Если я скажу, что люблю тебя, не забудь мне врезать (СИ) - "Cold Clarice". Страница 1

1 часть

-1-

Переполненный донельзя автобус увозил меня на «любимую и обожаемую» работу, периодически отказываясь после очередной остановки двигаться дальше, грозясь не выпустить больше ни одного пассажира из своего чрева из-за заклинивающих дверей. Мое, окутанное ленью и никак не проходившим сном тело, было вдавлено, в прямом смысле этого слова, в оконное стекло, женщиной безразмерных габаритов, с одной стороны, и не менее крупным алкашом — с другой. Я был зажат в тиски. Окружен со всех сторон. Угнетен и морально из-за очередной, только что начавшейся рабочей недели, и теперь уже физически, из-за отдавленной кем-то ноги и тычка под ребра чьим-то очень острым локтем. Я жил в получасе езды от офиса, где работал программистом и проклинал своего инструктора по вождению, никак не позволявшего мне получить права. Я, видите ли, «ни хрена не вижу, что в очках, что без них». Инструктор даже не представляет, на какие муки обрекает мою тушку каждое утро и каждый вечер. Особенно в понедельник, когда злые и недовольные правительством, собственной жизнью, соседями и друг другом люди забиваются, как огурцы в банку, в далеко не резиновые автобусы и троллейбусы, а потом всю дорогу возмущаются теснотой, запахами, и тем простым фактом, что кондуктор с пятитысячной купюры сдать не имеет никакой возможности…

Я такой же, как все эти люди — озлобленный и задолбанный жизнью. Но не потому, что бытовые проблемы уничтожили мой богатый внутренний мир и погребли под обломками всю индивидуальность и жизнерадостность, а просто оттого, что мое существование — череда серых промозглых будней, состоящих из четко сформулированной логической цепочки: «дом — работа — дом». Лишь иногда между ними вклинивается поездка с мамой и бабушкой на дачу. Но только иногда. Я плаваю в этом мире в состоянии анабиоза, не сходя со скучного, заученного наизусть проторенного пути, потому что некуда. Потому что не к кому.

Автобус, собирая последние силы, доставляет меня на нужную остановку. Я не выхожу, а выношусь на свежий майский воздух потоком матерящихся людей, преследующих одинаковую со мной цель — выбраться из душного плена и вздохнуть с облегчением. Пройдя несколько шагов, сделав глубокий вдох, я даже, кажется, уже почти счастлив началу недели, но какая-то иномарка вызывающего красного цвета окатывает меня из грязной глубокой лужи, образовавшейся после ночного дождя.

Я всегда считал себя приличным молодым человеком, все-таки рос в интеллигентной профессорской семье, не курил, не пил и не ругался матом. Но сейчас вслед злосчастной машине донеслись такие витиеватые ругательства, что у прохожих должны были уши отсохнуть. Спасибо бабушке. Только она умела мастерски послать кого-нибудь далеко и надолго, да так, что возвращаться не хотелось.

Я скептически осмотрел промокший пиджак и брюки, удрученно вздохнул и поплелся дальше. Ведь моей шефине плевать, что со мной произошло небольшое ЧП. По ее мнению, у Калинина Артема Сергеевича, то есть меня, вообще проблем быть не может и не должно. Какие могут быть трудности у двадцативосьмилетнего, пышущего здоровьем, высокого привлекательного молодого человека, с красным дипломом и золотыми тараканами в голове? Точно, никаких. Поэтому на работу нельзя опаздывать. Нельзя задерживаться, а то еще окажешься обвинен во всех смертных грехах и премии лишат.

Размышляя о скучности своего бытия, я не заметил, как подошел к офису. Мой взгляд упал на припаркованную рядом красную иномарку, от которой, не спеша, шел высокий широкоплечий мужчина в сером костюме, крутя на пальцах ключ от машины, а другую руку засунув в карман брюк. Странно, но человек показался мне знакомым. А уж машину, минуту назад обрызгавшую меня, забыть было невозможно. Мужчина зашел в наш офис, насвистывая что-то себе под нос, и не замечал, как я шел за ним, полный негодования и возмущения. И только в лифте, увидев его насмешливые зеленые глаза, разглядывающие мой внешний «помятый» вид с искорками презрения и издевки, и полуулыбку — полуухмылку, играющую в уголках губ, я соизволил вспомнить его, и сердце болезненно сжалось...

