Ты такой же как я (СИ) - Висман Дэвид. Страница 48
Мы ехали на «скорой» в больницу, и я прижимал Машку к себе, а она ревела навзрыд и не могла остановиться, повторяя одно и то же:
-Димочка, миленький, не уходи. Не бросай меня, Димочка.
Медработники смотрели на меня как на врага народа.
Уже в больнице, когда Машка была в операционной, фельдшер, сдавшая ее врачу, вышла на улицу, где я курил. Она дернула меня за рукав, чуть не оторвав его вместе с рукой.
- Сволочи вы мужики. Баба беременная, а ты доводишь ее урод. Чтоб тебе пусто было. Отольются когда-нибудь и тебе бабьи слезки.
Отольются. Я знаю.
Машу оставили в больнице. Врач сказал, что нервный срыв, может спровоцировать выкидыш.
И вот после этого, меня словно вырубили. Я не помню, как и на чем доехал домой. Не помню, как отмывал площадку от крови, и как уснул.
Утром проснулся от звонка телефона. Звонил Влерьич, интересуясь, почему меня не было на рапорте, и где вообще меня носит.
Направляясь в туалет, я наткнулся в коридоре на ведро с окровавленной водой. Вот тогда меня и накрыло.
На работу я в тот день не пошел. Рванул к Маше в больницу. Генералу сказал, что ее увезли с угрозой выкидыша.
То, что вытворила Машка, в голове не укладывалось. Я злился на нее, винил себя, и хотел увидеть Даньку. Не знаю почему, но я больше думал о том, что его я теперь наверняка скоро потеряю, а не о Маше. И от этого было тошно.
Машка опять ревела, прижавшись ко мне в больничном коридоре. И я дал ей слово, что не брошу ее. Сказал, что люблю.
Всю неделю, что Маша лежала в больнице, я проводил с Данькой на квартире допоздна. Два раза заночевали.
В тот день, когда Машу выписали, мы с ним не виделись. Я весь вечер был с ней, и мы даже занялись сексом.
А с сегодняшнего дня встречи с Данькой только по субботам. Может оно и к лучшему. Маше я сейчас нужнее.
Глава 34
Отец зашел в здание аэропорта, а Данька остался дремать в машине.
Было тридцатое декабря. На площади, перед аэропортом, установлена огромная ель, увешанная гирляндами и игрушками. В городе предновогоднее настроение. Толпы народа в магазинах, лотки с мишурой и всяческой новогодней атрибутикой. Прямо на улице выставлены искусственные и натуральные елки, витрины переливаются всевозможными огнями.
Дома тоже суета по случаю праздника и приезда питерского родича.
Мать всю неделю не давала им с отцом никакого покоя. В срочном порядке были поменяны обои и потолочная плитка. Заменены на окнах шторы, а на полу покрытие.
Приобретена новая люстра, диван и плазменный телевизор огромного размера.
Мать не хотела «ударить в грязь лицом» перед столичным гостем.
Для нее что Москва, что Питер – один хрен. А их провинциальный городок – деревня. И не важно, что корни родственника из этой самой деревни, родился и вырос-то он в Питере.
Отец психовал, но делал все, что велела мать.
Данька возмущался, что у него сессия, но никого это не колыхало. Столичный гость важнее какой-то сессии, тем более что Даня умный, Даня сдаст, даже если не спал полночи, клея гребаные обои.
С Дмитрием ему удавалось общаться только по телефону, и то урывками. Устал он за эту неделю так, что Новый год был не в радость. Не хотелось ровным счетом ничего. Только спать. Даже трахаться не хотелось. Хотелось просто завалиться рядом с безопасником, уткнуться в его подмышку, сложить на него руки и ноги и дрыхнуть.
Он как раз задремал, когда двери машины открылись и послышались голоса.
Отец уселся за руль, что-то бурча себе под нос. На заднее сидение сначала плюхнулась сумка, а затем, кряхтя забрался пассажир.
Данька обернулся к новоиспеченному родственнику.
- Здравствуйте – кивнул он, разглядывая грузного дядьку. Тот улыбнулся ему во всю лощенную харю.
-О, Артамон, это сынок ваш? Красавец какой! Хорош!
Данька смутился.
- Да вот, отпрыск. Ну что, поехали домой? Данька, пристегнись. Гаишникам на новый год деньжат срубить надо, тормозят на каждом углу – пожаловался отец гостю.
- У нас они тоже перед праздниками лютуют. Да и без праздников. Может в гостиницу сначала?
Отец с удивлением обернулся к Гоше.
- А на кой тебе гостиница? Ты что, у нас остановиться брезгуешь что ли?
Тот замахал руками:
- Что ты, что ты! Мне неудобно просто вас стеснять.
- Не пори ерунду. Все, поехали, Танюха ждет.
Родственник оказался мужиком компанейским, особенно после пары рюмок корейской водочки. Покушав, все семейство перебралось из кухни в зал, прихватив закуску и выпивку. Мать достала фотографии Петра Алексеевича. Некоторые снимки были еще дореволюционные, а один вообще старый, как нарисованный: на нем сидели двое усатых мужчин в сюртуках и шляпах – котелках, а между ними стоял мальчик лет десяти, в бархатных курточке и бриджиках, на ногах чулочки и башмачки с пряжками. На обратной стороне фотографии выцветшая надпись красивым почерком:
«1863 годъ»
- Ничего себе!- присвистнул Георгий - Это же, наверное, отец деда, маленький еще. Прадед мой. Блин, на папку похож, до ужаса. Вот смотрите. Он вытащил из кучи фото, снимок Бориса, примерно десятилетнего возраста, и положил рядом со старой фотографией. Схожесть была феноменальной.
Снимки действительно были интересными. Можно сказать - историческими.
На одной из фотографий, Петра Алексеевича целовал в щеку Брежнев, пожимая при этом ему руку.
- Это твоему деду орден на одном из съездов вручили.
Георгий заинтересовался.