Эпилог (СИ) - Хол Блэки. Страница 14

Открытие озарило подобно молнии. Не я первая, не я последняя. Из института тащили всё, на чем можно поживиться, и продавали на черном рынке. Получается, в приписках и подлогах при учете обвинили Ромашевичевского, а если копнуть глубже, то выяснится, что институт опутан преступной сетью, действующей по отлаженной схеме "украл-вынес-продал".

Меня раздирали противоречия. Может, сообщить Стопятнадцатому или проректрисе? Просигнализировать. Ну, устроят тотальную чистку и разгонят персонал — и что дальше? Наберут новых работников, и они станут горбатиться за те же жалкие висоры. А кушать-то хочется, и не засохшую корочку хлеба единожды в день. И опять потечет из института ручеек, а хваленый Монтеморт не сможет перекрыть утечку лапой.

Получается борьба с ветряными мельницами. И не факт, что повышение окладов отобьет жажду больших денег. "Наличности много не бывает" — сказала как-то Аффа. Верно. Кому-то не хватает на ежедневные надобности, а кому-то — на яхты и бриллианты. Поэтому и масштабы воровства — разные.

Подумав, я решила не ворошить осиное гнездо и не портить отношения с Алессом. Рыжий выручал не раз в ответственные моменты. Кто знает, вдруг пригодится из колодца напиться? К тому же меня грела мысль, что парень владеет информацией о западном побережье в обход официальных источников. В моем воображении Алесс ассоциировался с хитрыми и неуловимыми контрабандистами, шныряющими по стране и знающими всё и обо всех.

Подработка младшим лаборантом осложнила один момент — полнолуния. Мы жили от одного цикла до другого. На стене на видном месте висел лунный календарь, и Мэл зачеркивал крестиком дни, чтобы не забыть.

Как проходили полнолуния до моего трудоустройства? Как и прежде, разве что я более или менее научилась сдерживать себя и запоминала многое из того, что происходило. В дни икс Мэл дремал на занятиях. Он заранее отпрашивался с работы, восполняя отгулы отработкой в выходные дни, и послеобеденное время посвящалось постельным утехам. Если происходило наложение с теорией символистики, то мы попросту пропускали лекцию. Профессор Вулфу не сделал нам ни одного замечания по поводу отсутствия.

В дни икс мои феромоны фонтанировали, заливая и топя студентов мужского пола. Те смотрели зачарованно, пялились вслед и оборачивались. А из меня лезло желание искушать, соблазнять, совращать. Обласкать взглядом лопуха-второкурсника и располосовать его лицо в кровь. Вспыльчивость подпрыгивала в десятки раз, жажда перерастала в жестокость. Я не могла сконцентрироваться на чем-то дольше пяти минут, поэтому лекции превращались в пытку. А еще переживала за Мэла. Он выматывался и засыпал на ходу. В "лунные" дни Мэл переставал общаться с друзьями. Интуиция подсказывала, что он привязывал меня заклинаниями, наверное, сampanolo [10] или filuma [11]. Однажды, попросив прощения за то, что замучила его в очередное полнолуние, я пожалела. Мэл посмотрел оскорбленно и ответил в том же духе: мол, чтобы он да не обуздал какую-то зверюгу? Где это видано?

И он обуздывал. Мэл быстро уловил общую направленность игр и подчинял — агрессивно и безжалостно. Он стал дрессировщиком. Щелкал хлыстом, усмиряя мое второе "я". Заставлял втягиваться когти.

С лаборантством выживание в "лунные" дни усугубилось, но я нашла выход, заручившись поддержкой Стопятнадцатого. Мне разрешили работать половину дня, а с окончанием сессии — полный рабочий день. Предполагалось, что отработанное время будет копиться в счет будущих отгулов. Мэл тоже работал с утра до вечера, но в обязательном порядке приезжал на обед хотя бы потому, что студенческая столовая закрылась на лето, и приходилось питаться в столовой для преподавателей. А там обедал Альрик Вулфу.

Он здоровался с нами кивком головы, но держал дистанцию, глядя с надменностью. За время работы я ни разу не столкнулись с Альриком в коридоре или на лестнице. К тому же планировка этажей лабораторного крыла исключала эту возможность.

