Золотые костры - Пехов Алексей Юрьевич. Страница 17

Это объяснение его вполне устроило.

— Когда вернетесь, стучите громче, — сказал он мне, отпирая калитку.

Первые полчаса я бродил по окрестностям, не удаляясь далеко от стен, так, чтобы меня видели. Фигуравозле часовни указывала на то, что поблизости имеется темная сущность. Я попытался определить нужное направление — по всему выходило, что тварь находится под монастырем. Возможно, где-то в подвалах.

— Интересно, почему стражу не говорят об этом, — пробормотал я, глядя на Дорч-ган-Тойн, который сейчас мне показался особенно мрачным и неприветливым. — Это все равно что не рассказывать врачу о смертельно опасной болезни, хотя он может спасти тебя.

А когда пациент не хочет говорить с врачом о том, что его беспокоит? Или когда не доверяет доктору, или когда хочет скрыть то, чего стыдится.

Затем я направился к обрыву и увидел каменную тропку желтоватого цвета, серпантином спускающуюся к леднику. Это было началом моего завтрашнего пути. Пугало подошло ко мне неслышно и, как и я, стало смотреть на перевал, который нам предстояло преодолеть.

— Главное, чтобы завтра была хорошая погода, — сказал я.

Одушевленный пожал плечами. Ему было все равно, как подниматься — при ясном солнце, снегопаде или тумане. Пугало, в отличие от меня, не мерзнет и не страдает от отсутствия воздуха.

— Как тебе монастырь?

Очередное пожатие плеч. Теперь — равнодушное. Оно выглядело разочарованным.

— Ты думало, здесь нечто вроде школы волшебства? — хмыкнул я.

Кивок.

— Уверен, ты знаешь, но на всякий случай скажу тебе, что клирики, обладающие церковной магией, не так часто встречаются. Для того чтобы в них проснулся такой дар, нужно несколько факторов. Неистовая вера в господа и любовь к нему без всяких сомнений. С учетом того, что с верой и любовью у людского племени не все и не всегда гладко, а сомнений, увы, предостаточно, волшебство становится редкой штукой. Ну и второе условие — на душе не должно быть серьезных грехов. А поскольку люди слабы, их одолевают пороки, страсти и желания, грехов на них больше, чем блох на чумной крысе. И пока они есть — бог не спешит давать такое мощное оружие, как церковная магия, в руки слуг своих. Так что если ты ожидало увидеть здесь фокусы, то ошиблось адресом. Как я уже говорил Проповеднику — почти все боевые монахи заняты работой и ездят по миру, а не торчат в этих негостеприимных и, что уж скрывать, смертоносных стенах.

Пугало точно и не услышало меня — продолжало смотреть на величественные горы да поглаживать рукоятку своего серпа.

А я вспомнил Ганса и наш разговор о церковной магии.

— Подумать только, чтобы скручивать еретиков, убивать демонов и противостоять темным колдунам, нужна такая малость — вера, — сказал он, любуясь Кристиной, которая чистила шкуру Вьюна. — Право, я лишал бы сана клириков, которые не могут пользоваться волшебством. Это означает, что либо они грешники, либо их одолевают сомнения. А таким не место среди пастырей человеческих душ.

— Ты как всегда радикален во всем, — не согласился я с ним.

Мы частенько спорили с Гансом, обсуждая не слишком важные вопросы. Криста лишь обреченно качала головой.

Теперь Ганс мертв, Кристина пропала где-то в Нарраре, а я торчу здесь, общаясь с одушевленным, который не дает себе труда даже рта раскрыть и сказать пару слов.

— Не хочешь оказать мне услугу?

Заинтересованное Пугало тут же повернуло одутловатое лицо, скалясь своей жутковатой улыбочкой.

— Проповедник сказал, что вокруг центральной части монастыря нарисованы фигуры.А ты там спокойно шастало. Не могло бы ты проверить подвалы? Где-то там может жить темная душа.

Оно задумалось на мгновение, а затем отрицательно покачало головой. Ему это было неинтересно.

— Угу, — мрачно бросил я ему. — Вот если бы я попросил тебя прирезать парочку девственниц, то ты бы явно сделало это с радостью.

Мое замечание его развеселило.

Понимая, что помощи от него можно не ждать, я решил вернуться к горному озеру.

