Пикник на обочине - Стругацкие Аркадий и Борис. Страница 28

Ричард Нунан почесал за ухом.

— М-да, — сказал он. — Я вообще-то наслышан о таких вещах, но я, честно говоря, всегда полагал, что всё это, мягко выражаясь, несколько преувеличено… Действительно, с точки зрения нашей могучей позитивистской науки…

— Или, скажем, мутагенное воздействие Зоны, — прервал его Валентин. Он снял очки и уставился на Нунана чёрными подслеповатыми глазами. — Все люди, которые достаточно долго общаются с Зоной, подвергаются изменениям как фенотипическим, так и генотипическим. Вы знаете, какие дети бывают у сталкеров, вы знаете, что бывает с самими сталкерами. Почему? Где мутагенный фактор? Радиации в Зоне никакой. Химическая структура воздуха и почвы в Зоне хотя и обладает своей спецификой, но никакой мутагенной опасности не представляет. Что же, мне в таких условиях в колдовство начать верить? В дурной глаз?

— Я вам сочувствую в ваших метаниях, — ответил Нунан. — Но, откровенно говоря, лично мне ожившие покойники действуют на нервы гораздо сильнее, чем данные статистики. Тем более, что данных статистики я никогда не видел, а покойников и видел и обонял предостаточно…

Валентин легкомысленно махнул рукой.

— А, покойники ваши… — сказал он. — Слушайте, Ричард, вам не стыдно? Вы же всё-таки человек с образованием… Во-первых, никакие они не покойники. Это же муляжи… реконструкции по скелету… чучела… А потом, уверяю вас: с точки зрениям фундаментальных принципов, эти ваши муляжи не более и не менее удивительная вещь, чем вечные аккумуляторы. Просто «этаки» нарушают первый принцип термодинамики, а муляжи второй, вот и вся разница. Все мы в каком-то смысле пещерные люди, ничего страшнее призрака или вурдалака представить себе не можем. А между тем нарушение принципа причинности гораздо более страшная вещь, чем целые стада привидений… И всяких там чудовищ Рубинштейна… или Валленштейна?

— Франкенштейна.

— Да, конечно, Франкенштейна. Мадам Шелли. Супруга поэта. Или дочь. — Он вдруг засмеялся. — У этих ваших муляжей есть одно любопытное свойство: автономная жизнеспособность. Можно у них, например, отрезать какую-то часть, и она будет жить. Отдельно. Без всяких физиологических растворов… Так вот, недавно доставили в институт одного такого…. Это мне лаборант Бойда рассказывал… — Валентин захохотал.

— А не пора ли нам по домам, Валентин? — сказал Нунан, глядя на часы.

— У меня есть ещё одно важное дело.

— Пойдёмте, — сказал Валентин, тщетно пытаясь попасть лицом в оправу очков и, наконец, взяв очки в обе руки и старательно водрузив их на место.

— У вас машина?

— Да, я вас завезу.

Они расплатились и направились к выходу. Валентин то и дело с размаху прикладывал палец к виску, приветствуя знакомых лаборантов, которые с любопытством наблюдали за светилом мировой физики. У самого выхода, приветствуя расплывшегося в улыбке швейцара, он сшиб с себя очки, и все трое кинулись их ловить.

— У меня завтра эксперимент. Вы знаете, любопытная вещь… — приговаривал Валентин, влезая в «пежо».

И он принялся рассказывать о завтрашнем эксперименте. Нунан отвёз его в научный городок.

А ведь они тоже боятся, думал он, снова усаживаясь в «пежо». Боятся, высоколобые… Да так и должно быть. Они должны бояться даже больше, чем все мы, простые обыватели, вместе взятые. Ведь мы просто ничего не понимаем, а они по крайней мере понимают, до какой степени ничего не понимают. Смотрят в эту бездонную пропасть и знают, что неизбежно им туда спускаться, — сердце заходится, но спускаться надо, а как спускаться, что там на дне и, главное, можно ли будет потом выбраться?.. А мы, грешные, смотрим, так сказать, в другую сторону. Слушай, а может быть, так и надо? Пусть оно идёт всё своим чередом, а мы уж поживём как-нибудь. Правильно он сказал: самый героический поступок человечества это то, что оно выжило и намерено выжить дальше… А всё-таки чёрт бы вас подрал, сказал он пришельцам. Не могли устроить свой пикник в другом месте. На Луне, например… Или на Марсе. Такая же вы равнодушная дрянь, как и все, хоть и научились свёртывать пространство. Пикник, видите ли, устроили. Пикник…