Сессию мы сдали вровень со студенчеством. Мэл показал неплохие результаты, учитывая, что пропустил половину занятий. Осенью поблажки кончатся, и придется изворачиваться, совмещая работу и учебу. Чтобы избежать отчисления за прогулы, подрабатывающие студенты, как правило, подавали в деканат заявление о самостоятельном изучении пропущенного на занятиях материала.

Я тоже худо-бедно приползла к финишу. С четверками и тройками, но с твердыми, а не полученными наобум и на авось. На лето индивидуальные занятия для меня отменили, чтобы возобновить с началом осеннего семестра.

Матусевич защитил кандидатскую диссертацию по камнеедам окаймленным и получил в лабораторном крыле треть этажа в свое пользование. Камнееды расползались как раковая опухоль. Однажды меня угораздило столкнуться в коридоре с Матусевичем, и он долго уговаривал посмотреть на уникальный процесс кормления малышаток. Я же отнекивалась, объясняя необходимостью срочной прополки грядок с взошедшей вареной свеклой. Её урожай не подвергают обработке, корнеплоды вырастают готовыми к употреблению.

— Боитесь, что камнееды оттяпают руку? — раздался за спиной насмешливый голос, и профессор Вулфу поздоровался рукопожатием с Матусевичем. — Или чего-то другого?

Не чего-то, а кого-то. Несмотря на свободное перемещение по институту, я до сих пор не решилась первая завести разговор с Альриком.

— Нет, — ответила, внезапно разволновавшись. Вот так, за доли секунды, температура поднялась до сорока градусов. Или до шестидесяти. Или до ста.

— Позволите полюбоваться на камнеедов, коллега? — спросил профессор, и обрадованный донельзя хозяин малышаток впустил нас в святая святых.

Ниши и полочки с горшочками занимали несколько смежных помещений, и лаборант, протянув Альрику тарелку с мелкими темными камешками, побежал в дальнюю комнату, чтобы вручную поменять температурный режим — что-то не заладилось в системе автоматического регулирования.

Профессор открыл дверцу ниши и ловко рассовал камешки по раскрытым половинкам. У него всё получалось ловко, за что бы он ни взялся. Сферические половинки медленно сошлись и начали перетирать полдник.

— Матусевич говорит, они слушают и понимают, — сказала я невпопад.

— Я тоже разговариваю с мензурками, и они отвечают мне, — признался Альрик с серьезным видом.

Наши лица отсвечивались в стекле. Мужчина в отражении наблюдал за жующими камнеедами и… смотрел мне в глаза. Во рту пересохло, сердце подпрыгнуло и забилось учащенно.

— Альрик Герцевич… Простите, что с обетом вышло неудачно. Всё перепуталось.

— Вы извиняетесь? — удивился он. — Это мне нужно выпрашивать прощение в надежде получить его когда-нибудь. Пойдя на поводу вашего синдрома, я присовокупил к типовому обету обмен кровью. Хотя жалкое объяснение не может служить оправданием. Это слабость, как верно подметил студент Мелёшин. Как переживаете полнолуния?

Зачем спрашивает? При звуке его голоса в горле становится щекотно, и сбивается дыхание.

— Не сомневался в вас, — заключил профессор. — Думал, будет хуже. Вы — стойкий оловянный солдатик.

Знал бы он, как нелегко дается оловянистая стойкость.

— Но почему чужие гены встроились в мои?

— Интересный вопрос. При других обстоятельствах я посоветовал бы детальное обследование, но, полагаю, вы не жаждете огласки. И в моей лаборатории не хотите обследоваться.

— Не хочу.

Мы помолчали.

— Могло ли повлиять "колечко" Некты? — спросила я. — Укусил и впрыснул что-нибудь в кровь. Стопятнадцатый сказал, вы изучали его.

— Некта? — удивился мужчина.

— Существо, сгоревшее в подвале. Генрих Генрихович признался.

— Я думал о рисунке на пальце, — ответил Альрик через некоторое время. — И у меня возникла гипотеза. Пожалеть вас или рубить правду-матку?

— Правду, — пробормотала я, впрочем, неуверенная, что хочу знать.