Работа над ошибками (СИ) - Клюшина Инесса. Страница 18

— Вероника Васильевна!

Оборачиваюсь. Передо мной высокий мужчина в элегантном пальто. Благородная седина в темных волосах, худощавый, с умным интеллигентным лицом и добрыми карими глазами, смотрящими на меня сейчас немного несмело. В руке подарочный пакет. Я его точно ни разу не видела.

— Извините, — улыбается мне он и подходит ближе, — меня зовут Роберт Евгеньевич, я папа Марка. Того самого, который вам парту сломал.

Ну вот, наконец увидела этого «импозантного сектанта». Мне о нем до сих пор жужжит в уши Роза Андреевна. Да, я ее понимаю. Действительно, импозантный. И другого слова не подберешь.

Он подходит ближе и протягивает мне пакет.

— С праздником, Вероника Васильевна. Только вы пакетами увешаны… Давайте помогу.

— Сделайте одолжение, — говорю я и отдаю ему все пакеты, оставляя только себе цветы. — Я недалеко тут живу. Поможете донести?

Должен же он мне хоть немножко за сломанную парту? Должен.

— Конечно, — какой приятный голос!

— А вы… просто решили меня поздравить? — интересуюсь я.

Добрая улыбка папы Марка способна растопить ледники. Он идет рядом со мной, несет пакеты.

— Решил поздравить, да. Но не просто. Каюсь, Вероника Васильевна. Я помню о вашей парте намного лучше, чем вам кажется. Но, к сожалению, сейчас загружен просто полностью по работе. Я педиатр, сейчас что-то с вызовами случилось непонятное. По двадцать, двадцать пять бывает в день. Все гриппы, простуды, да много всего…Осень, ничего не поделаешь. Поэтому хожу по адресам, и совсем нет времени зайти в школу. Один раз зашел после работы, так меня дальше порога школы не пустили. А сегодня, подумал, вы меня совсем расстреляете, если к вам в школу зайду. Очень извиняюсь перед вами…

— Да ладно, ничего страшного, — мое сердце тает, и я почти счастлива сейчас. Бывают же приятные родители.

— Обязательно приду, деревянную доску давно заказал, мне сделали по размерам. Лежит дома. Вероника Васильевна, я понимаю, что вас задерживаю с партой, подождете еще немного?

— Конечно, — как тут откажешь? — Приходите в любое время. Я дала Марку номер своего телефона, позвоните.

— Да. Он мне передал. Как мой Марк вообще, ничего? Русский я у него не всегда, но проверяю, и по литературе он мне два стиха рассказывал…

— Хороший мальчик, активный, вежливый, — отвечаю я, — стихотворения хорошо отвечает, а вот с русским…ну, на четверку…

— Да, с этим у него раньше получше было, — вздыхает папа Марка, — с ним занималась моя жена. Но два года как она погибла с младшим сыном, я…я все не успеваю с ним сделать. Их насмерть сбила машина почти два года назад.

— Соболезную, — уже не чувствую холода.

Роберт Евгеньевич не отвечает. Задерживаю дыхание. Как просто и бесхитростно он рассказывает о своем горе! А вы-то, Вероничка, вспомните-ка, как плакались о своей беде, как рыдали ночами в подушку. А здесь — так. Мимоходом, между делом, со всепрощающей и доброй улыбкой…

Вместе с младшим сыном. «Но старший- то у него остался», — твердит вредный внутренний голос. И у него есть то, ради чего стоит жить. И еще он — мужчина. Интересный мужчина, у которого, скорее всего, много поклонниц, и все впереди, и прочее, прочее…

Листья летят на ветру. Такой холодный октябрь. А у меня отняли когда-то сразу так много…

Ну давай, Вероника. Померяйся с этим мормоном величиной своей трагедии. Давай. Вперед и с песней. Когда-то Иисус произнес великую фразу: «Маловерные!» О тебе произнес тоже.

— Вы, наверно, думаете сейчас, почему я так легко говорю о своей беде, — мы уже пришли, но я не в силах уйти, вежливо попрощавшись. Как зачарованная, я стою и слушаю этого человека. Может, читает мысли?

— Я же мормон, — он говорит эту фразу чуть иронично, будто посмеиваясь над собой, и я не в силах отвести взгляд от интеллигентного лица, на котором так выделяются темные глаза — в них будто огоньки внутри, — с верой легче переживать все. Да и церковь нас очень поддержала. Старейшины помогли уехать из Питера, чтобы не вспоминать… Мы здесь с весны, все лето прожили. А теперь вот Марк пошел в пятый класс…

— О, у него все будет хорошо, я уверена, — быстро говорю я, — он очень общительный мальчик, и у него много друзей…

— Да. Благодарю вас. Донесу ваши сумки до квартиры?

