И придет волчица… - Шевченко Ирина. Страница 97

– Да? – Ромар, рискуя быть пронзенным мечом, толкнул Лара назад на скамью. – Тогда, может, вы нам расскажете, тэсс?

– А и расскажу. Хорошая она, Галла-то. Все знают. У нас ведь тут чародеев – пруд пруди, а мало кого помнят что в лицо, что по имени. А ее знают. Так разве только Марко, покойника, узнавали.

– Тэр Марко умер? – прошептал пораженно Сумрак.

– А вы не слыхали? – удивилась женщина. – Два месяца скоро как. С этого ж вся эта каша в империи и заварилась. Поехали наши герцоги да графья к Растану на поклон, а их там сцапали, да еще и в заговорщики записали. Сказали, Марко наш Растана убил. Да он за всю жизнь и мухи не обидел! Добрейшей души был человек, одно прозвище, что Медведь, так и это любя. Любили его в народе-то… А в Каэре, значит, в душегубы назначили и на костер отправили. Только слухи дошли, что не пришлось ему, бедному, страдать. Говорят, нашелся кто-то, кто не побоялся грех на себя взять и от мучений его избавить. А такой грех боги завсегда простят.

– Простят, – согласился Ромар. – И неизвестно, кто это сделал?

– Доподлинно – нет. Но все на нее думают, на Галлу. Она ведь и тело Велтара из Каэра забрала, сына герцога нашего. Тоже ни за что пострадал. Молодой ведь такой, дочурка малолетняя круглой сиротой осталась… А про тело точно знаю. Ночью это было, но все видели, как его из ее дома выносили. Да не смотрите вы так на меня, боги свидетели, что не вру. Магики, они и из дому куда угодно пойти могут. Через дырки в воздухе – портация называется.

– Телепортация, – машинально поправил Лар.

– Не, – покачала головой рассказчица. – Портация. Потому как в парке у нас портал. Сама по нему два раза ходила! А раз портал, то и портация. Сделала она, стало быть, такой портал и в имперскую столицу отправилась. Только опоздала – одного покойником домой вернула, а второго, стало быть… Так говорят. А тому, что вам этот злоязычник наплел, не верьте. Хорошая она, добрая. К иным чародеям и обратиться боятся, а она никогда в помощи не откажет. И милостыньку убогому подаст, и старому поможет. Ребятишки, как ее видят, следом бегут: она в конфетную лавку завсегда заходит, так купит сверх прочего горсть леденцов и огольцам этим раздаст. И то, что брат ее из дому погнал, неправда. Каждую длань навещает, а то и по два раза. А что до ребенка, я так вам скажу: сейчас каждая девка портовая знает, как поберечься. Неужто чародейка против воли понесла бы? Стало быть, нужен ей этот ребенок.

– Зачем? – полюбопытствовал Тин-Тивилир.

– Эх, мужики, – вздохнула женщина. – Что люди, что эльфы. Одинокая она потому что. А дите – и радость, и утешение. Только, думаю, поторопилась она. Молодая ведь совсем, глядишь, еще кого и встретила бы. Но если он не дурак будет, то и с дитем возьмет…

Люди всегда удивляли Ромара своей способностью между делом говорить нужные вещи. Но Лара, когда заметил, что после завтрака тот куда-то собирается, попытался остановить.

– Поговори с Эн-Ферро. Эта женщина сказала правильно, но Лайс знает наверняка.

– Эта женщина тут ни при чем, Ром. Я еще ночью все решил. А ее слова – лишний знак. К Лайсу я потом пойду. Обязательно. Только хочу сразу знать, зачем пойду – здороваться или прощаться.

Орк смотрел в окно, как он идет по улице, надвинув на лицо капюшон, а когда Сумрак скрылся из виду, обернулся к тэвку:

– Что скажешь, демон?

– Не называй меня демоном, – насупился Тин-Тивилир. – Скажу, что нельзя ничего говорить наверняка. Она же тана. А я не знаю, сколько времени таны носят своих детей. Возможно, это его ребенок.

– Что?! – забыв о том, что саатарец может ответить, Убийца схватил его за грудки и оторвал от пола. – Почему ты ему не сказал?

– Он не спрашивал.

Ромар отпустил тэвка и выглянул в окно. Поздно – наверняка он уже на месте и вот-вот позвонит в дверь ее дома.

– Знаешь, демон. Ты в чем-то прав. В моей жизни была сотня историй про войны и сражения, но эта одна стоит куда больше. Только когда она закончится, я снова отправлюсь на какую-нибудь войну… Отдохнуть.

