А у нас во дворе (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна. Страница 20

   - Но не так, как вчера, - твёрдо и непреклонно заявил Шурик. - Паршивый ты вчера спектакль устроила.

   - Я? Спектакль?- протест, вопреки доводам рассудка, родился потихонечку, начал расти и шириться. Они считают, я нарочно выкаблучивалась? Торопилась расшатать их моральные устои? Или на зло кому-нибудь... срежиссировала бесстыдное шоу. Не дождутся. На зло никогда ничего не делала, не делаю, и делать не собираюсь. - Спешу тебя огорчить, Шура. На зрителей мы с Ворониным никак не рассчитывали. Публика нам только кайф обломала.

   О! Это во мне злость начала побулькивать, закипать постепенно. Дивно знакомое ощущение. Вдруг Логинов не зря меня считает злобной особой, сколопендрой? Сейчас эту сколопендру понесёт во все тяжкие. Не остановить. Ну, и фиг с ним. Пусть считают девицей лёгкого поведения, шлюхой, по выражению Серёги, так даже лучше. Никому ничего объяснять не надо, оправдываться, глаза прятать.

   - Но ведь ты не такая, Тоша, - от растерянности Шурик не знал, как ещё меня усовестить.

   - Такая, не такая... - тихонько зарычала я. - Не всё ли вам равно? Не поздно ли спохватились моими делами интересоваться? Я что, не имею права гулять с парнем? Ах, имею. Спасибочки за разрешение. Значит, конкретно Славка вам не угодил. Интересно, чем? Перспективный жених, между прочим, способен блестящее будущее обеспечить. Мне Геныч недавно посоветовал замуж побыстрее выскочить, а не образованием заниматься. Вы уж там между собой определитесь как-нибудь на предмет моего будущего. А я пока погуляю в удовольствие. Кому от этого плохо?

   - Тебе, дура, - разгневался и Шурик, слегка окосевший от моей трескотни. - Другим людям тоже.

   - Каким другим? - подозрительно спросила я. Это он снова оговорился?

   - Потерпела бы ты немного, - в сторону пробубнил Шурик, остывая. Никогда не умел по-настоящему и долго злиться.

   - Немного - это сколько? - меня заинтересовал необычный подход пацанов.

   - Ну-у-у, годик примерно, - промямлил смущённый до последней степени Родионов.

   - И с чем я должна потерпеть? - у меня мозги опухали от его недомолвок.

   - По Ворониным разным ходить. Погоди, он себя ещё покажет, проявит натуру свинскую.

   Значит, потерпи, подруга, до полного совершеннолетия, пока закон не разрешит развратничать. А после мои друзья ничего против иметь не будут? Гуляй, сколько влезет? И с Ворониным?

   - Шура, лично тебе Славка что-то плохое сделал? Нет? А кому? Если он никому ничего плохого не сделал, зачем на него баллоны катить? - я расстроилась по самое "не могу", не узнавая обычно толерантного Родионова, всегда способного найти оправдание кому угодно. Поразила его упёртая непримиримость в данном конкретном случае.

   - Скажи, - Шурик оживился, внимательно посмотрел мне в глаза. - У тебя с этим козлом, кроме того, что мы все видели, ничего больше не было?

   - А тебе что за дело? Это касается только меня, - я уже рассвирепела в той скрытой степени, когда на клочья рвёт изнутри и сметает всё на пути, ненароком вырвавшись наружу. - Положим, что и было. Дальше что?

   - Антонина! - в отчаянии прорычал Шурик. - Удавлю! За враньё твоё наглое.

   - Ну, хорошо, тебе скажу, - я приблизила к нему своё лицо, понизила голос, доверяя смехотворный секрет. - Но только тебе, Шура. Ты понял? Да, я не такая. Первый раз оскотинилась. Да, у нас со Славкой ничего больше не было. Доволен? Надеюсь, обсуждать мои амурные подвиги ты ни с кем не будешь.

   Подвигов особых не случилось. Мы вернулись с Ворониным в квартиру, и прямо в прихожей он решил продолжить эротические игры. Я не смогла. Между лестницей и квартирой успел пройти Логинов, выплюнув побелевшими губами обжигающее слово "шлюха", успел крикнуть мне глазами что-то отчаянное, смутил душу. Я оставалась под впечатлением от его последнего взгляда, не до Воронина стало. Славка попытался настаивать, апеллируя к грубой физической силе. Получил давно отработанный мной во дворе удар под дых. Обиделся до смерти, имея вескую причину - сперва разрешала, потом отказала. Дулся полчаса, обзывая динамо-машиной и допивая шампанское. Потом мы помирились и взялись за торт.