Была уже вторая половина дня, небо затянули облака, и я спешил, надеясь вернуться к монастырю до начала сумерек.

На берегу суетились скирры, размахивали руками, хватались за веревку и пытались утянуть в темную дыру пещеры лоснящееся тело топлуна, пронзенного тремя арбалетными болтами. Мокрый Плевун сидел на камне и безостановочно ругался на всю остальную компанию.

Они заметили меня, оставили работу, и Переговорщик на всякий случай спрятал арбалет себе за спину.

— Здорово, гладкокожий, — поприветствовал он меня. — Мы все-таки смогли достать ублюдка. Больше не будет у нас детей воровать.

— Достали?! Это я достал! — заорал Плевун. — Вы меня, придурки, как наживку использовали!

— И что с того? Он же тебя не сожрал, — отмахнулся Подзатыльник. — Чего пришел, гладкокожий?

Я посмотрел на их одноглазые физиономии и негромко сказал:

— Должок за вами, ребята.

— А-а-а… — протянул Переговорщик. — Третий вопрос…

— Да пошлите вы его! — крикнул Плевун. — Мы топлуна прихлопнули, арбалет нам теперь на хрен не нужен!

Остальные скирры не обратили внимания на такое подлое предложение.

— Давай свой вопрос, гладкокожий. Нам до темноты еще надо эту паскуду разделать, — поторопил меня Переговорщик.

— Скирры живут под землей и роют норы в горах. Думаю, такие хитрецы, как вы, позаботились о том, чтобы у вас был вход в монастырские подвалы и погреба.

Они мрачно переглянулись между собой.

— Это вопрос? — спросил главный. — Ничего такого не знаем.

Он отправил злой взгляд Плевуну, и тот возмущенно завопил:

— Да я к ним уже два года не лазил! С тех пор как матушка меня за ту ворованную монастырскую грудинку отлупила! Если и пропало что-то у монахов, то это не я!

— Вот тупой придурок! — в сердцах воскликнул здоровый Подзатыльник. — Все готов разболтать первому встречному!

Плевун закрыл рот двумя руками и в ужасе смотрел на своих товарищей, поняв, что только что серьезно сболтнул лишнего.

— Ладно, гладкокожий. Если тебя монахи послали, то после того случая мы ничего у них не воровали, — вздохнул Переговорщик. — Так им и передай.

— Монахи меня не посылали. Но мне надо проникнуть в погреба.

— А попросить у них? — прищурился скирр.

— Не вариант.

— Тоже, что ли, грудинку спереть захотел? — заржал Плевун, но тут же заткнулся, пронзенный недобрыми взглядами товарищей.

— Это не погреб, — объяснил Переговорщик. — А склад съестного. Под стеной. Кладовая. Тебе нужна дорога? Хорошо. Расскаж…

— Стоп! — оборвал я его. — Под стеной? Мне это не подходит. Нужен проход в подвальные помещения в центре монастыря.

— Эвона ты чего захотел! — присвистнул Плевун. — Нет такой дороги. Еще мой прадед пытался пробить туда лаз, но сами горы против. Земля жжется, и обвалы сплошные. Одно слово — людская магия. Когда несколько наших рабочих погибло, мы больше и не пытались пробраться в сердце Дорч-ган-Тойна. Никакой окорок и сыр не стоят жизней родичей. Нет у нас туда дороги. Вот если тебе кладовая нужна или в катакомбы под часовней пролезть, это пожалуйста. Покажем. А под сам монастырь — увы.

— Катакомбы? Они ведь тоже под монастырем? — заинтересовался я.

— Ну да. Но не под центром, а расположены параллельно склону и уходят вниз, прямо к леднику. Мертвякам-то от холода мало что будет. Правда, теперь лет восемь уже никого там не хоронят.

— Почему?

— Откуда я знаю? Может, надоело спускаться в холодильник. Мы там не бываем. Нет никакого интереса глазеть на гладкокожих мертвых старцев. Так что? Спрашивать будешь?

Ну, что же. Это лучше, чем ничего. Стоит проверить это место. Темные твари любят селиться в могильниках. Солезино тому подтверждением.

— Покажете мне дорогу в катакомбы?

— Покажем, — кивнул Переговорщик. — Если она осталась. Никто из наших семей туда давно не ходил. Тебе прямо сейчас?

— Завтра ночью.

— Лады. Выходи из монастыря, мы тебя встретим.