Лар… Нет – Иоллар остановился у калитки, решительно отворил ее и уверенным шагом поднялся на крыльцо. Дважды дернул за шнурок. Дверь ему открыла лафия. Долго вглядывалась в лицо, словно могла рассмотреть что-то под туманной маской, но в дом пустила.

– Чародейки еще нет. У нее уроки в школе. Но можете подождать в гостиной.

– Скоро она придет?

Майла задумалась, подошла к большим напольным часам и ткнула пальчиком в циферблат:

– Я забыла, сколько это времени, но эта стрелка будет тут, а эта – тут или тут.

– Еще полчаса или час, – понял он. – Совсем скоро.

– Да. И мне нужно закончить с обедом.

– Ты готовишь? – поразился Сумрак.

– Да. Чародейка говорит, у меня хорошо получается. Сейчас я варю борч. Это такой суп со свеклой и томатами. Туда еще кладут капусту, морковку, сладкий перец… Вы знаете, какой дорогой сейчас перец? – Она была похожа на маленькую девочку, которая хочет казаться взрослой. Или на нежить, желающую выглядеть человеком.

– Борщ. Это называется борщ.

– Да, наверное. И мне нужно успеть его сварить, пока моя чародейка не вернулась. Иначе она опять не пообедает.

– Да-да, конечно. Я подожду ее тут, а ты… вы идите, тэсс. Гелана, да?

– Да, – обрадовалась она тому, что он вспомнил имя. – Гелана. Правда, красиво?

– Очень.

– Я пойду, а вы сидите тут. Можете съесть яблоко или печенье. Только не ходите в комнату чародейки, хорошо? Это наверху, вторая дверь от лестницы…

Если бы она не сказала, он наверняка просидел бы все это время в гостиной и даже не подумал бродить по дому. Но она сказала. Он сделал все, что она сказала: съел яблоко, потом – печенье. А затем поднялся на второй этаж.

Дверь была не заперта. Иоллар входил в эту комнату как в святилище: тут она спит, в этом шкафу висят ее платья, а перед этим зеркалом она причесывает волосы… И зачем она только их обрезала? Письменный стол… В спальне, странно. И книжные полки. Значит, она и работает здесь. А вот… Он решил, что ему показалось, но это действительно была прялка. Зачем ей прялка? И только потом понял: это же та самая! А на полке – лютня. К стене над столом пришпилен рисунок: старый замок на скале. Он не помнил, что это за замок, но помнил, как рисовал его, сидя на тесной кухоньке в доме у залива.

А когда увидел на крышке бюро голубую чашку, всю в трещинках и капельках клея, в глазах защипало. Сморгнул, зажмурился, но не удержался, чтобы не подойти. Аккуратно взял чашку, бережно провел пальцем по трещинкам…

– Нет! Поставьте!

Он вздрогнул, а проклятая чашка выскользнула из рук и со звоном упала на пол.

– Вы… О нет! Как? Что вы тут?..

Она подошла, но не к нему (его она отодвинула с дороги), и, придерживая живот, опустилась на колени перед кучкой осколков:

– Ну зачем? Зачем вы…

Он слышал слезы в ее голосе, видел, как вздрагивают плечи… Все представлялось совсем не так, он готовил абсолютно другие слова для нее, но, когда тихий плач должен был вот-вот перейти в безутешные рыдания, присел позади нее на корточки и обнял, прижимая к своей груди.

– Не плачь, не надо. Это всего лишь чашка. Но если захочешь, я склею ее для тебя… снова…

И она перестала плакать. А на миг ему показалось, что и дышать тоже. Хотелось превратиться в сумрак, но он сдержался и даже отогнал туман со своего лица, чтобы она узнала его, когда обернется.

Только прежде она сжала его ладонь крепко-крепко и прошептала еле слышно:

– Только не исчезни, пожалуйста.

А уже потом обернулась, не отпуская его руки. И смотрела на него… Просто смотрела.

Нужно было что-то сказать, и он боялся, что ляпнет какую-то глупость и все испортит…

– Не исчезну. Но только, если я тебе нужен… хоть немного… А ты мне всегда нужна, Дьери, и мне… Мне плевать, чей это ребенок.

Конечно же он, как и опасался, сказал глупость. Но осознал это, только когда она удивленно тряхнула головой и поглядела на него так, что он понял все без слов, не удержался и шлепнулся на зад, абсолютно по-дурацки.