В пылающем небе - Белоконь Кузьма Филимонович. Страница 40

Перед строем – полковник Мироненко, старший батальонный комиссар Немтинов и майор Фомин.

– Полк, смирно-о-о! – раздалась команда командира. – Начальник штаба, читайте приказ.

– Приказ Народного Комиссара Обороны номер 227, – голос Сергея Фомина звучал сурово.

Мы стояли, опустив головы, боялись взглянуть в глаза друг другу. Слова приказа, не щадя, хлестали каждого из нас, брали за сердце.

«…Нужно понять, что дальше отступать нельзя… Ни шагу назад!» – были последние слова этого документа. Бурю переживаний вызвали они в душе каждого. Не было ни речей, ни выступлений. Подходили и молча расписывались под приказом, как бы скрепляя этим свою решимость биться с врагом до последнего вздоха.

Так же молча расходились, унося в сердцах горечь и решимость. Слова приказа со всей прямотой говорили о страшной опасности, нависшей над страной, говорили о том, о чем раньше люди боялись признаться самим себе.

И тут же была получена боевая задача – уничтожать моторизованную и танковую колонны врага в районе Минеральных Вод. В полку осталось только два исправных самолета. В воздух поднялись я и Григорий Емельянов. На этот раз без сопровождения истребителей – все они отражали атаки бомбардировщиков, которые наносили удары по нашим отступающим войскам.

В гористой местности город Минеральные Воды как бы сросся с землей, его трудно было найти. И только горы Верблюд и Змейка, слегка прикрытые утренней дымкой, оставались неплохим ориентиром.

Фашисты встретили нас зенитным огнем. К счастью, их истребителей почему-то не было. Еще на подходе к цели мой самолет вдруг сильно вздрогнул и резко начал разворачиваться вправо: снаряд разворотил консоль правого крыла. С большим трудом удерживая его в горизонтальном положении, не отрываясь от Емельянова, иду к цели. Вижу, что и машина Емельянова подбита: из левой стороны мотора валит густой черный дым. Но задача еще не выполнена. И мы, маневрируя в огне зениток, продолжаем полет.

Внизу над землей дымка была еще гуще, под ее прикрытием ползла длинная немецкая автоколонна. Большая ее часть подходила к городу, а некоторые машины уже катили по улицам. После первого захода вспыхнули пожары – взорвалось несколько машин. Емельянов пошел на второй заход, затем на третий. Задание мы выполнили и взяли курс на свой аэродром. После осмотра обоих самолетов были обнаружены такие повреждения, что поднимутся они не скоро.

Два дня не летали – не на чем было. Николай Романков снова мобилизовал все свои технические силы на восстановление искалеченных «илов». 19 августа уже тремя самолетами можно было выполнять задание. И случись же такая беда: пролетели от аэродрома не более десяти километров, а у ведущего группы Емельянова с правой стороны закоптил мотор, словно примус, и он вынужден был возвратиться. Мы с Громовым остались вдвоем под прикрытием шести «яков». Наша цель: вражеские войска, замаскированные в лесу между Алтудом и Баксаненком. Этот лес, оказалось, гитлеровцы настолько нашпиговали зенитками, что, когда они заработали, о благополучном возвращении и думать было нечего.

За две атаки мы отлично накрыли цель, но и нам досталось, как говорят, по первое число. После посадки жалко было смотреть на наши самолеты. В конце пробега мою машину так крутонуло вправо, что показалось, я сейчас же вылечу из кабины. Пробита покрышка правого колеса, возле хвоста фюзеляж распорот, по всему самолету много дыр всяких размеров, одна лопасть винта тоже пробита. Самолет Федора выглядел не лучше.

В этот день Громов снова полетел, но теперь с Константином Полбенниковым. Он штурмовал огромную колонну – до ста машин. Пять «яков» не могли справиться с двенадцатью «мессерами»: одного они вогнали в землю, но и своих двух не досчитались.

При первой же атаке гитлеровские истребители сильно повредили мотор на самолете Полбенникова, и машину затрясло, словно в лихорадке. Но задание еще не выполнено, и Громов идет на цель, сбрасывает бомбы. Полбенников старается не отстать. Зашли на колонну второй раз, и здесь фашист успел сзади стегануть теперь уже по мотору Громова, и он сразу заглох.

