Тайны знаменитых пиратов, или «Сундук мертвеца» - Белоусов Роман Сергеевич. Страница 10

Неудивительно, что он засыпал тяжелым, тре­вожным сном. Но бывало, его душил кашель и не давал долго уснуть. В такие ночи добрая и ласковая Камми, его няня, утешала и развлекала мальчика, подносила, закутанного в одеяло, к окну и показы­вала синий купол, усеянный яркими звездами. Заво­роженный, он смотрел на луну и облака, странными тенями окружающие ее. А внизу, под окном, в не­проглядной тьме сада, таинственно шелестели лис­тья деревьев…

Широко открытыми глазами созерцал он мир, полный загадок и тайн. Его воображение, поражен­ное величественной картиной мироздания, рисовало удивительные фантастические картины. Когда же под утро удавалось вздремнуть, ему снились кошма­ры, будто он должен проглотить весь земной шар…

Наделенный недюжинной силой воображения, Льюис умел изумляться, казалось бы, обычному: виду, открывшемуся из чердачного окна; залитому солнцем, полному цветов саду, который он как-то увидел сверху, забравшись на боярышник; зарослям лавровых кустов, где, ему казалось, вот-вот возник­нет фигура индейца, а рядом, по лужайке, пронесет­ся стадо антилоп…

Но ничто и никогда так не поражало в детстве его воображение, по словам самого Льюиса, как рас­сказ об альбатросе, который он однажды услышал от своей тетки Джейн.

Впечатление было тем более сильное, что она не только показала своему любимцу Бог весть как ока­завшееся в ее доме огромное крыло могучей птицы, способной спать на лету над океаном, но и, сняв с полки томик Кольриджа, прочитала строки из «Поэмы о старом моряке».

…Снеговой туман, глыбы изумрудного льда, «и вдруг, чертя над нами круг, пронесся альбатрос».

Уже первые строки захватили его, увлекли в синие просторы, на корабль, который в сопровожде­нии парящего альбатроса – путеводной птицы, про­бивался сквозь шторм. Но недаром альбатроса счи­тали птицей добрых предзнаменований:

Попутный ветер с юга встал,
Был с нами альбатрос,
И птицу звал, и с ней играл,
Кормил ее матрос!

В этот момент, нарушая закон гостеприимства, старый моряк убивает посланца добрых духов – птицу, которая, согласно поверью, приносит счас­тье:

«Как странно смотришь ты, моряк,
Иль бес тебя мутит?
Господь с тобой?» – «Моей стрелой
Был альбатрос убит».

Разгневанные духи за совершенное кощунство проклинают моряка. Они мстят ему страшной мес­тью, обрекая, как и легендарного капитана Ван Страатена, «Летучего голландца», на скитания на корабле с командой из матросов-мертвецов.

Картины убийства альбатроса и того, как был на­казан за это моряк, словно живые возникали в со­знании. С тех пор мистический рассказ о судьбе ста­рого моряка станет любимым чтением Стивенсона.

Образ птицы добрых предзнаменований многие годы сопутствовал ему. И случалось, в мер­цающих вспышках маяка метнувшаяся чайка напо­минала об альбатросе, распластанные ветви лох­матой ели под окном казались огромными крылья­ми, причудливый узор на замерзшем стекле был словно гравюра с изображением парящего над вол­нами исполина. Льюис хранил верность альбатросу как самому романтическому из сказочных созданий, наделенному к тому же благороднейшим из имен.

Придет время, и он воочию увидит эту удиви­тельную птицу. Произойдет это при его плавании на яхте «Каско». И точно так же, как в поэме Кольриджа, когда яхта проходила близ антарктических широт, над ней воспарил огромный альбатрос.

Залюбовавшись величественной птицей, Стивен­сон невольно вспомнил строки из поэмы о том, что «проклят тот, кто птицу бьет, владычицу ветров». И еще ему тогда впервые показалось, что он, подобно старому матросу, обречен на бесконечное плавание. С той только разницей, что его это скорее радовало, а не угнетало и страшило, как героя поэмы.

