Последние дни - И Сьюзен. Страница 29

Несколько мгновений мы молча смотрим друг на друга. Интересно, что он видит, глядя на меня, стоящую в потоке золотистого света из окон?

Я первая отвожу взгляд. Блуждая по комнате в поисках какой-нибудь другой цели, он падает на ряд фотографий на каминной полке. Я подхожу туда, просто чтобы не стоять в смущении перед Раффи.

На семейном фото – мама, папа и трое детей на горнолыжном склоне, в теплой одежде, с радостными лицами. На другой фотографии – мальчик постарше в футбольной форме на стадионе, жестом приветствующий отца. Я беру в руки фото девушки в бальном платье, улыбающейся в камеру рядом с симпатичным парнем в смокинге.

Последний снимок изображает крупным планом маленького мальчика, висящего вниз головой на ветке. Волосы его ниспадают, он шаловливо улыбается, показывая два отсутствующих зуба.

Безупречная семья в безупречном доме. Я оглядываюсь. Одно из окон разбито, и на деревянном полу большая лужа от дождя. Мы здесь не первые гости, судя по разбросанным конфетным оберткам в углу.

Я снова перевожу взгляд на Раффи, который продолжает смотреть на меня своими непостижимыми глазами.

– Который час? – спрашиваю я, ставя фотографию на место.

– Середина утра. – Он снова начинает копаться в моем рюкзаке.

– Что ты делаешь?

– Избавляюсь от ненужных вещей. Овадия прав: нам следовало упаковаться получше.

Раффи бросает на пол котелок, который несколько раз звякает, прежде чем замереть неподвижно.

– Еды здесь нет, все вылизано до крошки, – говорит он. – Но водопровод работает.

Он поднимает две наполненные водой бутылки. Для себя ангел нашел зеленый рюкзачок, в который ставит емкость. Другую он опускает в мой рюкзак.

– Хочешь позавтракать? – Он встряхивает пакет с кошачьим кормом, лежавший в моем рюкзаке.

Взяв горсть сухих катышков, я направляюсь в ванную. Страшно хочется принять душ, но я отчего-то боюсь почувствовать себя слишком уязвимой, если прямо сейчас разденусь и намылюсь, так что ограничиваюсь лишь тем, что обтираюсь полотенцем, не снимая одежды. По крайней мере, удается вымыть лицо и почистить зубы. Я завязываю волосы в конский хвост и надеваю темную бейсболку.

Нам предстоит еще один долгий день, и на этот раз придется идти под лучами солнца. Ноги уже устали и стерты, и я жалею, что спала не разувшись. Но я понимаю, почему Раффи не снял с меня ботинки. Если бы нам пришлось скрыться в лесу, без обуви я бы далеко не ушла.

Когда я выхожу из ванной, Раффи уже готов. С его мокрых волос стекает вода, на лице нет никаких следов крови. Вряд ли он принимал душ, но выглядит куда более свежим, чем я.

Нигде на его теле не видно ран или ссадин. Вчерашние испачканные кровью джинсы он сменил на рабочие штаны, которые ему удивительно впору. Он также нашел футболку с длинным рукавом, под цвет его синих глаз. Она чуть тесна в плечах и слегка болтается на талии, но все же выглядит неплохо.

Жаль, что я не успела заглянуть в здешний платяной шкаф, но не хочется терять времени. Даже если Оби и его люди нас не ищут, Пейдж нужно спасти как можно скорее.

Едва мы выходим из дома, я вспоминаю о маме. Отчасти тревожусь, отчасти рада, что от нее отделалась, но это не избавляет от чувства вины за то, что я не позаботилась о ней. Чем-то она похожа на раненую дикую кошку, за которой невозможно толком ухаживать, не заперев ее в клетку. Вряд ли бы ей это понравилось, как и мне. Надеюсь, матери удается держаться подальше от людей – так безопаснее и для нее, и для них.

Раффи сразу же сворачивает направо. Я следую за ним, надеясь, что он знает, куда идет. В отличие от меня, он нисколько не хромает. Похоже, привыкает ходить пешком, но я помалкиваю, не желая напоминать ему, почему он вынужден ходить, а не летать.

Мой рюкзак стал намного легче. У нас нет ничего на тот случай, если потребуется разбить лагерь, но я чувствую себя несколько лучше, зная, что смогу бежать быстрее. Ощущению этому помогает и новый нож, висящий у меня на поясе. Его где-то нашел Раффи и отдал мне. Я также нашла два кухонных ножа и сунула их в ботинки. Кто бы тут ни жил, он явно знал толк в разделке мяса. Ножи качественные, цельнометаллические, немецкие. После них вряд ли захочешь довериться зазубренной жести с деревянной ручкой.

