Маленькая страна (СИ) - Борисова Алина Александровна. Страница 63

Ну а мы... Мы отправились на завтрак, а потом - потом окунулись с головой в пучину местных развлечений, так что и не вспомнить уже, что уж там мы в какой день делали. И на лыжи я, не удержалась, тоже встала. Не в первый день, конечно. Но на третий - четвертый...да! И оно того стоило! И свист ветра в ушах, и ты летишь, рассекая снежную гладь! Страх? Восторг? Все смешалось в диком коктейле, и хочется повторить, и еще, и снова. Нет, и падала, конечно, куда ж без этого, и пребольно пару раз падала. А уж снега загребала под куртку - мама не горюй! У нас же с Петькой, в отличии от того же Кирюхи, специальных курток не было, ну там с резинками на нужных местах. И, хотя в местном магазине (а тут был и местный магазин) они продавались, денег на их покупку у нас тоже не было. Катались так, и не заморачивались. И на каток ходили. Правда, тут уж только мы со Светкой, кавалеры наши этого увлечения не разделяли. Подозреваю - не умели, или умели плохо, не хотелось позориться. Но мы и без них особо не скучали. Мы ж туда, собственно, кататься, а для общения нам и времени и места хватало.

А вот в бассейн я с ними не пошла ни разу, как они все меня не уговаривали. Не бывает НАСТОЛЬКО закрытых купальников. Вот и разговаривать не о чем.

Ну а наши с Петькой "постельные сцены"... Постель была, сцен не было. Дальше объятий и поцелуев я была идти категорически не готова. Так и спали, обнявшись, в одной кроватке, аки брат с сестричкой. Может, будь Петька постарше и поопытней, и все бы у нас случилось. Но ему, как и мне, еще девятнадцати не исполнилось, наверно, и у него были какие комплексы. В общем, мое "нет" было для него действительно "нет", а не циничным "девочка ломается".

Так и жили. И все было здорово. Долго. Почти все каникулы. До того дня, когда я поспешила. Мы забежали в номер после ужина, чтобы переодеться, а Петька захватил туалет - приспичило ему, видишь ли. Ну, я и решила, что успею, пока он там. Не успела. Я как раз потянулась, чтоб взять блузку, когда его возглас: "можешь занимать" захлебнулся на первом "мо..."

Я судорожно развернулась к нему лицом, но было поздно - он заметил.

- Что это, Лара? - потрясенно выдохнул он.

- Ничего, - нервно отрезала я, пытаясь попасть в рукава блузки дрожащими руками.

- Ничего?! - он в два шага преодолел разделяющее нас пространство и, схватив меня за плечи, развернул к себе спиной, попутно отбрасывая прочь мою так и не надетую блузку. И замер - потрясенный, шокированный, не находящий ни слов, ни даже мыслей, которые можно было бы этими словами выразить. А я стояла перед ним обреченно, беспомощно, и щеки мои горели от непереносимого стыда из-за того, что он узнал мою самую постыдную, самую гнусную тайну. Он думал, что я человек, а со мной, оказывается, можно - вот так...

- Кто. Это. Сделал? - наконец сумел выдавить Петька.

- Тебе оно зачем, Петь? - очень тихо поинтересовалась я. - Думаешь, узнаешь, и станет легче? Ну, вот я знаю. Только что-то мне не легче, уж ты поверь...

- Легче?! Да ты о чем?! Да за такое убивать... Ладно, мы не он, но в суд-то подать надо обязательно! Тот, кто это сделал - он же не человек, он же выродок, ему не место среди людей!

- Правда? - у меня начиналась истерика. Я сложилась от смеха, упав на корточки возле кровати, слезы при этом лились потоком. - Не человек? Ну надо же! Да правда? А ты, значит, в суд? Подашь? На него? Или на меня? Только знаешь? Чем кончится суд? Знаешь? Меня убьют! Потому, что это я. Не человек. А ему - можно! Можно!

- Лара, Лара, что ты, - Петька упал на колени возле меня, обнял, прижал к себе. Начал укачивать, утешая, целуя меня в волосы, гладя плечи. - Тише, моя девочка, тише. Не надо, не плачь. Ты мне потом все расскажешь. Успокоишься - и расскажешь. Не плачь. Я люблю тебя. Я с тобой. Все будет хорошо, родная моя, все будет хорошо.

