В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович. Страница 11

– Я за все время не говорю, а сейчас очень прошу, возьмите.

– Ну что ж, раз так вопрос ставишь – после запуска мотора залезай в фюзеляж. Но ведь нет второго парашюта!

– Все равно, полечу и без парашюта. Я вас прошу. Разрешите.

– Уговорил, полетим вдвоем.

На востоке чуть заметно начала загораться бледно-розовая заря. Запустили мотор. После прогрева отрулил от капонира и взял направление для взлета. Из-за шума мотора стрельбы не слышно, но я знал, что стреляют совсем близко, рядом с аэродромом. Пошел на разбег. Сейчас, кроме взлета, больше ни о чем не думаю. По мере увеличения скорости на разбеге пламя из выхлопных патрубков быстро увеличивалось, казалось, вот-вот загорится самолет. Горизонта совсем не вижу: по сторонам пламя слепит глаза, а впереди темнота. Но вот толчки стали уменьшаться и вскоре совсем прекратились: самолет оторвался от земли. «Не потерять скорость… Следить за скоростью», – твержу себе.

Набираю высоту. Внизу видны огненные вспышки, зеленые, белые и красные трассы. Выхожу на железную дорогу и лечу вдоль нее. Постепенно темнота начала таять, расплываться, и на душе стало легче. Когда подлетел к станице Кушевской, наступил рассвет.

«Как там Федя Громов? Нормально ли взлетел? – думал я. – Как Гайворонский?»

Самолет мчится по летному полю. По привычке с силой нажимаю на тормозную рукоятку, но безуспешно – тормоза бездействуют. Пробежав весь аэродром, вкатываюсь в подсолнухи. Здесь земля мягкая, поэтому скорость быстро уменьшается и, наконец, самолет останавливается.

Через некоторое время благополучно прилетел и Громов. Оба самолета были спасены. А часам к девяти утра собрались и остальные товарищи. Они рассказали, что как только рассвело, над аэродромом на малой высоте появились два немецких истребителя. Они кружили, словно коршуны, выискивая добычу. Но ее уже не было.

После посадки узнаем, что здесь же базируется и, теперь уже наш, 103-й штурмовой авиаполк. Через два дня 136-й убывал на переформирование. Вечером ко мне подошел парторг Пилипенко:

– Ну что ж, Белоконь, послезавтра будем расставаться. В сто третьем вы будете новичками, – раздумчиво произнес он. – Пока вас хорошо узнают, пройдет время.

Мы оба молчали, но думали, как тут же выяснилось, об одном.

– Как ты насчет вступления в партию? Ты в кандидатах, кажется, два года ходишь? – Парторг все знал точно, хоть и сказал «кажется».

– Да, скоро два года. – Я хотел сказать, что давно думаю о вступлении, но Пилипенко опередил меня.

– Возьми рекомендации у наших товарищей. Здесь тебя хорошо все знают. Никто не откажется рекомендовать тебя в члены нашей партии. Воевал ты неплохо, а это главное. В общем, ты подумай, а завтра мне скажешь. Я первым дам рекомендацию.

В 103-й полк я прибыл, имея на руках, кроме служебных бумаг, три особенно дорогих для меня документа – партийные рекомендации товарищей, в которых было написано, что я достоин быть членом Коммунистической партии.

Так получилось, что за год войны мы с Федором Громовым оказались уже в третьем полку. Я, конечно, не знал, что буду в числе тех немногих счастливцев, которые с боями пройдут всю войну – с первых ее дней до дня Победы. Тем более не мог знать, что не только до конца войны, но и на многие послевоенные годы судьба свяжет меня с замечательными людьми этого полка. Полковому коллективу я обязан многим: и тем, что в нем первым произвел сотый боевой вылет, и тем, что первым удостоен высокого звания Героя Советского Союза; здесь я вырос от младшего лейтенанта до майора, от рядового летчика – до заместителя командира полка. Я остался в вечном долгу не только перед светлой памятью погибших товарищей, с которыми много раз летал в бой, но и перед теми, кто пал смертью героев до моего прибытия в полк, потому что они кровью и жизнью создавали его боевую славу.

