Алле-гоп! (СИ) - "Старки". Страница 25

Непонятно как в его руках оказался презерватив. Наверное, мелкий залез в тумбочку, он же знает где что лежит: где Хемингуэй, где обойный клей, где фондюшница… Влас раскатал резинку по члену и хоть на секунду протрезвел, вспомнил о том, что нужна какая–нибудь смазка, нашёл в себе силы добежать до ванны, где было масло с ментолом для кожи. Не стал переворачивать Славку, хотел видеть эти развратные голубые глаза и опухшие губы, хотел контролировать по ним, чтобы не причинить много боли. Не надо боли! Поэтому долго растягивал, находясь уже на издыхании сам. И только когда Славкины руки перестали слушаться рассудка, а глаза стали закатываться, он в него вошёл.

— Ах–х–хуеть! — вскричал… Влас.

— Да уж, — подтвердил под ним Славка…

«Неважно, что будет завтра. Пусть он даже выкинет что–нибудь эдакое, от чего у американцев вытянутся лица. Он уже мой, он теперь и сам не уйдёт. С такими глазами не уходят. Такое довольное сопение не доверяют просто так. Такие поцелуи не оставляют даром. Он останется. Мы завтра будем вместе отмываться в душе, ведь в ванной рыбы. И не пойдём на пробежку. Пусть он поспит. Моё чудо. Какое счастье, что он сломал аквариум!» — размышляя так, уставший Влас долго не мог заснуть. Он всё разглядывал и разглядывал Славку. Он гордился им. Он уже много раз припадал к мочке уха и таял от нежности, от такого нового для себя чувства. «Завтра, завтра у меня будет новая жизнь, ведь начиная с этой ночи я счастлив!» — словно жар–птицу за хвост, поймал мысль Влас, падая в желанный тягучий сон.

Дамы и господа! Смертельный номер! Слабонервных просим удалиться! Головокружительный кульбит! Нижний и верхний акробаты отчаянно рискуют! Они действуют без страховки! Внимание… и… алле–гоп! Музыка! Туш!

______________________

*Веримент — вид банковской операции: перевод средств с одного текущего счёта на другой.

========== Номер одиннадцатый: «Фокусы с исчезновением» ==========

— Мы проспали на зарядку! — взвыл в ухо Славка.

— Сегодня можно… — разлепляя глаза, ответил Влас. — Имеем право.

— Эх ты! В воспитании что самое главное? Си–сте–ма!

— Ничего страшного, нам всё равно позже выходить. Сейчас бриться, мыться, костюм отглаживать, в одиннадцать Наташа придёт, будет маникюр делать…

— О–о–о… — грустно застонал Славик.

— Никаких «о»!.. Ты вообще как?

— Об косяк.

— А это что значит? Хорошо или плохо?

— Плохо. Жопа болит, совесть чешется, душно, так как ты всю ночь на меня свои конечности укладывал. Танцевать сегодня буду враскорячку, вот так! — Славка задрал голые ноги и изобразил в воздухе какие–то невнятные косолапые движения. — Раз–два–три, раз–два–три…

— Сойдёт. Ты, главное, маму мою пригласи, она любого закружит… Слав, поцелуй меня.

— Ещё чего! Я чо, пидорас?

— Хм. Что–то ты совсем распоясался. — И Влас навалился на мелкого. — То, что я сошёл от тебя с ума, не означает, что ты можешь материться, чокать и не слушаться меня…

— Как? А фаворитам полагаются льготы и поблажки!

— Ишь ты… Фаворит! Никаких поблажек, и когда я говорю «целуй», то целуй. — И сам присосался к Славкиным губам.

Здорово! Влас опасался, что с утра будет прятание глаз, неловкое объяснение, нарочитая задумчивость, но Славка всё же неизменен: он быстро прощает, радуется каждому дню, адаптируется к любой странности. Он как бамбук — просверлит своим оптимизмом любой камень, выживет, если его будут топтать, не сломается, если его будут гнуть. Поэтому и утро бодрое, и шутки привычные, и затрещины за «чо» неизменные. Славка прикольно изображал, как ему, бедному, трудно ходить после вчерашнего: губёшки поджимает, ноги на ширине плеч, колени полусогнуты, шаги мелкие, как будто по стеклу наяривает. Но Влас подсмотрел: когда его рядом нет, Славка ходит нормально, да и блеск в глазах, и болтливость выдавали, что с мелким всё в порядке.

