Игрок - Лисина Александра. Страница 6

Честное слово, мне впервые в жизни стало по-настоящему страшно.

– …! …!! …!!! – снова проревели мне в ухо и дернули сильнее.

Блин! Я же ни слова не понимаю!

– …!!!!

Да что за тарабарщина?! Кто ты вообще такой, зараза?!! И почему норовишь сломать мне единственную правую руку?!

Я вскрикнула, чувствуя, как от прикосновения существа по коже бегут ледяные разряды. Внезапно очнувшись, отшатнулась уже сама, инстинктивно помогая тому, второму, кто тянул меня от нелюдя подальше. Вскрикнула снова, когда белые пальцы едва не цапнули и за вторую руку, но промахнулись – наверное, странное существо сильно ослабло. Правда, это не помешало ему приподняться следом, вися на моем запястье мертвым грузом, выхватить второй рукой нож из собственной груди… точнее, это был не нож, а очень тонкий и довольно длинный кинжал с витой, украшенной странным серебристо-голубоватым орнаментом рукояткой… а потом с бульканьем выплюнуть из себя несколько непонятных слов. От которых меня мороз продрал уже всю, а левая рука онемела до самого плеча.

Но больше всего поразило другое: когда гуманоид (видимо, от слабости, потому что пятно на его тунике ширилось с ужасающей быстротой) все-таки разжал пальцы и выронил свой клинок, кинжал почему-то не упал на землю. Не рухнул на мои несчастные коленки, порвав новенькие джинсы и располосовав ногу до кости. Он, как привязанный, почему-то завис у меня прямо перед глазами. А когда бледнолицый тип с последним вздохом рухнул обратно и недвижимо замер, больше не делая попыток вдохнуть, вдруг завертелся вокруг своей оси, неприятно засветился, озаряя поляну… да, кажется, это была все-таки поляна… призрачным голубоватым светом. Как-то весь посветлел, стал почти прозрачным, заискрился, разбрасывая вокруг себя шипящие серебристые искры. После чего, наконец, вспухнул ослепительно ярким шаром, распался на крохотные частички, а потом разлетелся на мириады крохотных серебристых искорок, осветивших, наверное, весь остальной мир… так, по крайней мере, мне показалось.

В этот же момент стальная хватка на плече разом ослабла. Кто-то невидимый глухо выругался на незнакомом языке, грубо перехватил меня за шкирку, больно прищемив волосы, и буквально швырнул на мертвого незнакомца. Прямо-таки пнул в спину, видимо, надеясь, что озверевший кинжал удовлетвориться моим бренным телом. А следом бросил что-то еще – твердое, довольно увесистое (не камень ли?), умудрившееся тюкнуть меня точно по темечку. После чего мои волосы разметал порыв сильного встречного ветра, вырвавшийся из мертвого тела, и с неприятным стуком отбросил незадачливого кидальщика прочь. До того, как он сумел кинуть в меня чем-то еще.

Правда, я этого уже не увидела – от удара в голове все помутилось, перед глазами во второй раз запрыгали разноцветные звездочки. К горлу подкатил тошнотворный комок, а левую руку заломило с такой силой, что я белого света не взвидела.

Возможно, я закричала. Не знаю. Или даже завопила, поскольку боль была просто невыносимой. А может, это ветер от беснующегося надо мной кинжала так истошно взвыл? Не помню больше ничего. Последнее, что я увидела перед тем, как упасть на залитую голубой кровью грудь убитого существа, были его неподвижные черные глаза. Холодное мертвое лицо, в котором больше не осталось жизни. И медленно, как во сне, распадающееся на сотни зеленоватых искорок тело, в облаке которых я и утонула, как в бездонном лесном озере.

Глава 2

Оу-у-у… как же сильно болит голова!

Я с тихим стоном открыла глаза и бездумно уставилась на низкий деревянный потолок.

Боже… такое впечатление, что меня вывернули наизнанку, потом снова завернули и так много-много раз. Или, что более вероятно, я все же здорово приложилась после падения с небоскреба (поймать бы ту ворону и так ей поднавтырять!..), иначе почему у меня голова как чугунная, в висках притаился и жадно грызет кору неведомый, но жутко голодный зверь? Почему руки с ногами снова ватные, а слабость в теле такая, что я сейчас даже на горшок самостоятельно не сяду?