***

… Мы познакомились с ним еще в детском саду. Я возненавидел его сразу же. И не потому, что он отобрал мой любимый игрушечный грузовик, толкнув меня в песок…А потому, что после систематически пытался отнять что-нибудь мое и взгляд его при этом обдавал холодом…Конечно, детство — это самое светлое в жизни человека. Так вот, мое было связано именно с зеленоглазым противным и вредным «Мишкой — дураком!», или в простонародье — Михаилом Валерьевичем Загородским.

Угораздило же мою маму тогда найти общий язык с его родительницей. Пришлось нам, пятилетним соплякам, колотящим друг друга по любому банальному поводу, будь то съеденное втихаря мороженое или новая коллекция солдатиков, часто видеться. Конечно, ни его, ни меня такой расклад не устраивал. Но против мам и угрозы простоять целый день в углу не попрешь…

Однако вскоре Загородскому пришлось переехать в другой город. Не скрою, что сей факт меня не сильно огорчал. Если быть точным — радости были полные штаны. Но судьба имеет неприличную привычку — все время либо постоянно опаздывать с подарками, либо идти с перевыполнением плана… И подкидывать сюрпризы…

Когда я перешел в девятый класс, моя скромная персона была уже на довольно хорошем счету у учителей. Я был отличником. Гордостью школы. НО! Я не был ботаником и зубрилой, мог постоять за себя и всегда был вежлив с людьми. За первое одноклассники меня уважали, за второе — боялись, за третье — любили. Естественно то, что в нашем классе многие девочки хотели со мной дружить, но милее всех для меня тогда казалась лишь одна — Карина. Я до сих пор не могу понять, как этот светловолосый ангелочек обратил на меня внимание, но встречаться мы стали.

Однажды в наш дружный подростковый коллектив перешел новый ученик — долговязый парень в мешковатых черных джинсах и черном балахоне, с волосами до плеч и длинной челкой, закрывающей пол-лица. Я не обратил на него внимания, решив, что этот неформал его едва ли достоин, но вот девчонкам он приглянулся, иначе стали бы они сразу смущенно шушукаться и изучающее разглядывать этот сгусток черного цвета. Но, память активизировалась в поисках необходимой информации из прошлого, когда классная руководительница представила новичка: «Ребята, знакомьтесь, это Загородский Михаил. С сегодняшнего дня будет учиться с вами в одном классе». Челка была откинута назад резким движением головы, и я увидел его глаза. Зеленые. Глубокие. Холодные. Знакомые.

А учительница все не унималась: «Артем. У тебя наконец-то появился сосед по парте. Миша, проходи и садись». Ему не нравилось, когда его Мишей называют. По выражению лица видно было. К сожалению, в нашем классе только место рядом со мной было свободным. Я уже пожалел, что никого раньше рядышком не усадил, когда Загородский, неспешной походкой, ссутулив плечи, подошел к парте.

— Привет, — совсем невежливо и даже как-то нехотя сказал он. Больше я от него ничего не слышал. Зато потом, некоторое время спустя, стал ощущать его пристальный изучающий взгляд на себе. Взгляд, от которого лицо начинало пылать, а сосредотачиваться на заданиях не получалось. И так повторялось из урока в урок. Он не разговаривал со мной, лишь изредка перебрасываясь парочкой коротких фраз, не просил у меня списывать или помогать с заданиями (к удивлению, Загородский, был таким же отличником, как и я), зато все время прожигал меня взглядом своих изумрудных глаз. К слову сказать, девчонки на него вешались пачками, и он этим всегда прекрасно пользовался. Каждую неделю разбивал сердце какой-нибудь барышни отказом. Еще бы. На его фоне я — стройный, но жилистый шатен с голубыми глазами, чуть ниже него ростом, походил на мальчика-зайчика. Но я таким неприступным не был.