из ее вещей, чтобы нюхать перед сном, но она за мной наблюдает, и я этого не делаю.

Она молчит, и я молчу. Я не хочу быть ей в тягость.

— Поздравляю с успешной презентаций, — не выдерживаю. Просто хочу услышать ее голос. Она отворачивается и выходит из комнаты. Кажется, я ее чем-то обидел.

Я беру пакет из тумбочки, складываю туда необходимый минимум одежды, аптечку и свой последний ежедневник, — самые важные на данный момент для меня предметы. Наверное, она хочет, чтобы я скорее освободил ее квартиру, но у меня нет моральных сил заниматься этим прямо сейчас. Может, она сама выбросит остальные вещи?

На минуту замираю, рассматривая нашу…ее кровать, после чего иду к входной двери. Наверное, мне нужно что-то сказать, поблагодарить ее за это время, за ее внимание. Сказать, что я люблю ее. Возможно, следует попытаться поговорить.

Но она молчит, и я молчу

Я уже подхожу к цели, как она меня обгоняет, встает перед входной дверью, широко расставляя руки и ноги, кричит:

— Не пущу! Слышишь? Я тебя никуда не пущу! — кричит громко, до хрипоты, слезы брызгают из глаз, — Олег, не уходи, не бросай меня, я умоляю, я все сделаю. Прости меня, только не бросай! — кричит.

— Аля, я…

— Не пущу! — кричит, и я не узнаю ее звенящий голос, переходящий на визг. Рыдает. Бесы… Я делаю шаг к ней, хочу ее успокоить, но она кричит: — Нет! Не пущу тебя! — она думает, что я хочу уйти, но как же мне подойти к ней, если она стоит на пути к двери?! Медленно опускаю пакет на пол:

— Я никуда не ухожу, Аля. Не собирался даже, — держу руки перед собой, как обычно, пытаюсь ее успокоить. Сердце колотится, мысли в хаотичном порядке проносятся в голове, я пытаюсь придумать, как сейчас поступить, чтобы не навредить ей. Понимаю, что она не владеет собой.