Он целовал. Волосы, плечи, шею. Потом его губы скользнули ниже, и я почувствовала, что он целует мои шрамы. Медленно-медленно скользит губами, целуя каждый миллиметр изуродованной кожи. А потом уже я его целовала, и снова он меня, и вот мы уже на кровати, и одежды на нас становится все меньше, и даже когда его руки потянули вниз мои трусики, я его не остановила. Мне хотелось быть с ним. Мне хотелось, чтобы он был во мне. Но вот хотела ли я его? Было не важно. Он целовал. Все шрамы на моей попе, и все места, где не было шрамов. Целовал и ласкал мою грудь, и вновь возвращался к губам. Я отвечала на его поцелуи и целовала сама, лаская его волосы, плечи, спину... И когда он раздвинул мне ноги и встал между ними на колени, я была готова. Я ждала его. И вот он потянул вниз уже собственные трусы... И я увидела ЭТО, и поняла, что меня сейчас вырвет. Потому, что мгновенно вспомнила другое "достоинство", перенесясь мысленно в Новогоднюю ночь, в больницу. Вновь как вживую увидела все это бесконечное, немыслимое непотребство. И даже вспомнила тот омерзительный запах - пота, спермы и крови.

- Нет, - выдавила, отодвигаясь, - нет. Я не могу, не могу!

Петька потерянно уселся на попу, возвращая трусы на место:

- Да ты что, Ларка, я ж не настаиваю... Я думал, что ты хочешь... Что ты готова...

- Нет, нет, нет, - я снова рыдала, сжавшись в комочек и дрожа мелкой дрожью.

- Лара, Ларочка, не надо, не плачь, - Петька осторожно полз ко мне, волоча за собой край одеяла. Очень аккуратно накрыл меня всю и обнял - только поверх.

- Тебя...еще и изнасиловали? - очень тихо спросил через какое-то время. - Это... в Новый год, когда ты не пришла, а я, дурак, еще и наврал?.. А тебя искать надо было. Спасать.

- Нет, Петька, меня не насиловали. Просто заставили... смотреть, как имеют других. И это было так мерзко, так отвратительно... Ты прости, я... не из-за тебя, просто вспомнилось сразу, и... Не могу! Не могу об этом, правда... А себя не вини, ты все правильно тогда сделал, хоть родители не дергались. А это все еще до того было. До того, как я позвонила... И меня бы довезли. Только я убежала. Гадостей наговорила и убежала. А потом заблудилась. Пьяная была. Вот и гуляла. Где-то, с кем-то. Ни одного лица не помню, одни фейерверки...

- Пьяная? - не поверил Петька. - Ты? Ты ж не пьешь.

- Да? - взвилась я. - А кого-то это волнует?! Меня, что же, спрашивают?! А еще я не люблю смотреть, как баб в грубой форме трахают! А еще мне не нравится, когда мне отцовским ремнем кожу на спине рассекают! Когда родителей доводят до состояния привидений! Когда убить обещают за малейший чих! Изнасиловали! Да лучше б меня изнасиловали! Только я ж не нужна! У меня же кровь проклятая! Ее же - только в землю! Только в землю! До последней капли! Ее же даже людям другим нельзя переливать, а то вдруг заражу! - захлебнувшись, наконец, собственными слезами, я замолкла, и только рыдала, рыдала, рыдала. Петька лежал рядом и обнимал через одеяло, но больше уже ни о чем не спрашивал. Видно, просто боялся.

На следующий день на лыжах мы не поехали. И на санках, и на коньках. Просто бродили, подавленные и тихие, по бесконечным дорожкам, и все больше молчали. Петька держал меня за руку, время от времени поднимал на меня взгляд, и вновь отводил глаза. Думаю, я знала, о чем он хотел спросить. Кто? Кто все это сделал со мной, и помешал ему насладиться любимой девушкой, и этим сказочным отдыхом? А что я могла ответить? Петька жил в мире благородных и добрых вампиров, благодетелей человечества. Зачем разрушать эту сказку? Чтоб он мучился, вот так же, как я? Сегодня я понимала куратора, сказавшего мне при первой встрече: хорошо, когда таких, как ты, большинство. А когда ты одна... Да и убьет, если стану про него гадости рассказывать. Он ведь правда не пошутил.

- Ты меня теперь презираешь? - спросила Петьку. - Жалеешь, что пригласил?

- Да ты что, Лариска, как ты подумать могла? - возмутился Петерс. - Я просто не хочу особо расспрашивать, вижу, как ты переживаешь. Не хочу, чтоб ты опять плакала... Думаю, как помочь. Я так понял, в суд ты на него подавать боишься?