— Я сама, спасибо, — почему-то пугаюсь.

— Мне это вовсе не трудно…

— Нет, не нужно.

— Хорошо. До свиданья, Вероника Васильевна. Вы уж извините, что так…

— Да ладно, бросьте.

Я вижу, что мормон хочет еще поговорить. Рассказать о своем сыне побольше, поделиться страхами и надеждами. Родители о своих детях могут говорить часами, часами. Но он слишком воспитан и интеллигентен, чтобы вот так вот, сразу, поделиться всем этим. Прекрасно понимает, что нужно вовремя остановиться.

— До свиданья, — беру у него сумки и пораженно смотрю, как он уходит от меня по тротуару, немного ссутулившись, заложив руки в карманы пальто, и ветер метет за ним опавшие листья…

Ощущение печали пронизывает меня всю. Детский доктор. Каково ему лечить чужих детишек и каждый день ощущать, что твоего ребенка уже нет на земле?

«А тебе?» — ехидничает внутренний голос.

Стоп. Остановим гадкие мысли. Сейчас я забегу домой, положу все подарки, цветы поставлю в воду и погуляю с Жужиком. А потом — такая красивая и воздушная — заявлюсь к Стасу. Вот ему радость устрою. То-то будет смех.

Не поймешь этих баб.

То сидят в балахоне и улыбаются, а то нарядно одетые и накрашенные грустят и пребывают в рассеянности. Стас уж ждал чего-то особенного сегодня: игривого кокетства из серии «Посмотри, какая я красивая», милой застенчивости, железной уверенности в себе — но никак не вот того, что сидит сейчас напротив.

— Вероничка, разгрузи свой самосвал, — елейным голосом рекомендует Стас, но его актерское мастерство вызывает на лице Вероники лишь смутную полуулыбку. И больше ничего.

От угощения тоже отказалась, взяла пирожное одно и успокоилась на этом. В шашки (сегодня для шахмат трудный день, говорит) абсолютно лажает, даже начинающий Стас это видит. Уже проигрывает ему вторую партию. Случилось ли что?

Нет, Стасу никогда не понять этот чертов слабый пол. Ну что ты печалишься, решай свои проблемы…

— Разгрузчик-то, поди, уехал? — надо с ней поговорить. Сегодня двух слов не сказала, а обычно чешет о школе без умолку.

— Да, сейчас я, — точно не в своем уме.

— Не играем, пока в себя не придешь. Точка. — Стас говорит тихо, но жестко, как когда-то в свое время приводил в чувство молодых необстрелянных духов.

Вероника аж на стуле подпрыгнула. Моргает удивленно и чуть испуганно.

— Может, хватит на сегодня? Ты устала, наверное? — Стас быстренько меняет тактику. — Сидишь и ничего не соображаешь…

— Извини. Нет, все нормально. Я задумалась просто.

— Случилось что?

— Нет. И да, наверно, — мечтательная улыбка трогает уголки губ Вероники, но глаза не особо радостные. Бывает же такое. Теперь наступает очередь Стаса удивленно проморгаться. Это что еще за новость?

— Думаю, как интересно жизнь устроена, — неопределенно улыбается Вероника, говоря так, будто Стаса вообще нет здесь, — Вот живешь и думаешь, что все у тебя в жизни не очень хорошо складывается, а потом…

— А потом что?

— Потом встречаешь человека, которому даже в чем-то тяжелее тебя.

Это кого там она встретила? Стас даже подвинулся ближе к Веронике, а та, по привычке, отодвинулась от него.

— А тебе в чем тяжело, дорогая?

— Нет. Мне — нет, — да тебя мешком пыльным стукнули! — Все хорошо, Стас. Давай играть.

Вот и поговорили.

— Давай. В карты на раздевание.

Глаза Вероники распахиваются. Отлично. Спящая Красавица проснулась, и поцелуя не требуется.

— Хорош свои шутки шутить, — говорит обиженно. Стас хохотнул.

— А теперь играть давай.

Вероника зло зыркает на него из-под длинных накрашенных ресниц. Стас, посмеиваясь, расставляет шашки. Ничего, привычная уже, и слабо реагирует. Потому что не верит, что он такое предложит по-настоящему.