К полудню они были готовы: один — предъявить себя, нового, миру, другой — побеждать все обстоятельства, выигрывать во всех спорах мира. Сначала нужно было заехать в офис, там рабочие переговоры с юристами и помощниками господина Хилла, с рабочими лошадками. Славка кукольным мальчиком сидел на стуле в углу конференц–зала, вслушивался в диалог без пяти минут партнёров. И только после двухчасовой сверки каждого слова договора, после шушукания Власа с серым кардиналом «E–TRADE Bank» Роном Пфейфером по поводу хитрых идей по обходу налога на спот–операции, после кофе–брейк, на котором все расслабились и посплетничали о коррупционных издержках трансакций, все двинули в «Мариотт», в парадный зал, где было всё приготовлено для акта торжественного подписания договора о сотрудничестве двух банков. Там уже и фуршет искрился дорогим шампанским, и музыканты прочищали голоса своих скрипок и флейт, и официанты одеревянили спину и пришили сладкие улыбки на лица, и медиа–аппаратура для показа презентационных роликов нагревалась — ещё чуть–чуть, и всё заработает.

Влас не забывал о Славке, поглядывал, направлял в нужные коридоры, подсказывал тихонько. И Славка внимал, был незаметен, услужлив, молчалив, как и полагается начинающему клерку среднего звена. В «Мариотте» он встал за спину Северинова–младшего у входа в зал, приветствовал каждого скромным кивком и тактичной улыбкой. Славка был сразу замечен женской половиной, той, что не отягощена финансовыми ролями, а находится здесь по супружескому долгу присутствия, украшая брильянтами скучный фасад мужских костюмов. Влас всем представлял его как своего друга и помощника. Особенно удивлённо рассматривала зардевшегося Славку Софья Михайловна, мать Власа, женщина чуть полноватая, но с удивительно добрым лицом, вздёрнутыми бровями и такими же сочными карими глазами, как у сына.

Влас с удовольствием замечал, что Славка безукоризнен. Как будто всегда вращался в таком обществе. Сам в разговоры не ввязывается, жестами не пересаливает, чоканий не вставляет и далеко от Власа не уходит. В самый важный момент мероприятия мелкий удивил, и если бы не необходимость следовать за ходом церемонии и поддерживать корректные беседы с американскими партнёрами, Влас бы насторожился. Дело в том, что после подписания документов мистером Хиллом и Григорием Тимофеевичем американский «большой босс» вдруг с лучезарной улыбкой повернулся к Северинову–старшему и что–то проурчал на английском в непривычной интерпретации янки, при этом протянул «паркер». Все затормозили, так как намерения американца были не очевидны. И вдруг из–за спины Власа протиснулся Славка, выхватил золотистую шариковую ручку из рук администратора встречи, ту самую, которой только что подписывался Григорий Тимофеевич, и подал её хозяину банка, шепнув: «Он хочет обменяться». На лице Северинова–старшего проявилось весёлое понимание, и он в разудалой, присущей ему манере осуществил обычай делового оборота, принятый в «E–TRADE Bank» — обмен ручками, которыми подписали судьбоносные документы.

И дальше закружило, запенилось, зашумело. Американцы как дети, русские как цыгане — в общем–то родственные души: смеются громко, говорят то, что думают, любят музыку и жирно поесть. Влас пригласил на вальс госпожу Хилл, что была скорее всего ему ровесницей, а Славка… сам пригласил Софью Михайловну. И все любовались этой парочкой: шустрый вьюнош и добреющая дама. Щёки зарозовели, улыбки стали чище, наклон головы кокетливей. После вальса женщина о чём–то долго говорила со Славкой, потрепала его за щёку, заставила его попробовать карамелизированные фрукты. Тот и ложечку правильную взял, и не забыл розетку подать даме. Влас, конечно, был занят, нужно было со всеми поговорить, многих обаять, некоторым незаметно дать указания, но за Славкой наблюдал. Гордился. Подошёл Георг:

— Влас, ты просто волшебник! Неужели это тот самый пьянчужка? Класс! Мой респект тебе! Я слышал, как к нему Пфейфер подошёл, про тебя спрашивал, между прочим; так Славочка очень элегантно от него отмазался, дескать «говорю по–английски мало, могу вас ввести в заблуждение». Короче, отбрил. Умница!