День прекрасный. Над деревьями ярко-голубое небо, воздух прохладен, но в меру.

Однако безмятежность длится недолго. Вскоре меня охватывают тревожные мысли о том, что может таиться в лесу, и не преследуют ли нас люди Оби. Идя по склону холма, я замечаю просвет в лесу слева, где должна быть дорога.

Раффи останавливается передо мной. Я следую его примеру, затаив дыхание. А потом слышу…

Кто-то плачет. Это не душераздирающие рыдания того, кто только что потерял родного человека. Подобного я за последние несколько недель наслушалась вдоволь. В этом плаче нет ни потрясения, ни нежелания верить – лишь неподдельное горе и боль.

Мы с Раффи переглядываемся. Что безопаснее, идти в сторону дороги, чтобы избежать встречи с этим безутешным незнакомцем? Или оставаться в лесу, рискуя наткнуться на него? Вероятно, последнее. Похоже, так думает и Раффи – он поворачивается и углубляется в лес.

Вскоре мы видим девочек.

Они висят на дереве. Повешены не за шею – веревка обмотана под мышками вокруг торса.

Одна девочка примерно того же возраста, что и Пейдж, другая года на два старше, то есть приблизительно семи и девяти лет. Рука старшей все еще сжимает платье младшей, словно та пыталась уберечь малышку.

На них одинаковые полосатые платьица, запятнанные кровью. Бо?льшая часть материи разорвана в клочья. Тот, кто обглодал их ноги, насытился, прежде чем добрался до груди. Или ему просто не хватило роста…

Самое худшее – мучительные выражения лиц. Этих детей пожирали еще живыми.

Согнувшись пополам, я извергаю из себя кошачий корм. Все это время слышен плач сидящего под деревом худого мужчины средних лет, в очках с толстыми стеклами. Судя по его виду, все школьные годы он провел, одиноко просиживая в кафетерии. Его тело сотрясается от рыданий. Беднягу обнимает женщина с покрасневшими глазами.

– Это несчастный случай, – говорит женщина, утешающе поглаживая мужчину по спине.

– Нет, это не несчастный случай, – отвечает мужчина.

– Мы не хотели.

– От этого не легче.

– Конечно не легче, – соглашается она. – Но мы переживем. Все мы.

– Кто хуже? Он или мы?

– Это не его вина, – говорит женщина. – Он ничего не может поделать. Он – жертва, а не чудовище.

– Нужно его прикончить, – говорит мужчина, снова всхлипывая.

– Ты что, готов вот так от него отказаться? – Лицо женщины искажается от злости.

Она отступает на шаг.

Не имея возможности опереться на нее, мужчина выглядит еще более несчастным. Однако гнев придает ему сил. Он взмахивает рукой, показывая на висящих девочек:

– Мы скормили ему малышек!

– Он просто болен, – говорит она. – Нужно помочь ему.

– Как? – Он наклоняется, пристально глядя ей в глаза. – Что нам делать – отвезти его в больницу?

Она гладит ладонями его лицо:

– Когда он вернется, мы будем знать, что делать. Поверь мне.

Мужчина отворачивается:

– Мы слишком далеко зашли. Он больше не наш мальчик. Он чудовище. Мы все стали чудовищами.

Она с размаху дает ему пощечину. Хлопок похож на выстрел.

Они продолжают спорить, не обращая на нас никакого внимания, словно любая опасность, которую мы могли бы представлять, пустяк по сравнению с их бедой. Я не вполне уверена, что понимаю, о чем они говорят, но начинают возникать мрачные подозрения.

Схватив за локоть, Раффи ведет меня вниз по склону, обходя не обращающих на нас внимания безумцев и полусъеденных девочек.

К моему горлу снова устремляется комок, во рту появляется кислый привкус. Судорожно сглотнув, я заставляю себя идти дальше.

Я не свожу взгляда с земли под ногами Раффи, пытаюсь не думать о том, что происходит чуть выше по склону. Доносится едва заметный запах, от которого у меня все знакомо сжимается внутри. Я оглядываюсь, пытаясь определить источник сероводородной вони. Мой нос приводит меня к двум яйцам, лежащим среди сухих листьев. Скорлупа в нескольких местах треснула, обнажив коричневый желток, и на ней еще остались следы розовой краски.