– Ох… – жалобно выдохнула я, сделав неуклюжую попытку подняться.

Как стоило догадаться, неудачно: от малейшего движения в голове будто бомба взорвалась, а потом меня так сильно повело, что пришлось поспешно рухнуть обратно на подушку, с проклятиями пережидая острейший приступ некстати возникшего головокружения. Блин. Черт бы побрал этих джамперов! Никогда в жизни больше не полезу на крышу… ну, в смысле, пока не поправлюсь, потому что испытанное мною ощущение свободного полета было до того дивным, что… короче, погорячилась я с обещаниями. Сильно, причем, погорячилась. Вот сейчас приду в себя, выздоровею, залечу свою многострадальную голову, отыщу того мерзавца, который бросил в нее камень, и…

Я внезапно вспомнила все свои злоключения и резко села.

– О-о-й! – пришлось тут же схватиться за виски и согнуться. – Вот же гадство! Почему ж ты так кружишься, зараза?!

– О, уже встала? – донесся откуда-то издалека незнакомый ласковый голос. Женский голос. Довольно низкий, можно даже сказать – грудной. Но приятный. Почти, как у бабушки Нелли. Когда она была жива, конечно. – Зачем же так рано? Еще полежать бы тебе, успокоиться…

Кто там со мной так мило возиться?

С трудом успокоив голову, я осторожно подняла взгляд. Правда, носа от коленок так и не отняла, отчего, наверное, смотрелась весьма забавно. Но в тот момент мне стало резко не до веселья, потому что я никак не ожидала обнаружить вокруг себя рыхлые земляные стены, устеленный старенькими циновками пол, колченогий табурет возле низенькой постели, тускло светящийся дверной проем и бойко протиснувшуюся в него пухлую старушку, держащую в руках глиняную плошку с еще дымящейся похлебкой.

То, что я не в городе, стало ясно сразу – землянок в Москве я пока еще не встречала. То, что это землянка, сомнений тоже не вызывало – ощущение легкой сырости, идущее от голых стен, связки сушеных трав под потолком, сам потолок (чересчур низкий, выполненный из покореженных временем досок) и льющийся от двери солнечный свет, слегка приглушенный старенькой занавеской, сами собой наводили на размышления. Да и внешний вид хозяйки (наверное, это все-таки хозяйка?) вызывал море вопросов. Причем, самый насущный из них вырвался у меня сам собой:

– Вы кто?

Старушка мягко улыбнулась и, поставив парующую миску на обнаружившийся неподалеку кособокий стол, присела возле постели. От нее шло удивительное ощущение покоя, какого-то домашнего уюта, семейной теплоты. Сразу возникало впечатление, что мы давно знакомы. А она, если и не была моей близкой родственницей, то, кажется, давным давно и очень хорошо меня знала. По крайней мере, брошенный из-под седых бровей лукавый взгляд был каким-то ласковым, немного снисходительным и поразительно знакомым.

На старушке, как я разглядела чуть позже, было надето старенькое серое платьице – потертое и отчаянно застиранное, но очень чистое и благоухающее лесными травами. Сверху виднелся тонкий передничек, наверняка завязанный сзади на крохотный бантик. Рукава подвернуты до локтей, открывая смуглую от загара, но все еще гладкую кожу рук. Белоснежные волосы на голове уложены в тугую кичку. На немолодом лице – ни грамма косметики, ни толики теней или туши, хотя столичные жительницы даже в магазин теперь не выходят без толстого слоя штукатурки. Само лицо круглое, румяное, с приятными морщинками в уголках глаз, а уж глаза… ой-ей, ни у кого я не видела таких блестящих глаз! Когда-то, наверное, синих, удивительной чистоты, бездонных, как море, а теперь слегка поблекших и словно бы выцветших от времени. Но мудрых, всепонимающих и исполненных какой-то странной внутренней силы.

– Кто вы? – у меня почему-то охрип голос.

Старушка ласково улыбнулась.

– Ешь, – подвинула она ко мне миску. Я, не глядя, послушно взяла и честно зачерпнула деревянной (!!) ложкой ароматное варево. Правда, вкус у похлебки был необычным, явно настоянным на каких-то травках, но бабуля и сама до дрожи напоминала знахарку из какой-нибудь глухой деревни, поэтому и антураж был… ну, соответствующим.