В душе Стивенсон всегда чувствовал себя моряком и был счастлив скитаться по безбрежным далям. Ведь он знал, что обречен, что и у него за спиной, как и у моряка, «чьей злой стрелой загублен альбатрос», не­отступно стоит призрак смерти. А скитания, каза­лось ему, отдаляют роковой конец.

Здоровье постоянно подводило его, принуждало к перемене мест в поисках благотворного климата. С этой целью, собственно, он и перебрался в Бремер. Но, как назло, и здесь его настигло отвратительное ненастье. Вот и приходилось, по давней привычке, коротая время, фантазировать, глядя в окно…

Переживая непогоду, старались чем-нибудь за­нять себя и остальные домашние. Фенни, его жена, как обычно, занималась сразу несколькими делами: хлопотала по хозяйству, писала письма, давала ука­зания прислуге; мать, сидя в кресле, вязала; отец, сэр Томас, предавался чтению историй о разбойни­ках и пиратах, а юный пасынок Ллойд с помощью пера, чернил и коробки акварельных красок обратил одну из комнат в картинную галерею.

Порой рядом с художником принимался малевать картинки Стивенсон.

Однажды он начертил карту острова. Этот ше­девр картографии был старательно и, как ему пред­ставлялось, красиво раскрашен. Воображение пере­носило его на клочок земли, затерянной в океане. Оказавшись во власти вымысла, очарованный бух­точками, которые пленяли его, как сонеты, Стивенсон нанес на карту названия: холм Подзорная труба, Северная бухта, возвышенность Бизань-мачта, Белая скала. Одному из островков, для коло­рита, он дал имя Остров скелета.

Стоявший рядом Ллойд, замирая, следил за рож­дением этого поистине великолепного шедевра.

– А как будет называться весь остров? – нетер­пеливо поинтересовался он.

– Остров сокровищ, – изрек автор карты и тут же написал эти два слова в ее правом нижнем углу.

– А где они зарыты? – сгорая от любопытства, таинственным шепотом допытывался мальчик, пол­ностью включившийся в эту увлекательную игру.

– Здесь, – Стивенсон поставил большой крас­ный крест в центре карты. Любуясь ею, он вспом­нил, как в далеком детстве жил в призрачном мире придуманной им Страны энциклопедии. Ее конту­ры, запечатленные на листе бумаги, напоминали большую чурку для игры в чижика.

С тех пор он не мог себе представить, что быва­ют люди, для которых ничего не значат карты. Как говорил писатель-мореход Джозеф Конрад, сам с увлечением их чертивший, «это сумасбродные, но, в общем, интересные выдумки». У каждого, кто имеет хоть на грош воображения, при взгляде на карту всегда разыгрывается фантазия.

Соблазн дать волю воображению при взгляде на карту нарисованного им острова испытал и Стивен­сон. Бросив задумчивый взгляд на его очертания, которые напоминали вставшего на дыбы дракона, он представил, как средь придуманных лесов зашевели­лись герои его будущей книги.

У них были загорелые лица, их вооружение свер­кало на солнце, они появлялись внезапно, сража­лись и искали сокровище на нескольких квадратных дюймах плотной бумаги. Не успел Стивенсон опомниться, признавался он сам, как перед ним очутился чис­тый лист и он составил перечень глав.

Таким образом, карта породила фабулу будущего повествования, оно выросло на ее почве. Не часто, наверное, карте отводится такое знаменательное место в книге, и все-таки, по мнению Стивенсона, карта всегда важна, безразлич­но, существует ли она на бумаге или ее держат в уме.

Писатель должен знать свою округу, будь она на­стоящей или вымышленной, как свои пять пальцев. Конечно, лучше, чтобы все происходило в подлин­ной стране, которую вы прошли из края в край и знаете в ней каждый камешек. Даже когда речь идет о вымышленных местах, тоже не мешает сначала за­пастись картой.

Итак, карта придуманного Острова сокровищ побудила взяться за перо, породила минуты счастли­вого наития, когда слова сами собой идут на ум и складываются в предложения. Впрочем, поначалу Стивенсон и не помышлял о создании книги, рас­считанной, как сейчас говорят, на массового читате­ля.