   Родионов надул щёки, с шумом выдохнул и неожиданно отплатил:

   - Помнишь, ты меня по осени конформистом назвала? Я потом по словарям лазил. Так вот, ты - настоящая нонконформистка. Пусть гулящей девкой выглядеть, лишь бы в пику всем. Тебе лечиться надо.

   - Хочешь сказать, что я назло противоречу всем и вся? Чтобы выделиться? - поразилась я искренно. Кошмар! Если меня так друзья воспринимают, как же остальные трактуют моё поведение? Никто и никогда, если не считать Логинова, не делал мне так больно, как сейчас Шурик. Оправдаться захотелось немедленно.

   - Я, Шура, для своих поступков всегда имею определённые, достаточно веские причины. Они почему-то никогда никого не интересовали, не интересуют, и, подозреваю, интересовать не будут. Помнишь, не пошла с вами в видеосалон, сбежала? Ты меня тогда спросил, почему? Не спросил. Куда пошла, что делала - тоже не спросил. Решил, и без моих объяснений хорошо знаешь. Но я тебе сейчас скажу. Вы все отругали меня тогда и спиной повернулись. Никто за всю дорогу взгляда не кинул, слова не сказал, будто в природе меня нет. Я одна оказалась. Такой ненужной себя почувствовала, такой одинокой. Мне не фильм требовался, с друзьями побыть. Я подумала, лучше уж реально одной быть, чем в весёлой компании от одиночества загибаться.

   Шурик обалдело молчал, таращил глаза, хлопал рыжими ресничками, похожими на короткую щётку. Не ожидал от меня всплеска убойной откровенности. Не предполагал, что и сам может оказаться круто неправ. То-то же. Конечно, ему и вообразить трудно, что мои поступки следует под другим углом рассматривать. Продолжила обличать немного тише, без истерических нот в голосе:

   - Вы решили, что хорошо меня знаете? Что я просто выдрючиваюсь? Фокусничаю? Ни фига вы меня не знаете. И знать не хотите. Меньше знаешь, крепче спишь. Люди вообще предпочитают не задумываться о ближнем своём. Думать только о себе легче и проще. И понимать друг друга не хотят. Зачем?

   Видимо, какие-то необратимые изменения к этому моменту во мне успели произойти. Пока я произносила свою прокурорскую речь, выплёскивая на Шурика скопившуюся горечь и обиду, вдруг подумала, что сама от обвиняемых не далеко ушла. Дядя Коля учил, мол, с себя надо спрашивать больше, чем с других. Но я уже столько успела наговорить Родионову - мама дорогая! Срочно вывешивать белый флаг мне натура не позволила.

   - Короче, Шурик. Как говорят обожаемые в нашем классе америкашки, я уже большая девочка, свои проблемы сама буду решать. Ну, может, Воронина привлеку.

   - Что же ты делаешь, Тоха! Ты хоть понимаешь, что творишь? - отчаялся вразумить непутёвую приятельницу Шурик.

   - Мы все не ведаем, что творим. Нечего на одну меня косить.

   - Тош, пойми, твой крутёж с Ворониным плохо кончится. Прежде всего для тебя, - Шура погрустнел непривычно.

   Господи, он опять про Славика. Неужели не услышал ничего из того, о чём я пламенно распиналась? Не понял? Ему о человеческом, значительном, а он про Воронина. Ему про достоинство, про свободу выбора, а он всё к Славику свёл. Я уже выдохлась к тому моменту, повторяться не видела смысла. Промолвила устало:

   - Я не лезу в ваши жизни и вы, пожалуйста, не лезьте в мою. Не трогайте меня. Дайте мне жить по-своему.

   Раздумала звонить Воронину, отправилась домой, не попрощавшись с другом. Родионов не стал меня догонять. Обернувшись, я увидела - он стоял на прежнем месте, прищурившись, смотрел мне вслед. На физиономии была написана глубокая задумчивость.

   Вероятно, он ни с кем не поделился нашим разговором. Я так поняла. Геныч с Лёнькой дулись на меня из-за порушенного дворового братства. Логинов, высокоморальный тип, отворачивался при встрече. А в классе нас со Славкой неожиданно зауважали. Если мы разговаривали где-нибудь в сторонке или просто находились рядом, к нам никто не приближался, почтительно соблюдали дистанцию. Считали, у нас любовь.