Как же мне получше обойтись с моими пикниками? — думал он, медленно ведя «пежо» по ярко освещённым мокрым улицам. Как бы половчее всё это провернуть? По принципу наименьшего действия. Как в механике. На кой чёрт мне такой-сякой инженерный диплом, если я не могу придумать, как мне половчее ущучить этого безногого мерзавца…

Он остановил машину перед домом, где жил Рэдрик Шухарт, и немного посидел за рулём, прикидывая, как вести разговор. Потом он вынул «этак», вылез из машины и только тут обратил внимание, что дом выглядит нежилым. Почти все окна были тёмные, в скверике никого не было, и даже фонари там не горели. Это напомнило ему, что он сейчас увидит, и он зябко поёжился. Ему даже пришло в голову, что, может быть, имеет смысл вызвать Рэдрика по телефону и побеседовать с ним в машине или в какой-нибудь тихой пивнушке, но он отогнал эту мысль. По целому ряду причин. И, кроме всего прочего, сказал он себе, давай-ка не будем уподобляться всем этим жалким типам, которые разбежались отсюда, как тараканы, ошпаренные кипятком.

Он вошёл в подъезд, неторопливо поднялся по давно не метёной лестнице. Вокруг стояла нежилая тишина, многие двери, выходящие на лестничные площадки, были приотворены или даже распахнуты настежь, из тёмных прихожих тянуло затхлыми запахами сырости и пыли. Он остановился перед дверью квартиры Рэдрика, пригладил волосы за ушами, глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка. Некоторое время за дверью было тихо, потом там скрипнули половицы, щёлкнул замок, и дверь тихо приоткрылась. Шагов он так и не услышал.

На пороге стояла Мартышка, дочь Рэдрика Шухарта. Из прихожей на полутёмную лестничную площадку падал яркий свет, и в первую секунду Нунан увидел только тёмный силуэт девочки и подумал, как она сильно вытянулась за последние несколько месяцев, но потом она отступила вглубь прихожей, и он увидел её лицо. В горле у него мгновенно пересохло.

— Здравствуй, Мария, — сказал он, стараясь говорить как можно ласковее. — Как поживаешь, Мартышка?

Она не ответила. Она молчала и совершенно бесшумно пятилась к дверям в гостиную, глядя на него исподлобья. Похоже, она не узнавала его. Да и он, честно говоря, не узнавал её. Зона, подумал он. Дрянь…

— Кто там? — спросила Гута, выглядывая из кухни. — Господи, Дик! Где вы пропадали? Вы знаете, Рэдрик вернулся!

Она поспешила к нему, на ходу вытирая руки полотенцем, переброшенным через плечо, — всё такая же красивая, энергичная, сильная, только вот подтянуло её как-то: лицо осунулось, и глаза были какие-то… лихорадочные, что ли?

Он поцеловал её в щёку, отдал ей плащ и шляпу и сказал:

— Наслышаны, наслышаны… Всё времени никак не мог выбрать забежать. Дома он?

— Дома, — сказала Гута. — У него там один… Скоро уйдёт, наверное, они давно уже сидят. Проходите, Дик…

Он сделал насколько шагов по коридору и остановился в дверях гостиной. Старик сидел за столом. Муляж. Неподвижный и чуть перекошенный на сторону. Розовый свет от абажура падал на широкое тёмное лицо, словно вырезанное из старого дерева, ввалившийся безгубый рот, остановившиеся, без блеска, глаза. И сейчас же Нунан почувствовал запах. Он знал, что это игра воображения, запах бывал только первые дни, а потом исчезал напрочь, но Ричард Нунан чувствовал его как бы памятью — душный, тяжёлый запах разрытой земли.

— А то пойдёмте на кухню, — поспешно сказала Гута. — Я там ужин готовлю, заодно поболтаем.

— Да, конечно, — сказал Нунан бодро. — Столько не виделись!.. Вы ещё не забыли, что я люблю выпить перед ужином?

Они прошли на кухню, Гута сразу же открыла холодильник, а Нунан уселся за стол и огляделся. Как всегда, здесь всё было чисто, всё блестело, над кастрюльками поднимался пар. Плита была новая, полуавтомат, значит, деньги в доме были.

— Ну как он? — спросил Нунан.

— Да всё такой же, — ответила Гута. — Похудел в тюрьме, но сейчас уже отъелся.