Однополчанам сто третьего, тем, кто встретил гитлеровских захватчиков в первые дни войны, кто смело вступал в бой с превосходящими силами врага, прорывался сквозь бешеный зенитный огонь, но шел к цели, кто сутками не смыкал глаз, возвращая к жизни израненные самолеты – я посвящаю эти главы.

Первые победы. Первая потеря

Танковые и механизированные колонны гитлеровцев запрудили все дороги, идущие с запада на Бобруйск. Пренебрегая маскировкой и рассредоточением, они рвались на восток. Наши части отступали, ведя неравные, кровопролитные бои.

Ночью 28 июня 1941 года командир полка подполковник Павел Иванович Мироненко получил приказ из штаба 21-й армии Центрального фронта, в состав ВВС которой вошел 103-й полк, [10] с утра всеми самолетами наносить удары по вражеским колоннам.

Но как только ночная темень начала рассеиваться, все были разочарованы: очень низко над аэродромом плыли тяжелые серые облака, временами срывался густой дождь и его мелкие капли, словно маленькие колючие иглы, швырял в лицо порывистый ветер.

Ожидая улучшения погоды, летчики и штурманы говорили только о предстоящем первом боевом вылете. А в это время командир полка стоял возле своего командного пункта и, не отрывая взгляда от серого низкого неба, решал: лететь или ждать улучшения погоды.

И вдруг он представил, как в эту непогодь ползут немецкие танки, на ходу изрыгая смертельный огонь. За танками бегут фашисты, они что-то горланят и неистово стреляют из автоматов. Наши пехотинцы вступают в неравный бой. Он почти видит, как несколько танков загорелись и повернули обратно, но остальные ползут, их очень много. Сраженные осколками снарядов, бойцы падают на раскисшую землю, но их товарищи, окровавленные, с ног до головы в грязи, не сдаются. Идет сильный дождь, а бой не утихает. «Да где же наши самолеты?! Помогите, нам тяжело!» – как будто доносится сквозь шум дождя умоляющий крик бойца.

Павел Иванович встряхнул головой и возвратился к действительности. По-прежнему шел дождь, над аэродромом низко ползли тяжелые свинцовые облака, видимость не улучшалась. «Будем взлетать», – жестко сказал Мироненко самому себе и направился в землянку.

Задание оставалось без изменений: бить по вражеским колоннам, идущим по дорогам на Бобруйск.

Первый боевой вылет Павел Иванович решил возглавить сам. Он повел четвертую эскадрилью капитана Грабовьюка. Южнее Жлобина группа перелетела Днепр, и ведущий, оставив железную дорогу справа, взял курс на заданную цель. Погода продолжала ухудшаться: облачность прижимала самолеты все ниже и ниже.

«Неужели не выполним задания?» – подумал командир полка, тело его пронизал тревожный озноб. Он знал, что под ними земля, занятая врагом, но, как назло, здесь нет ни танков, ни машин – пусто.

По СПУ [11] штурман ведущего экипажа капитан Н. З. Белоусов передал, что скоро пересекут реку Березину, а там и цель. Они летят уже у самой земли, дождь заливает переднее стекло кабины, а впереди ничего не видно. И летчики услышали по радио приказ своего командира – возвращаться.

С болью в душе за невыполненное задание Мироненко мелким креном ввел самолет в левый разворот и взял курс на свой аэродром. После благополучной посадки всей группы Павел Иванович тотчас доложил в штаб армии о причине невыполнения задания.

Опять ожидание.

Наконец, дождь прекратился, ветер постепенно разогнал облака, и во второй половине дня над аэродромом небо стало чистым и голубым.

Эскадрилья капитана П. А. Грабовьюка снова в воздухе. Ее возглавляет командир полка. Получено задание – нанести удар по переправе через реку Березину южнее Бобруйска.

Взорам летчиков открылась страшная картина: на огромной территории, до самого горизонта, всюду пожары и пожары – то горели белорусские села. А по дорогам ползли и ползли на восток длинные колонны немецких танков, автомашин.

– Фашистская сволочь, что же ты делаешь на нашей земле! – услышал штурман Новиков по СПУ яростную хрипоту своего командира Маслова.

вернуться

10

В первый период войны воздушных армий не было, авиация придавалась общевойсковым армиям.

вернуться

11

СПУ – самолетное переговорное устройство, предназначенное для переговоров между членами экипажа.