Самолет пошел на крутое снижение. Федор стремился уйти дальше от дороги. Это ему удалось. «Ил» тяжело плюхнулся брюхом о землю, ломая кустарник, прополз метров сто и остановился. Громов пулей вылетел из кабины и бросился в лес. Сколько пробежал – ни времени, ни расстояния определить не мог. Остановился только тогда, когда стал задыхаться, а сердце колотилось, словно вот-вот выскочит. Прислушался. В лесу – тишина, как будто войны и в помине нет. Даже птицы притихли: от изнуряющей жары попрятались в спасительной тени. По мере того, как Федор приходил в себя, его все больше одолевала усталость. Увидел перед собой кустарник и в один миг скрылся в нем. Прилег на молодые ветки, расслабился. Прямо перед глазами на тоненьком нежном стебельке замер какой-то лесной цветок. Федор сосредоточенно начал рассматривать каждый лепесток, вроде для него сейчас это было главное занятие. В это время к цветку подлетела пчела, пожужжала над ним со всех сторон, затем села и старательно начала собирать нектар. Громов увлеченно наблюдал за этой труженицей. Когда-то в родном Вольске он так же лежал на зеленой пахучей траве в своем палисаднике и подолгу смотрел, как трудились пчелы, перелетая с ветки на ветку цветущей яблони.

Вдруг его мысли возвратились к действительности. «Что же делать дальше?» Федор взял планшет и без труда определил свое местонахождение. Решение назревало само собой. На карте был виден кратчайший путь к своим, теперь только надо ждать вечера. Им овладело удивительное спокойствие и уверенность, что все кончится хорошо.

Так оно и случилось.

Когда сумерки сгустились, Громов тронулся в путь. Южная ночь была темная, но безоблачная, звездная. Они-то, звезды, и сослужили сейчас летчику добрую службу. Вот когда пригодилась учеба в школе, как по звездам ориентироваться! Он пошел, то и дело вслушиваясь в ночную тишину. Перебрел две небольшие горные речушки. А когда уже совсем рассвело, ему встретились наши разведчики, отобрали пистолет, планшет с картой и под конвоем привели в свою часть. После недолгого допроса Громова отпустили, и к исходу дня он был уже с нами.

Вряд ли кто больше, чем я, переживал за судьбу Громова. У меня, кроме Феди, больше такого друга не было. Сейчас всю ночь будем вместе, потому что наши койки стоят рядом. Днем же такое бывает далеко не часто.

Константин Полбенников сел на своей территории и прибыл на следующий день после Громова.

В полку снова остались два самолета, да и те неисправные. А надеяться пока не на что. Были бы запасные части, наши технические «лекари» подлечили бы их в два счета. В том-то и дело – были бы… И все же Николай Романков нашел выход: послал несколько команд в места, где лежали разбитые наши машины, не дотянувшие до аэродрома, – в поле, горы, леса. И не зря ездили. К вечеру команды возвратились с богатыми трофеями, разных запасных частей привезли не на два самолета, а на эскадрилью хватило бы. Жаль только, что в полку, кроме двух, больше не было даже неисправных.

Утром 23 августа Михаил Кузнецов в паре с Георгием Коваленко при сопровождении четырех «Яковлевых» полетели на немецкую автоколонну, идущую по дороге между Прохладным и Моздоком. Не дойдя до цели, они были атакованы большой группой истребителей. Четырехкратное численное превосходство было на стороне фашистских летчиков. Бой был скоротечным и очень тяжелым для наших товарищей. Погиб один истребитель, сбиты два штурмовика. Они сели на своей территории. Коваленко возвратился через три дня, а Кузнецов был тяжело ранен и оказался в госпитале. Узнав об этом, я сразу поехал к нему. С трудом упросил врачей разрешить свидание. Они долго не соглашались – на это были серьезные основания…

Войдя в палату, я остановился в оцепенении. Михаил лежал на больничной койке и тихо стонал. Его даже трудно было узнать: пуля попала в шею и вышла через рот. Голова, лицо, даже глаза были забинтованы, поэтому ни говорить, ни видеть он не мог. Прошло всего несколько минут, как я сел на край кровати Миши, а врачи уже просили меня уйти. Через пропитанные йодом и кровью бинты я поцеловал его в лицо и тихо вышел. Вскоре мы потеряли друг друга: он менял госпитали, я – аэродромы.